Каролинец - Sabatini Rafael (читать хорошую книгу TXT) 📗

Лэтимер резко отстранился от Миртль и отступил назад.

— Так мы опять взялись за старое, — недобро усмехнулся он. — Когда прямые пути недоступны, мы всегда отыщем кружной. Я мог бы раньше догадаться о твоих целях.

— Гарри! — Миртль была потрясена, оскорблена. — Гарри, ты сомневаешься во мне? После всего, что я сказала?

— Нет, — Лэтимер ударил еще больнее, — сомнений не осталось абсолютно.

Они стояли, пристально вглядываясь друг в друга, с бескровными лицами, со стиснутыми зубами. Затем она молча повернулась и направилась к двери, машинально надевая на ходу капюшон. Лэтимер бросился вперед и оказался перед ней.

— Миртль!

— Дверь, будьте любезны, — холодно потребовала она.

Он открыл дверь и посторонился. В холле был Джулиус.

Шаги ее стихли, Лэтимер прислонился к дверному косяку и простоял так несколько минут.

Затем, опустив голову, медленно пересек библиотеку и опустился в кресло. Он оперся подбородком на сцепленные ладони и слепо уставился в пространство, пытаясь найти себе оправдание, но испытывал лишь все более тяжкую муку.

Глава XIII. Dea ex machina note 28

«Страшно себе представить, — писала в своем дневнике леди Уильям Кемпбелл, — что бедняжка Миртль выйдет замуж за Роберта Мендвилла. Более печальной участи я не пожелала бы злейшему врагу». И, раз уж мы взялись цитировать ее светлость, присовокупим также ее суждение о Мендвилле: «Мендвилл — монотеист, поклоняющийся единственному божеству, и божество это

— сам Мендвилл. Ему нужна не столько жена, сколько жрица».

Невозможно читать эти дневники, не поддаваясь обаянию личности их автора. Исписанные аккуратным мелким почерком странички дают гораздо более живое представление о леди Кемпбелл, нежели портрет работы Копли, завершенный через несколько месяцев после ее свадьбы. На холсте изображена дама яркой красоты, с пухлыми губами, уверенным взглядом и гордым поворотом головы; весь ее облик говорит о твердости характера и живости ума. Но лишь в дневниках полностью раскрывается ее незаурядная натура, сила любви к друзьям и ненависти к врагам, смелость мысли и поступков, юмор и неотразимое очарование.

Когда она просто и откровенно беседует с нами через пропасть в полтора века, возникает желание зайти к ней, как к доброй знакомой, будто она живет где-то рядом, и провести долгие часы за беседой, но увы… Впрочем, потом неосуществимость этой мечты воспринимается с некоторым даже облегчением, ибо подобное знакомство было бы сопряжено с благоговейной растерянностью перед такой женщиной.

Обида и негодование Миртль мало-помалу растворялись в беспокойстве за судьбу Лэтимера. Она понимала, что резкость и непреклонность Гарри были горькими плодами ревности на древе любви. Но по мере того, как росло беспокойство, ей все больше недоставало сочувствия и совета. В иных обстоятельствах она обратилась бы к отцу, хотя по характеру он не был склонен к состраданию. Но при теперешнем положении вещей отец был последним из тех, к кому следовало обращаться за помощью.

По пути к Трэдд-стрит носилки пересекали Митинг-стрит, и Миртль вспомнила о своей подруге Салли Айзард. Сама мысль о Салли согревала, и дело тут было вовсе не в том, что Салли стала женой губернатора и всеми теперь командовала.

Должно быть, сам ангел-хранитель направил стопы Миртль за утешением и поддержкой к ее светлости. Без вмешательства леди Кемпбелл история Миртль, вероятно, никогда не заслужила бы подробного повествования. Следуя импульсу, неожиданно для себя, мисс Кэри приказала слугам нести паланкин к дому губернатора, и те вскоре опустили носилки у дверей резиденции губернатора.

Известие об отказе упрямца уезжать из города, обеспокоило леди Кемпбелл не меньше самой девушки. Поначалу Миртль даже не сообразила, отчего они с братом, все еще гостившим у Салли, так сильно встревожились, пока Том ей все не объяснил.

Потом оба заявили, что должны немедленно увидеться с Гарри. Ее светлость при этом озабоченно кусала губы, тогда как брат каялся и сокрушался, что так долго пренебрегал своею обязанностью повлиять на друга.

— Это бесполезно, — убежденно сказала Миртль, — говорю вам, бесполезно! Гарри уверен, что все подстроил капитан Мендвилл, который, якобы, хочет от него избавиться.

— Я и сам так думаю, — холодно подтвердил Том.

Ее светлость остановилась возле шнура от звонка — она уже собралась распорядиться об экипаже — и, обернувшись, вопросительно посмотрела на обоих. Ей вдруг пришло на ум, что, если из известных ей фактов и не следует непреложно, что капитан Мендвилл действительно задумал подобную комбинацию, то, во всяком случае, он не торопился предотвратить кровавое развитие событий.

— Почему ты это сказал?

— Потому что на месте Гарри у меня были бы все основания рассуждать, как он, — изрек Том и отвернулся.

Леди Кемпбелл все стало ясно. Она подошла к кушетке, на которую присела Миртль.

— Интересно, какие такие основания имеются у Гарри? — строго спросила она. — Если ты хочешь, чтобы я сумела тебе помочь, ты должна рассказать мне обо всем.

Девушка принялась рассказывать и под конец, вспомнив опять непреклонную суровость Гарри, не выдержала и начала изливать свою обиду. Салли прервала ее жалобы.

— А что ему, бедняге, оставалось думать, Миртль? Своим письмом ты дала ему полную отставку, потому что, видите ли, не согласна с его политическими взглядами. Он, понятное дело, расстроился. Но не отчаялся, потому что знал — если он вообще что-нибудь знает — сколь зыбко неустойчивы позиции политики перед натиском любви. За историческими примерами не надо далеко ходить: вспомни хотя бы Ромео и Джульетту, дорогая. Итак, он вернулся, чтобы переубедить тебя, а вместо этого собственными глазами увидал Миртль в объятиях капитана Мендвилла.

— Салли! — девушка вся вспыхнула, — не в объятиях! Я рассказала тебе правду!

— Ах, да — ты была в его объятиях только наполовину. Но ревность — плохой советчик; она всегда все преувеличивает, и в представлении мистера Лэтимера ты оказалась в объятиях галантного капитана не наполовину, а вся целиком. Что бедолаге оставалось думать? Только то, что он тебе сказал: твои симпатии в его отсутствие поменялись, и ты ухватилась за политические убеждения, как за предлог, чтобы порвать с женихом.

— Салли! — Миртль объял страх, — ты тоже мне не веришь?

— Я-то верю. Но я все-таки женщина. Мужчина, моя дорогая, устроен совершенно иначе. В своих рассуждениях он опирается на так называемую логику. Что и служит источником всех человеческих ошибок. Гарри логика тоже подвела — он сделал ложные выводы.

— А что же делать мне, Салли? Он не сдвинется с места, он останется, невзирая ни на какие указы. А если он останется… — Она закрыла лицо руками и застонала. Перед ее глазами встала тень виселицы.

— Я знаю, знаю, дорогая, — Салли прижала Миртль к своей груди. — Нужно срочно что-нибудь придумать.

Изобретательный ум ее светлости, пришпоренный критической ситуацией, лихорадочно заработал в поисках выхода. Это дело затрагивало и ее интересы — через брата и мужа. Нужно во что бы то ни стало вынудить Лэтимера скрыться, или положение станет опасным. Возникнет пожар; он поглотит все, в том числе и тех, кого Салли любит больше всего на свете.

— Том, ты можешь что-нибудь предложить? — спросила она брата. — Ты понимаешь, как необходим его отъезд — не только ему самому, но и всем нам? Сумел бы ты переубедить его, как ты думаешь?

— О да! Правда, для этого не хватает безделицы: Гарри должен поверить мне в том, в чем не поверил самой Миртль.

Сарказм Тома навел Салли на новую мысль, и воз наконец тронулся с места.

— Миртль, как ты полагаешь, он уедет, если убедится в твоей верности? Если поверит, что у него нет оснований для ревности?

Миртль задумалась.

— Мне кажется, да, — медленно отвечала она, затем повторила тверже: — Да, я в этом уверена! Его удерживает только ревность.