Робин Гуд - Дюма Александр (читать книги полные txt) 📗
— Чтобы связать их спиной к спине, милорд, их надо сначала сюда привести, — возразила Мод, по-прежнему изображая из себя невинную дурочку, хотя в глазах ее искрилось лукавство.
— Но прежде чем их сбросят в ров, их исповедуют, и если выяснится, что вы помогли им бежать, мы найдем способ заставить вас дрожать от страха, мисс Герберт Линдсей.
— Как вам будет угодно, милорд.
— Посмотрим, как вам это понравится, посмотрим.
— Клянусь святым Валентином, милорд, мне бы очень хотелось заранее знать о ваших планах в отношении меня, чтобы у меня достало времени приготовиться, — добавила Мод, приседая перед бароном.
— Дерзкая девчонка!
— Миледи, — продолжала совершенно спокойно горничная, подходя к своей хозяйке, напоминавшей статую Скорби, — миледи, не желает ли ваша светлость пойти к себе в комнату, ночь становится прохладной… Конечно, у вашей светлости подагры нет, но…
В крайнем раздражении барон, окончательно выведенный из себя насмешливым хладнокровием горничной, еще раз спросил у нее, что она хотела сказать своим возгласом «Спасены! Спасены!»?
В его вопросе гнева уже не было слышно, и Мод поняла, что на него пора так или иначе ответить, а потому воскликнула, как бы уступая настойчивости барона:
— Я скажу, милорд, раз вы требуете. Да, я сказала: «Он спасен», сказала шепотом, чтобы ваши солдаты не увидели, как я волнуюсь. Но от вас трудно что-нибудь скрыть, милорд. Я действительно сказала миледи: «Он спасен», и сказала это о бедном Эгберте, которого вы собирались повесить, милорд, но которого, слава Богу, не повесили! — произнесла Мод и разразилась слезами.
— Ну, это уж чересчур! — воскликнул барон. — Вы что, слабоумным меня считаете, Мод? Ах, что за глупости, вы моим терпением злоупотребляете! Эгберт будет повешен, а раз вы в него влюблены, то и вас повесят вместе с ним.
— Большое спасибо, милорд, — расхохотавшись, ответила горничная, еще раз присела, повернулась на каблучках и побежала догонять Кристабель, вышедшую из часовни.
Лорд Фиц-Олвин пошел вслед за ней, произнося длинную речь, наполненную проклятиями женской хитрости. Дерзкая насмешливость Мод до крайности обострила жестокость барона, и он все искал, на кого бы излить свой гнев; он бы отдал половину своего состояния тому, кто доставил бы ему немедленно Аллана и Робина, и, чтобы скоротать время до возвращения солдат, посланных вдогонку за беглецами, решил пойти к леди Кристабель и выплеснуть на нее свое дурное настроение.
Мод почувствовала, что барон идет следом за ней, и, опасаясь его ярости, убежала как можно скорее, унеся факел и оставив благородного лорда в полной темноте; он шел, призывая проклятия на голову горничной и вообще всех на свете.
«Буйствуйте, буйствуйте, барон!» — убегая, шептала про себя Мод; но, подумав о том, что она бросила больного старика одного в темных переходах, девушка почувствовала угрызения совести, потому что она была скорее озорной, чем злой; и тут ей послышались отчаянные крики.
— На помощь! На помощь! — кричал кто-то приглушенным и прерывающимся голосом.
— Мне кажется, я узнаю голос барона, — воскликнула Мод, храбро возвращаясь назад. — Где вы, милорд? — спросила девушка.
— Здесь, плутовка, здесь! — ответил Фиц-Олвин. (Его голос, казалось, доносился из-под земли.)
— Господи, Боже мой! Как вы туда угодили? — воскликнула Мод, остановившись на верху лестницы; посветив факелом, девушка увидела, что барон растянулся на ступеньках и не падает с них только потому, что дорогу ему преградил какой-то предмет.
В ярости барон пошел в ту же сторону, в какую до него ушел тот несчастный солдат, что отправился с приказом запереть ворота замка, упал и разбился насмерть; однако, поскольку под камзолом барон всегда носил панцирь, он не расшибся, скатываясь по ступенькам, а тело солдата удержало его от дальнейшего падения.
Это происшествие несколько притупило ярость владельца замка, как ливень ослабляет сильный ветер.
— Мод, — сказал он, опираясь на руку горничной и с трудом подымаясь, — Мод, Господь накажет вас за то, что вы проявили ко мне непочтение и бросили меня без света в темноте.
— Простите меня, милорд, я спешила вслед за миледи и думала, что с вами идет один из солдат с факелом. Слава Богу, вы живы и здоровы. Провидение не позволило, чтобы мы лишились нашего доброго хозяина!.. Обопритесь на мою руку, милорд.
— Мод, — сказал барон, сдерживая свое бешенство, потому что в эту минуту ему была необходима помощь горничной, — Мод, ты мне напомнишь, что пьянице, уснувшему на лестнице в погреб, следует дать пятьдесят плетей, чтобы его разбудить.
— Будьте спокойны, милорд, я это не забуду.
Они оба и думать не могли, что этот пьяница давно уже мертв; пляшущее пламя факела давало слабый свет, а барон был слишком озабочен происшествием со своей драгоценной особой, чтобы разобраться, чем испачканы ступени лестницы — вином или кровью.
— Куда мы идем, милорд? — спросила Мод.
— К моей дочери.
«Ах, бедная миледи, — подумала горничная, — как только барон поудобнее усядется в кресле, он опять начнет ее мучить».
Кристабель сидела за маленьким столиком и в свете бронзовой лампы внимательно разглядывала какой-то предмет, лежавший на ее ладони, но спрятала его, услышав шаги барона.
— Что за безделушку вы так поспешно спрятали от моих глаз? — спросил ее барон, усаживаясь в самом мягком из стоящих в комнате кресел.
— Ну, вот и начинается — прошептала Мод.
— Что вы говорите, Мод?
— Говорю, что вы, наверное, очень страдаете, милорд. Подозрительный барон гневно взглянул на девушку.
— Отвечайте, дочь моя, что это за безделушка?
— Это не безделушка, отец.
— Ничем другим это быть не может.
— Ну, значит, наши мнения на сей счет не совпадают, — ответила Кристабель, силясь улыбнуться.
— У хорошей дочери не должно быть мнений, отличных от мнения ее отца. Что это за безделушка?
— Клянусь вам, что это не безделушка.
— Дочь моя, — сказал барон на удивление спокойно, но крайне строго, — дочь моя, если предмет, который вы столь поспешно спрятали от моих глаз, не связан с каким-либо проступком и не служит напоминанием о предосудительных событиях, покажите его мне; я вам отец и поэтому должен следить за вашим поведением; если же, напротив, это какой-то талисман и вам следует краснеть за него, тем более я требую показать его мне; помимо прав, у меня есть обязанности, и одна из них — помешать вам свалиться в пропасть, по краю которой вы ходите, или вытащить нас, если вы туда уже упали. Еще раз, дочь моя, что за предмет вы спрятали у себя за корсажем?
— Это портрет, милорд, — ответила девушка, задрожав и покраснев от волнения.
— И чей же это портрет?.. Кристабель, не отвечая, опустила глаза.
— Не злоупотребляйте моим терпением… я сегодня терпелив, это правда, но все же… отвечайте, чей это портрет?
— Я не могу сказать вам это, отец.
В голосе Кристабель послышались слезы, но она взяла себя в руки и заговорила уже спокойнее:
— Да, отец, у вас есть право меня спрашивать, но я позволю себе взять право вам не отвечать, потому что мне не в чем себя упрекнуть, я не нанесла урона ни вашему, ни своему достоинству.
— Ну, ваша совесть спокойна, потому что она в согласии с вашими чувствами; то, что вы говорите, очень красиво и добродетельно, дочь моя.
— Соблаговолите поверить мне, отец, я никогда не опозорю вашего имени, слишком хорошо я помню свою бедную святую мать.
— Это значит, что я старый негодяй… Что ж, это давно уже всем известно, — прорычал барон, — но я не желаю, чтобы мне такое говорили в лицо.
— Но я этого и не сказала, отец.
— Так, значит, подумали. Ну, короче говоря, меня мало волнует, что за драгоценную реликвию вы от меня так упорно прячете; это портрет нечестивца, которого вы любите вопреки моей воле, и я уже на его чертову физиономию насмотрелся. А теперь послушайте и запомните, леди Кристабель: вы никогда не выйдете замуж за Аллана Клера; скорее, я убью вас обоих своей собственной рукой, чем соглашусь на такое. Я отдам вас замуж за сэра Тристрама Голдсборо… Он не очень молод, это правда, однако он несколькими годами младше меня, а я еще не стар; он не очень-то красив, и это тоже правда, но с каких это пор красота стала залогом счастья в супружестве? Я вот тоже не был красив, и, тем не менее, леди Фиц-Олвин не променяла меня на самого блестящего рыцаря двора Генриха Второго; к тому же уродство Тристрама Голдсборо — это залог вашего будущего спокойствия… он не будет вам изменять… Знайте также, что он очень богат и пользуется большим влиянием при дворе, — словом, этот человек мне… вам подходит во всех отношениях; завтра я извещу его о вашем согласии, через четыре дня он сам приедет поблагодарить нас, и не пройдет и недели, как вы будете знатной замужней дамой, миледи.
