Любовь шевалье - Зевако Мишель (книги онлайн полные версии TXT) 📗

Юная спутница Екатерины безмолвствовала.

— Тебя не интересует, о чем мы толковали? — осведомилась королева с деланной небрежностью.

Молодая дама подняла вуаль. Это была Алиса де Люс.

— Ваше Величество, — пролепетала она, — разве я осмелюсь расспрашивать вас?

— Я позволяю, можешь задавать мне вопросы… Не решаешься? Что ж, в таком случае я сама удовлетворю твое любопытство. Он простил тебя!

Алиса де Люс затрепетала.

— Ваше Величество… — еле слышно прошептала она.

Королева тут же сообразила, в чем дело.

— Ну конечно! Та бумага… Ты это имела в виду? Я отдала документ Панигароле: ему хочется самому вручить его тебе. Скажу больше! Он желает тебе счастья, ничем не омраченного счастья… Ты встретишься со своим ребенком, Алиса, и отныне не расстанешься с ним!

Алиса де Люс побелела, как полотно.

— Господи! — вскричала Екатерина. — Как это я запамятовала! Ты же скрываешь от Марийяка, что имеешь сына. Ну что ж, ты не увезешь малыша с собой; он по-прежнему будет жить в обители.

Читателю уже ясно, что королева от души поиздевалась над своей фрейлиной, пока экипаж катил в Лувр.

А Панигарола тем временем спустился в монастырский сад и зашагал к дальней тропинке, по которой любил прогуливаться.

Мы уже говорили, что Панигарола пользовался в обители неограниченной свободой. Он мог появляться и исчезать, когда ему вздумается. Обычно он ни с кем не общался: братия побаивалась Панигаролу, считая его знатоком оккультных наук.

Побродив по дорожке, монах опустился на лавку, склонил голову на руку и погрузился в размышления. Он не заметил, как наступила ночь, и встрепенулся лишь тогда, когда ощутил рядом чье-то присутствие. Возле него присел настоятель кармелитского аббатства, человек знаменитый и очень влиятельный; многие считали его истинным праведником.

— Вы в раздумьях, брат мой? — улыбнулся старец Панигароле. — Нет, нет, вам не нужно вставать передо мной!

— Монсеньор, — произнес инок, — я и в самом деле размышляю. Размышляю о том, что скажу завтра парижанам.

— Только это меня и интересовало, — ласково промолвил аббат. — Не буду вас отвлекать, брат мой. Я распоряжусь, чтобы все викарии и кюре обязательно были завтра на вашей проповеди в Сен-Жермен-Л'Озеруа… А еще я сообщу в Рим, что настал урочный час… Но разрешите, брат мой, кое-что посоветовать вам…

— Я с радостью выслушаю вас, монсеньор.

— Слова, с которыми вы завтра обратитесь к своей пастве, должны быть очень четкими и ясными. Ведь в храме будут не только обычные прихожане, но и лица духовного звания. Вы же понимаете: наши милые кюре не отличаются большим умом. Им необходимо внятно растолковать, что именно они обязаны делать. В общем, брат мой, они должны получить от вас недвусмысленные инструкции. Ибо души священников, так же как и сердца других наших сторонников, объяты благородной страстью к борьбе с еретиками. Но святые порывы верных сынов Церкви были грубо подавлены. И теперь многие боятся сказать вслух то, что думают. Нужен сигнал… и заслышав трубный глас, истинные католики возьмутся за оружие… А призовете их к этому именно вы!

— Не сомневайтесь, монсеньор: я сделаю все, что в моих силах, — поклонился Панигарола.

— Значит, — проговорил аббат, поднимаясь, — надо ждать великих свершений. Благословляю вас, брат мой…

Настоятель перекрестил опустившего голову инока и заспешил прочь. Панигарола же зашагал туда, где жили послушники. Их комнатки отделяла от монашеских келий стена с низкой дверью. Панигарола прошел через нее, миновал двор и оказался возле маленького домика. Там, в небольшой комнатке, где мерцал неяркий светильник, крепко спал малыш. Инок замер у его постели и долго глядел на мальчика. По щекам Панигаролы струились слезы; подавляя рыдания, он тихо говорил:

— Мое дитя… О, мое дитя! Если бы ты был дорог ей! Тогда, возможно, она бы относилась лучше и ко мне!..

На другой вечер святой отец Панигарола появился в храме Сен-Жермен-Л'Озеруа. Послушать монаха прибыл сам архиепископ Парижский. Епископы Вигор и Сорбен де Сент-Фуа, королевский исповедник, каноник Вильмюр и церковный капитул в полном составе, аббаты, священники и викарии из всех приходов — почти три тысячи духовных лиц собрались в обширном соборе, двери которого заперли перед началом службы. Из мирян в храм смогло попасть не более двух десятков человек, среди которых были герцог де Гиз, маршал де Таванн, канцлер Бираг, герцог де Невер, маршал де Данвиль, прево Шаррон, оружейник и ювелир Крюсе, мясник Пезу, хозяин книжной лавки Кервье и поэт Дора.

Кроме того, у самого входа теснились предводители отрядов вооруженных горожан, сотники и даже десятники; их тоже пригласили на эту проповедь.

Пока гремел голос Панигаролы, никто, казалось, не смел вздохнуть. Но когда монах замолчал, присутствующих внезапно охватила дрожь. Однако все мирно разошлись… И тогда из-за колонны выскользнула дама; никем не замеченная, она весь вечер внимательно наблюдала за происходящим. Это была королева Екатерина Медичи. Ее пылавшие ненавистью глаза нашли Генриха де Гиза, еще не покинувшего храм, и она злобно прошипела себе под нос:

— Герцог де Гиз истребит гугенотов! Однако чего не бывает в сражении! Господь милостив — и, возможно, меткий удар какого-нибудь подлого еретика или доброго католика навсегда лишит нас общества герцога де Гиза. А короля и устранять не нужно — он сам скоро отправится на тот свет. И тогда мой обожаемый сын Генрих унаследует французский трон!

Королева стремительно вышла из храма, села в поджидавший ее экипаж и в сопровождении эскорта из нескольких дворян уехала в Лувр.

Назавтра, вдохновленные примером Панигаролы, все парижские проповедники яростно обличали еретиков. Толпа выплескивалась из храмов на улицы, громко понося гугенотов.

Те несколько встревожились, видя, как вновь разгорается ненависть, которую уже считали навсегда угасшей. Но король по-прежнему каждый день приглашал протестантских вельмож играть с ним в мяч; с Колиньи же Карл IX вообще не расставался и на охоту ездил только в окружении гугенотов. Так, что мало-помалу страхи рассеялись.

К тому же все были заняты подготовкой к свадьбе Маргариты Французской и Генриха Беарнского.

Глава 10

ВСЕОБЩЕЕ СЧАСТЬЕ

Пришло время, дорогой читатель, когда, подобно путнику, медленно поднимающемуся по крутому склону, нам следует остановиться, перевести дух и оглядеться вокруг. Писатель вполне может сравнить себя с опытным шахматистом: прежде чем двинуть в бой фигуры на доске, он должен оценить позицию каждой из них и взвесить все шансы на успех. Но, заметим, путешественник или шахматист могут руководствоваться только собственной волей, скромный же повествователь вынужден лишь наблюдать за словами и поступками других людей.

Добавим еще несколько слов для читателей, внимательно следящих за нашим рассказом. В нашем сочинении отражены великие исторические потрясения. Однако мы прибегали и к вымыслу; но не для того, чтобы придумывать персонажей или факты, а исключительно для того, чтобы, основываясь на реальных словах или событиях, воссоздать поступки и действия людей, подобно тому, как великий Кювье [10] восстанавливал по сохранившимся позвонкам облик древнего животного.

Приведем один пример. До нас дошли сведения, что Ортес, виконт д'Аспремон двадцать четвертого августа прогуливался с собаками по парижским улицам и натравливал псов на несчастных гугенотов. Мы же, не отступая от исторической правды, реконструируем в нашем рассказе всю эту сцену, стремясь описать и расположение духа виконта, и обстановку в городе, и действия толпы.

Итак, читатель, остановимся на склоне горы и оглядим окрестности с высоты птичьего полета.

Истинным вдохновителем ужасной трагедии явилась королева Екатерина Медичи. С помощью ловких интриг она организовала два преступления, из которых извлекала огромную выгоду и которые должны были произойти одновременно: истребление гугенотов и убийство Деодата. Екатерина опасалась, что гугеноты окажут поддержку молодому честолюбивцу Генриху Наваррскому в его стремлении взойти на французский трон. Боялась она и Гизов, мечтавших, как она понимала, о короне Франции. Страшил королеву и ее собственный внебрачный сын Деодат, граф де Марийяк: если кому-нибудь станет известно, что Екатерина — мать незаконнорожденного ребенка, она будет навеки обесчещена.