Мертвые сраму не имут... - Серба Андрей Иванович (бесплатные версии книг TXT) 📗
— Перун! — раскатисто прозвучал голос великого князя. — Внемли мне! Это мы, твои внуки, говорим с тобой! Перун, ты сам воин, ты бог воинов, и мы, русичи, живем и уходим из жизни по твоим законам. Перун, ты учишь, что кровь смывается только кровью, смерть воина требует смерти его недруга, а каждый убитый русич должен прийти к тебе отмщенным! Перун, к тебе сегодня уходят от нас сотни храбрых воинов, наших боевых братьев! Поверь, страшна будет наша месть, однако тебе не дано узреть ее сейчас. Взгляни на них, — указал великий князь мечом на ряды пленных с поникшими головами, — на это жалкое подобие людей. Разве человек тот, кто не сумел отстоять собственную свободу и явился со своими угнетателями отнимать ее у других? Разве воин тот, кто не отважился сам с честью умереть на поле брани и пришел со своим победителем убивать других? Перун, ты русич и воин, ты поймешь меня. Разве можно смыть их грязной кровью кровь наших братьев и наши слезы? Разве их презренные жизни искупят смерть наших побратимов? Перун, мы возьмем взамен павших русичей тысячи ромейских жизней, но не сейчас и не здесь, у священного костра, а на поле брани! Ты внемлешь мне, Перун? Ты слышишь клятву-роту своих внуков?
Словно в ответ на обращение князя Святослава подгоревший у основания костер с треском и грохотом обрушился вниз. Высоко в черное небо взвились снопом искры, с новой силой загудело и завыло пламя. Воздев к небу руки, верховный жрец упал на колени, задрал к луне длинную седую бороду.
— Боги, вы услышали нас и приняли дары своих внуков-русичей! Перун, ты внял нашему скорбному гласу и взял к себе души наших павших братьев! Хвала вам, всесильные боги могучих русичей!
Молча сомкнулись шеренги дружинников. Исчезли в их рядах пустоты, сплошной стеной высились червленые щиты. Превратились в легкий дым тела погибших русичей, простились навсегда с земным миром и унеслись на небо к предкам их души, дабы вечно и неусыпно следить оттуда за славными деяниями живых единоплеменников. Заглушая верховного жреца, вновь зазвучал голос князя Святослава:
— Боги! Не за праздничным столом, а в час суровой тризны обращаемся мы к вам! Боги, будьте со своими внуками-русичами не оставляйте их, даруйте им победу!
С новой силой заревело пламя костра. Размеренно накатывались па песок, с шумом били в высокий берег дунайские волны. Замер на нем огромный живой четырехугольник, равнодушно взирала сверху на все происходящее желтая луна, печальное и холодное солнце мертвых. В ее скорбном, лишенном живительного небесного тепла свете тысячи живых русичей прощались с сотнями своих боевых товарищей, что ушли на небо раньше их.
На крепость и Дунай опускались сумерки. В распахнутое настежь окно горницы было видно, как меркли над далекими хребтами последние лучи солнца, растворялись, тускнея, в вечерней дымке горные вершины. Но не красотами южного заката любовался великий князь Святослав — его взгляд был прикован к стоявшим напротив пего боевым соратникам, собравшимся на воеводскую раду.
— Мало осталось нас, друга, — тихо говорил он. — Тем, кто еще уцелел, уготована та же доля, что и павшим, — до конца честно исполнить свой ратный долг перед Русью. Потому решил я, братья, завтра утром дать последний бой. Кто-то один останется после пего на бранном поле: Русь либо Империя. Желаю перед этим услышать вас, лучших людей Земли Русской. Что молвишь, князь полоцкий?
— Княже, лучше принять смерть от меча, нежели от голода.
— Ты, князь червенский?
— Сеча, княже. Пусть недругов неисчислимое множество, русичи будут биться до конца.
— Твое слово, воевода Микула.
— Брань, княже. И да поможет Перун своим внукам!
— Что выбрал ты, воевода Свенельд?
— Битву, княже. Не на живот, а на смерть.
— Твой черед, воевода Икмор.
— Меч, княже. Только он рассудит Русь и Империю.
— А что скажут болгары, воевода Стоян? — обратился князь Святослав к находившемуся среди русских князей и военачальников их болгарскому собрату.
— Мои братья-русичи говорят — брань. И болгары будут с ними до конца, каким бы он ни оказался.
Великий князь медленно окинул взглядом замерших перед ним соратников, вскинул подбородок.
— Благодарю, други. Так станем завтра грудью против Империи, и я, великий киевский князь Святослав, пойду перед вами. А когда моя голова ляжет, думайте дальше о своих сами.
— Веди нас, княже! И где твоя голова ляжет, там сложим и мы свои! — отозвалась гулом голосов горница.
Ночь. По узкой доростольской улочке невдалеке от крепостных стен шли Всеслав и Ангел. После прибытия в город каждый из них был занят собственными делами, и только сегодняшним вечером десятский отыскал своего, спутника по недавнему путешествию из Охриды.
— Сотник, когда мы отправимся обратно? — спросил Ангел. — Вот уже три дня, как мы пребываем в городе без дела. А комит Николай Шишман так ждет ответа великого князя.
— Он его скоро получит, — ответил Всеслав. — Но не от нас с тобой. Вчера вечером князь Святослав отправил своих доверенных людей к комиту Николаю и в Македонию к своему воеводе Владимиру.
— К воеводе Владимиру? — удивился Ангел. — Зачем?
Русич бросил внимательный взгляд вдоль улицы, наклонился к уху собеседника.
— Комит Охриды еще слишком слаб, чтобы в одиночку выступить супротив Империи. Поэтому он вначале ударит в спину ромеям, что закрыли перевалы из Македонии к дунайской равнине, и соединится с полками воеводы Владимира. Затем вместе с ним обрушится с гор на ромеев, что обложили Доростол. И я не позавидую императору Цимисхию, когда у него за спиной появятся двадцать тысяч свежих русских и болгарских воинов.
— Я тоже не хотел бы оказаться на его месте, — усмехнулся десятский. — Откуда знаешь все это?
— От боярина Радула. Ваш патриарх Дамиан хотел было послать его с ответной грамотой великого князя и своим посланием обратно к комиту, однако боярин наотрез отказался. Он решил присоединиться к воинству князя Святослава и вместе с ним сражаться на Дунае в дружине воеводы Стояна. Вот оттого и мы с тобой остались в Доростоле, а в Охриду отправились другие.
В темноте русич не видел, как лицо Ангела исказила недовольная гримаса. Десятский уже знал, что Радул остался в Доростоле, но лишь сейчас услышал, что именно отказ боярина отправиться в Охриду разрушил его честолюбивые планы по захвату грамоты князя Святослава комиту Шишману. А ведь он так надеялся, что успешное преодоление их маленьким отрядом всех препятствий, что стояли на пути из Охриды к Доростолу, заставит киевского князя назначить его и Всеслава проводниками к любому посланному к комиту гонцу, будь им боярин Радул или кто другой.
— Что же, боярину виднее, где оставаться, — стараясь говорить спокойно и не выдать своего раздражения, ответил Ангел. — Да и нам с тобой, сотник, все едино, где биться с ромеями: на Дунае, в Охриде или на македонских горных перевалах.
— Верно, — согласился Всеслав, — на то мы и воины. Теперь ответь на один вопрос, из-за которого я сам хотел завтра разыскать тебя. Скажи, во время службы у боярина Самуила тебе не приходилось видеть его ближайшего сотника Иоанна? Того, чьим отцом был ромей, мать слыла любовницей Самуила, а сам сотник набивался в женихи к боярской дочери?
— Сотника Иоанна? — В голосе Ангела прозвучало неприкрытое любопытство. — Да, я не раз видел его. Но зачем он тебе?
— Князю Святославу стало известно, что этот сотник недавно проник в крепость как лазутчик ромеев. Несколько дней назад его видели в Охриде, а вчера кто-то из воинов болгарского воеводы Стояна, знавших сотника Иоанна по прежней совместной службе у боярина Самуила, встретил его в Доростоле. Великий князь велел мне разыскать и схватить его. Вот и хочу знать, не довелось ли тебе видеть в крепости сего предателя и соглядатая?
Ангел отрицательно качнул головой.
— Нет, не встречал его. Но если увижу сам или услышу что-либо о нем от других, немедля дам тебе знать.
