Жан Оторва с Малахова кургана - Буссенар Луи Анри (книги без регистрации .txt) 📗

Увы! Этот великолепный исполнитель приказов, став главнокомандующим, не раз проявлял крайнюю нерешительность. Непосильная ответственность, стремление избежать излишнего кровопролития, перепалки с английским штабом, предвидение будущих трудностей и неумение составить себе общую картину военных действий — все это парализовало его инициативу и отдавало во власть событий.

Сейчас, почти в самом начале кампании, всего этого не было заметно. Дела шли как нельзя лучше, события сами толкали к тем или иным решениям.

На завтра назначили артиллерийскую подготовку.

В сопровождении своего штаба Канробер обошел траншеи. Он еще носил на перевязи руку, которую едва не потерял при Альме, и передвигался только пешком. Рядом с ним держался Боске, на голову выше всей остальной пестрой свиты.

Они вышли на центральный плацдарм, напротив Мачтового бастиона, который извергал ядра и гранаты.

Их поджидали двести артиллеристов под ружьем — подтянутые, начищенные, как для парада. Небольшая группа офицеров встретила генералов. Среди них выделялся молодой капитан, еще бледный после недавнего ранения. На его мундире, рядом с двумя потрепанными, потускневшими нашивками сверкала третья — из новехонькой золотой канители… [155] Производство в чин было так же свежо, как рана.

За несколько секунд до появления генералов сюда примчались пятеро вооруженных запыхавшихся зуавов вместе с сыном полка, мальчишкой-зуавом, с мушкетом [156] на перевязи и большим букетом осенних цветов в руках. При виде их молодой капитан сделал дружеский жест, но не успел ничего сказать, ибо тут же раздалась короткая команда:

— Н-на караул!..

В ту же минуту горны запели встречный марш, вплетая свои веселые трели в раскаты пушечной пальбы, в россыпи ружейных выстрелов. Канробер подошел к капитану, салютовавшему саблей, и, переждав звуки горнов, громко произнес:

— Именем императора! Лейтенанты, прапорщики, капралы, канониры и трубачи, вашим командиром отныне становится капитан Шампобер, здесь присутствующий, и вы будете выполнять все его приказы на благо службы и во исполнение воинского устава. — Затем главнокомандующий торжественно добавил: — Капитан, я счастлив пожать руку такому храбрецу, как вы, ваша рана зажила?

— Да, господин генерал!

— Прекрасно!.. А кто эти зуавы? — продолжал генерал, улыбаясь своим старым — еще по Африке — боевым друзьям.

— Это те, что спасли меня там, на плато Альмы, и отбили атаку на наши орудия, господин генерал.

— И они захотели первыми поздравить вас с новым чином… Хорошо, мои отважные шакалы!

Канробер остановился перед зуавом, который командовал маленькой группой, и, заметив у него сверкающий крест, спросил:

— Как это получилось, ты даже не капрал и — такой орден?

— Господин генерал, я сегодня вышел из лазарета.

— Как тебя зовут?

В разговор вмешался Боске:

— Господин генерал, я рад представить вам Оторву, героя Второго зуавского полка, отважного парня, который спас нас всех, предупредив о взрыве в имении Нахимова. Из наших старых сержантов, отличный солдат, с большим опытом, но упрямец, каких мало…

— Ну и прекрасно! Из таких получаются лучшие бойцы. Мы произведем его в офицеры… Ты, как кавалер ордена Почетного легиона, не можешь стоять в карауле и выполнять наряды, и я пока присваиваю тебе звание капрала… А вы, ребята, вольно! Развлекитесь немного и будьте начеку… Завтра утром я приглашаю вас на славную потеху!

В ответ раздались восторженные клики:

— Да здравствует Канробер!.. Да здравствует отец солдат!.. Да здравствует Боске!..

Перед уходом генералы обменялись несколькими торопливыми репликами, и Канробер кивнул в знак согласия. Затем добавил:

— Ну что ж!.. Великолепная идея! Займитесь этим.

Боске крикнул своим звучным голосом:

— Оторва!

— Здесь, господин генерал!

— Мы будем обстреливать Севастополь на рассвете. Ты повторишь, но в большем масштабе, ту операцию, что провел на Альме. Понял?

— Да, господин генерал, — радостно отозвался зуав.

— Речь идет о том, чтобы обойти спереди французские траншеи и перестрелять русских артиллеристов на их позициях.

— Превосходно!

— Отбери сотню самых искусных стрелков… я предупрежу твоего полковника. Остальное зависит от тебя, и я уверен, что ты справишься.

— Справлюсь и с русскими расправлюсь, господин генерал!

— Удачи тебе, Оторва!

— Спасибо вам за все, господин генерал.

Оторва гордился возложенной на него миссией. Он лихо повернулся кругом и кинулся к капитану Шампоберу, который заключил его в объятия.

— Мой капитан… о, как я счастлив… Мы пришли, чтобы от нашего имени и от имени полка, который видел вас в деле и полюбил вас…

В это мгновение к офицеру с радостным лаем бросилась собака, запрыгала как сумасшедшая, норовя лизнуть в лицо.

— Картечь!.. Славная Картечь!..

Мальчишкой-зуавом с букетом цветов в руках был этот Тонтон Буффарик. Он протянул охапку цветов командиру и выкрикнул звонким голосом:

— Господин капитан, от имени старослужащих Второго полка и моей семьи… поздравляю вас с новым чином и с выздоровлением…

Капитан обнял парнишку за плечи и расцеловал в обе щеки.

Артиллеристы прокричали во все горло:

— Да здравствуют зуавы!

Зуавы ответили:

— Да здравствует артиллерия!

А потом все вместе и от всего сердца:

— Да здравствует капитан Шампобер!

Взволнованный капитан пожимал протянутые к нему руки и собирался сказать в ответ несколько слов благодарности и любви, но крик, вырвавшийся из горла Питуха, горниста зуавского полка, прервал командира на первом же слове:

— Бомба! Берегись!

Со стороны неприятеля мчался на высоте тридцати метров металлический шар, из которого вырывался хвост дыма. Слышался свист воздуха. В высшей точке своей траектории снаряд на мгновение остановился. Тут-то и раздался крик Питуха.

Бомба отвесно упала вниз. Все, кто в эту минуту оказался на плацдарме, ничком бросились на землю.

Бум! Громадная глыба металла разорвалась, разбросав град осколков, железо, камни, гальку и вскопав воронку глубиной в два метра.

По счастливой случайности никого не задело. Все поднялись с земли, и капитан сказал, смеясь:

— Ну что ж, я продолжу прерванную речь. Благодарю вас, зуавы, мои друзья, мои спасители! Благодарю вас, артиллеристы, мои дорогие товарищи по оружию! Мне хотелось бы выразить вам симпатию, которая переполняет мое сердце… Но время не ждет, и эти чертовы русские не дают нам передышки… Ограничимся сказанным. Держите, у меня здесь бочонок крымского вина, несколько окороков и корзина шампанского. Перекусим наскоро… по-братски… выпьем за исполнение желаний… за счастье тех, кто нас ждет дома… и, главное, за нашу старушку-Францию… за славу ее знамени!

— Да, вы правы, господин капитан, — кивнул Оторва. — Время не ждет, каждая минута на счету. Мне надо возвращаться в полк.

— Но вы едва оправились от этих страшных ожогов…

— Так же как вы от удара сабли.

— Но я капитан и я отвечаю за…

— А я только что стал капралом, и у меня тоже есть командирские обязанности.

— Ба… командирские?

— Да, я должен в ближайшие часы набрать отряд, о котором вы завтра же услышите. Рано утром вы увидите, как мы ринемся на казаков, в то время как вы пушечными залпами сотрете с лица земли их укрепления.

— Браво, мой славный Оторва! Вы пойдете через Камыш?

— Да, капитан. Я обойду маркитантов и найду за их столами крепких ребят, которые подойдут для моего дозора.

— О, это будет поистине адский дозор!

— Словцо мне нравится, капитан, и я вас уверяю, что крестный отец Адского дозора сможет гордиться своим крестником!

— Поблагодарите еще раз сестру Элен, мамашу Буффарик, мадемуазель Розу, чья неустанная забота нас спасла!

— И от вашего имени, и от моего — непременно, капитан! Да, мы немало натерпелись, когда валялись в лазарете, умирая, сгорая в лихорадке, а Картечь лежала между нами!