Волчье море - Лоу Роберт (читаем книги онлайн бесплатно полностью .txt) 📗
Коротышка достал свои щипцы и расшатал древко стрелы; наконечник рассыпался, и нельзя было опознать, кто именно стрелял — Радослав, Коротышка или кто-то другой; все они переглянулись с облегчением. Я кинул обрубок за борт и засмеялся.
Мы шли под парусом, высматривая позади корабли греков и ворча на невезение — нет чтобы Старкаду задержаться. Я молился, чтобы Валант не погнал свой флот на север, чтобы он подумал, будто мы кинулись обратно в Миклагард с нашей добычей, возможно, что нас послал василевс, чтобы его разоблачить. Но Старкад точно так не подумает. Я знал: он непременно нам повстречается, один, однако меня злило, что всякий раз, когда мы сталкиваемся, никак не удается смочить меч в его крови.
Конечно, я направлялся прямиком в руки Красных Сапог, что командовал войском Великого Города на востоке, но надеялся ускользнуть от него прежде, чем Валант попросит задержать Орма Убийцу Медведя. Если Один нас не бросит, Старкад поплывет следом, и тогда мы поторгуемся — или сразимся; мне уже все равно.
Мы свернули на восток, потеряли ветер и поползли, точно водяной жук, вдоль Анатолийского побережья на веслах, гребли, покуда сопли и слюни не промочили нам бороды.
Новый «Сохатый» оказался добрым хавскипом, Гизур был доволен, пусть мачта пять лет подряд кривилась от жары и пошла трещинами, пусть отдельные доски были не такими крепкими, как хотелось бы. Пока не налетела буря и не пришлось вычерпывать воду, Гизур не сомневался, что мы достигнем Антиохии.
Брат Иоанн беспокоился за Козленка и все же извлек стрелу из тела мальчишки — ни толики жира на наконечнике, — а потом принялся кормить раненого отваром лука-порея и нюхать рану; дурного запаха не было, и это хороший знак.
Я столкнулся с ним, когда он осматривал Ивара, которого мы звали Готом за остроумие и проделки в духе Локи. Ивару стрела пронзила щеку, и рана подживала, но он еще порезал себе десну и выбил зубы.
— Как мальчик?
— Жив пока, — ответил брат Иоанн, хлопая Ивара по плечу и выпрямляясь. — Правда, не могу сказать, что он непременно оклемается. Я почистил рану уксусом, зашил леской, присыпал мальвой и пшеничными отрубями, а сверху наложил пергамент с самой верной из молитв.
— Что еще мы можем сделать?
Монах пожал плечами.
— Молись, чтобы он живым доплыл до Антиохии и чтобы греки не перебили всех Sarakenoi, а еще чтобы среди тех, кто уцелел, нашелся лекарь. Sarakenoi — лучшие лекари на свете, это все знают.
— Слишком много молитв, — возразил я, и он криво усмехнулся.
— Все для него.
Я подошел к Козленку, который очнулся и что-то шептал, едва-едва слышно.
«Позвольте мне умереть», — разобрал я.
— Твоя мать прикончит меня, — откликнулся я. — И потом, Финну нужен помощник при котле, мы выбрали тебя. Как надоест валяться, займись делом.
Ему удалось выдавить улыбку, а в уголке глаза набухла слеза, яркая, как жемчуг. Лицо Козленка было таким бледным, что лиловые жилы смахивали на шрамы Коротышки Элдгрима.
— Я когда-нибудь снова увижу маму? — прошептал он.
Я кивнул, не в силах произнести ни слова.
Коротышка спас положение, навис над Козленком своей иссеченной харей и оскалился в улыбке, какую он сам, верно, считал дружеской, но которая смахивала на оскал дурно вырезанного идола, намокшего под дождем.
— Я отвезу тебя домой, когда все будет сделано, — пообещал он, — потому что у твоей мамаши осталось мое тряпье. Отдыхай, бьярки, корабль плывет, чужие земли все ближе, там полно сладостей. А потом отправимся домой.
Козленок улыбнулся, смежил веки и заснул, его дыхание было чересчур хриплым для такой крохотной груди. Я сидел и размышлял обо всем в одиночестве, а побратимы снова расселись по скамьям и принялись грести…
Прочь от Валанта — и от Старкада и меча, который мы искали, хотя я знал, что он последует за нами, и допустил ошибку, сказав об этом, когда Радослав заявил, что Старкад не ведает, куда мы держим путь.
Я сказал и остальным, ощущая во рту горький привкус гривны ярла и слыша, будто наяву, смешок Эйнара.
— Он знает, — решительно сказал я, — потому что я поделился с Аринбьорном.
Глаза Радослава слегка расширились, потом он задумчиво кивнул. Я понял, что славянин сделал новую мысленную зарубку: Аринбьорн остался командовать «Волчком», и я поведал ему свой замысел на случай, если море нас разлучит.
Теперь Старкад заставит Аринбьорна рассказать все, что тот знает, и я не сомневался, что он сохранит добытые сведения при себе. Старкад приплыл с востока, значит, он, должно быть, проделал весь путь до Яффы, серкландской гавани, где чаще всего пристают Христовы паломники, идущие в Йорсалир; и он узнал, что я его обманул, ибо служитель Христа вроде Мартина не мог проскользнуть там незамеченным. Теперь он наверняка хочет освежевать меня заживо и добиться ответа, который, как он думал, есть у Орма Убийцы Медведя, — где Мартин.
В плеске воды под веслами я различил смех Эйнара и, чтобы прогнать эти омерзительные грезы, занял место на скамье: тяжелое весло быстро истребило все посторонние мысли. Сменяя друг друга, мы гребли полдня, а затем ветер подул с нужной стороны, — как раз когда я почувствовал, что едва могу разогнуться.
Когда другой занял мое место, я кое-как встал и отправился в дозор на нос, натянув кольчугу, которую забрал как свою долю на Патмосе. Она подошла. Моя старая кольчуга, которую я продал, чтобы мы могли пересечь Море Тьмы и попасть в Миклагард, сейчас была бы тесна в развернувшихся плечах, хоть и выковали ее на взрослого в Стратклайде. На мгновение мне привиделись капли дождя в мертвых глазах юнца, которого я убил в том краю.
Целую жизнь назад.
Наконец, после долгого ожидания, Сигват крикнул, что видит землю, а вскоре показался и какой-то корабль. Когда я подошел к нему, выяснилось, что корабль не один, и все забеспокоились и принялись высматривать чужаков.
— Греческие корабли, — сказал Сигват, тыча пальцем; ну да, с этими здоровенными витыми кормами никто не ошибется. Три корабля. Потом четыре. За ними просматривалась суша, поднимался в небо дым, и Гизур, хмурясь и заслоняя глаза ладонью, покачал головой.
— Нам прямо туда, — пробурчал он. — Селевкия, это точно.
— Тогда мы влипли, — отозвался Квасир, решив, что нас нагнали кипрские греки.
Я так не думал, вряд ли это корабли с Кипра. Скорее они идут из Миклагарда с пополнением для войска — значит, греки еще владеют Антиохией.
Коротышка усмехнулся и сунул Финну кусок рубленого серебра из моей доли, а Лошадиная Голова, всегда готовый спорить на ценности, взял, плюнул на руку и тем самым подтвердил сделку. Потом нахмурился, сообразив, что если победит, ему придется взыскивать с мертвеца.
Элдгрим все еще ухмылялся, когда передний дромон приблизился, рассекая волны, и окликнул нас. Коротышка замахал в ответ, и в конце концов Финн с ворчанием извлек кошель из-под мышки.
С греческого судна нам погрозили золотым жезлом. На греке была простая белая рубаха, зато голову венчал отменный шлем с длинным хвостом конского волоса.
— Я квестор из порта! — крикнул грек по-над водой. — Не знал, что ваши куропалатские набиты здесь ходят. Вы откуда?
Я озадаченно заморгал. Мои кто? Я ответил, что мы из Великого Города, а я знать не знаю никаких набитов. Квестор показал, что хочет перейти к нам. Мы сблизились по мягкой зыби, Гизур страдальчески морщился и бранился при каждом скрипе, и грек вскарабкался к нам на борт, по-прежнему держа в руке золотой жезл.
Быстро выяснилось, что «куропалатские» — это титул, и так может зваться любой, кто заплатит три фунта золотом; но вот набиты… Квестор, похоже, говорил о северянах. Но этого прозвища никто из нас не знал, такого слова не было ни в достойном языке западной Норвегии, ни в искалеченном и убогом наречии востока.
Квестор объяснил, что набитам покровительствует «стратегос Иоанн», командующий войском императора, и тут около шестисот человек, а также женщин и даже собак, вывезенных с севера.
