Князь Воротынский - Ананьев Геннадий Андреевич (читать бесплатно полные книги .TXT) 📗
– Еще больше возьму у кяфиров. Всю Казань золотом умощу! Все правоверные из золотых кувшинов станут свершать тахарату.
Неведомо, долго ли торчала бы заноза в российском теле, оставленная Иваном Великим, когда смог бы избавиться от нее продолжатель дел отцовских Василий Иванович, только случилось так, что Бог помог, сниспослав свою благодать христианам за молитвы их горячие, а кровожадного покарал за безвинную христианскую кровь, за мучеников, проданных в рабство: покрылся Мухаммед-Амин гноем и поползли по грешному его телу черви. Ни волхвы, ни врачеватели знатнейшие не смогли исцелить его от страшной болезни, три года он не вставал с постели, никто не входил в его опочивальню, пугаясь смрада, от него исходящего. Даже жена, толкнувшая хана на путь коварства, не навещала несчастного.
Прозрел он, в конце концов. Так и сказал вельможам своим, что карает его русский Бог за напрасно и невинно пролитую кровь христианскую, за измену и за нарушение клятвы. В присутствии беев, мурз и уланов диктовал он писцу на предсмертном одре послание Василию Ивановичу, царю московскому:
– Родитель твой, царь Иван, вскормил меня и воспитал в доме своем не как господин раба, но как любящий отец родного сына, я же скажу – волчонка, по нраву моему. Захватив в кровопролитном бою Казань и брата моего, передал он ее на сохранение мне, злому семени варварскому, как верному сыну своему, а я, злой раб его, солгал ему во всем, нарушил данные ему клятвы, послушался льстивых слов жены моей, соблазнившей меня, и вместо благодарности заплатил ему злом. Не меньше зла принес я и тебе, светлый царь Василий Иванович, ратников твоих бил, полон бессчетный брал, но более всего грабил и убивал мирных пахарей твоих лишь за то, что они многобожники… О горе мне! Погибаю я, и все золото и серебро, и царские венцы, и шитые золотом одежды, и многоцветные постели царские, и прелестные мои жены, и служащие мне молодые отроки, и добрые кони, и слава, и честь, и многие дани, и все мое несметное богатство мне не нужны, ибо все исчезло, словно прах от ветра.
Передохнул, чтобы набраться сил для дальнейших слов, с гневом видя, как когда-то ползавшие перед ним на животах сановники смотрят на него с презрительной жалостью и затыкают носы шелковыми платками, грабежом приобретенными. Усилием воли заставил себя продолжить:
– Великий князь, царь Василий Иванович, господин мой и брат мой старший, прошу у тебя перед смертью своей прощения за грехи мои перед отцом твоим и тобой. Каюсь в измене и отдаю в твои руки Казань. Пришли сюда на мое место царя или воеводу, тебе верного, нелицемерного, дабы не сотворил он такое же зло…
К письму присовокупил Мухаммед-Амин триста коней боевых, на которых сам ездил, когда был здоров и любил набеги, золота и серебра изрядно и шатер чудной работы, вещь зело драгоценную, дар казанскому царю от царя вавилонского и кизилбашского.
Не спасло Мухаммед-Амина покаяние, съеден был он заживо червями, а жена-злодейка отравилась, угнетаемая совестью своей. Сановники и народ казанский исполнили завещание хана, напуганные столь страшной смертью клятвоотступника, послали знатных людей просить хана от руки Василия Ивановича.
Самое бы время посадить в Казани воеводу-наместника но Василий Иванович, не считая, что делает, как и родитель его, великую ошибку, отдал ханство Шаху-Али. Верному, как он считал, другу, верному слуге. Справедливо считал. Шах-Али не отступал от клятвы, всех недовольных казнил жестоко, вовсе не думая, что вызовет тем самым недовольство собой. Но это – беда не беда, если бы не политика крымского хана Мухаммед-Гирея, очень недовольного тем, что в Казани властвует ставленник московского царя. Ему самому хотелось подмять Астрахань с Казанью и Россию сделать данницей, возвратив былое, оттого и трутся его мурзы в Казани, склоняют к Крыму знать и народ, чуваш и черемисов волнуют. Всякий день жди оттуда вестей поганых. Но, слава Богу, пока нет гонцов недобрых. Сеид тут же бы дал знать, начни вельможи противиться Шаху-Али. Когда малая часть их противится, не большая беда, а вот если заговор станет зреть, не пройдет он мимо сеида. Он клялся ему, царю Всея Руси, в верности и до сего дня держал слово свое отменно.
Но не то главное, что знать поддерживает Шаха-Али и его, царя российского, не посмотрел бы на это Мухаммед-Гирей, давно бы послал свои тумены в Казань, чтобы сместить Али и исполнить свою мечту. Подчиняясь воле турецкого султана, сдержал он свой пыл, а рать свою направил против Сигизмунда, разорив десяток его городов и захватив великий полон. Изрядный вклад в такой поворот дел внесли посол, направленный им, Василием, в Тавриду, боярин Федор Климентьев, и дворянин, разумный и хитрый, Голохвастов, доставивший письмо султану турецкому Селиму с предложением заключить союз, который бы мог обуздать крымского хана, укоротить руки Литве и Польше.
Сумел дворянин Голохвастов убедить Селима, как опасно ему возвеличивание Мухаммед-Гирея, притязающего на Астрахань и Казань и мечтающего создать орду, равную могуществом Батыевой, оттого султан и урезонил крымского хана, направив сготовленное на Казань войско воевать Литву и Польшу. И хотя не удалось Голохвастову уговорить Селима передать Крымское ханство племяннику Мухаммед-Гирея Геммету-царевичу, который любезен был ему, Василию, Селим все же послал ласковый ответ, а чтобы доказать свою дружбу, повелел пашам тревожить набегами сигизмундовы владения. Это кроме похода крымского хана.
Дело пошло было как по маслу, да вот случилось недоброе – умер Селим, гроза Азии, Африки и Европы. На оттоманский трон сел его сын, Солиман. Василий Иванович поспешил, понимая знатность дружбы с Портой, направить в Царьград посла Третьяка Губина. Сумел тот повлиять на Солимана, который тоже повелел объявить Мухаммед-Гирею, чтобы он никогда не устремлял глаз свой на Россию.
Гонец от Третьяка Губина доставил совсем недавно отписку, что Мухаммед-Гирей побывал в Царьграде, говорил с султаном, внушая ему, что верить россиянам нельзя, что Москва ближе к сердцу держит Персию, но султан-де остался тверд.
И даже когда хан крымский вопросил, чем буду сыт и одет, если запретишь воевать московскую землю, султан ответил, чтобы воевал бы он Сигизмунда и венгров.
По всему выходит, бить в набатный колокол рано, не следует оголять рубежи с Литвою и Польшей. Ох, как они этого ждут! Князь Воротынский, может, и верную весть принес, повезет в Казань Мухаммед-Гирей своего брата, но примет ли его Казань с радушием? Спор да ряд там начнутся, не вдруг утихнув. Вот тут не оплошать бы. Послов туда снарядить, воеводе в подмогу, да поживее, чтобы не припоздниться. С умом, да со сноровкой чтобы. И чтоб сеиду кланялись от его, царского, имени. Если сеид не переметнется к Гиреям, не совладать им с Шахом-Али.
Да и не вдруг осмелится ослушаться оттоманского султана Мухаммед-Гирей, поосторожничает вести великую рать на Русь. Мурз может послать с малыми силами, чтоб потом их в самовольстве обвинить, но сам не пойдет. Иль ему голова своя не дорога?
Верный ход мыслей у Василия Ивановича, государя земли русской. Верный, но – вчерашнего дня.
Не так повел себя Мухаммед-Гирей, как повелел ему султан Солиман и на что надеялся Василий Иванович. И виной тому – послы сигизмундовы, которые, привезя с собой изрядно золота и серебра, меха и коней отменных, смогли убедить братьев Гиреев не быть послушными султану портскому, а самим стать могуществом равными Солиману. И всего-то нужно для этого Сагиб-Гирею сесть на ханство Казанское, что не так уж и трудно, затем принудить Великого князя Московского стать данником Орды, как бывало прежде, а уж затем завоевать Астрахань. Посмеет ли после этого Солиман повелевать могущественным Гиреям?!
Но проводить свою линию, советовали послы, следует не вдруг, не явно ополчаться против Шаха-Али, готовить поход будто бы на Венгрию, а в Казань послать лишь несколько беев и уланов во главе с ширни или ципцаном, дабы сказали они Шаху-Али, чтобы не держался бы за титул ханский, а бежал бы к князю Московскому, кому служит верой-правдой…
