Флэшмен - Фрейзер Джордж Макдональд (бесплатные полные книги .TXT) 📗

— Ваш батюшка? А как же, мистер Гарри! — вскричал Освальд, расплываясь в улыбке. — Он сейчас в салоне! — Он распахнул дверь и гаркнул:

— Мистер Гарри вернулся, сэр!

Отец, развалившись, лежал на канапе, но, увидев меня, вскочил. В руке он держал стакан, а лицо его полыхало краской, но и то и другое было столь привычным, что трудно было сказать, пьян он или нет. Поглядев на меня некоторое время, он таки поприветствовал своего отпрыска:

— И какого черта ты тут делаешь?

В любой другой день меня бы обескуражил такой прием, но не сегодня. В комнате была женщина, и она привлекла мое внимание. Стройная, красивая, пикантная штучка, каштановые волосы собраны на затылке, а взгляд будто говорил: «подойди и возьми меня». «Это новенькая», — подумал я, вспомнив о череде его «мадмуазелей», которые менялись чаще, чем часовые у Сент-Джеймского дворца.

Она глядела на меня с ленивой, полунасмешливой улыбкой, заставившей меня вздрогнуть, и одновременно застыдиться своего ученического костюма. Впрочем, это мгновенно отрезвило меня, и я не промедлил с ответом на вопрос.

— Меня исключили, — сказал я, настолько спокойно, насколько мог.

— Исключили? Ты хочешь сказать, выгнали? И за что же, черт вас побери, сэр?

— По преимуществу за пьянство.

— По преимуществу? Боже милосердный!

Он сделался малиновым, и стал переводить глаза то на меня, то на женщину и обратно, словно пытаясь осознать нечто. Ее, похоже, это забавляло, но видя, что старый пень вот-вот вспыхнет, я поспешил познакомить его с подробностями случившегося. Рассказ был достаточно правдивым, разве что про разговор с Арнольдом я малость загнул: послушав меня, вы бы пришли к выводу, что я молодец хоть куда. Видя, что дама с интересом смотрит на меня, я вдохновенно импровизировал, что было, конечно, весьма рискованно, имея дело с нашим сатрапом, особенно в его теперешнем настроении. Но, к моему удивлению, все сошло гладко. Да и понятно: Арнольд ему тоже никогда не нравился.

— Ну, хорошо, будь я проклят! — заявил он, когда я закончил, и налил себе еще. Он не улыбался, но чело его разгладилось. — Эх, ты, щенок! Хорошенькое положеньице, право слово. Изгнан с позором, клянусь богом! Тебя не выпороли? Нет? Я бы располосовал тебе спину. Впрочем, может я так и сделаю, проклятье!

Но он уже улыбался, хотя и криво.

— Что ты об этом скажешь, Джуди? — обратился он к женщине.

— Как я понимаю, это родственник? — сказала она, указывая на меня веером. Голос у нее был глубокий, хрипловатый, и я снова затрепетал.

— Родственник? Кто? Ах, проклятье, это же мой сын Гарри, девочка! Гарри, это Джуди… хм… Мисс Парсонс.

Она улыбнулась мне, сопроводив улыбку все тем же полунасмешливым взглядом, и я приосанился — не забывайте, мне тогда было только семнадцать, — и прикоснулся губами к кончикам ее пальцев, пока отец опрокидывал очередной стакан, проклиная Арнольда и всех этих пуританских святош. Она была из тех, о ком говорят «сложена, как античная богиня» — широка в кости и полногруда, а в те времена это встречалось гораздо реже, чем в наши дни, и еще мне показалось, что ей доставляет удовольствие видеть перед собой Гарри Флэшмена.

— Ну хорошо, — сказал отец, закончив извергать проклятия по адресу тех, кто доверяет таким педантам и буквоедам управление общественными школами. — Так что же нам теперь с тобой делать, а? Как прикажете поступать с вами, сэр? Теперь, когда вы запятнали наш дом бесчестьем?

Я размышлял над таким оборотом событий по дороге домой, и сразу высказал намерение поступить в армию.

— В армию? — буркнул отец. — Надо полагать, ты имеешь в виду, чтобы я купил тебе эполеты, позволив тебе жить королем и превратить меня в нищего оплатой по твоим векселям из Гвардейского клуба?

— Речь не о Гвардии, — заявил я, — у меня был на примете Одиннадцатый легкий драгунский полк.

— Так ты уже и полк выбрал? — он удивленно уставился на меня. — Проклятье, вот это хватка!

Мне было известно, что Одиннадцатый расквартирован в Кентербери. Он долго нес службу в Индии, и потому вероятность его отправки куда-нибудь за границу было невелика. У меня всегда было свое понятие о службе в армии. Но сатрап был пока слишком ошарашен: он начал распространяться о дороговизне армейской жизни, перескочил на мое изгнание и на мой характер в целом, потом опять вернулся к армии. Я видел, что портвейн оказывает на него горячительное действие, и почел за лучшее не давить.

— Драгуны, черт побери?! — грохотал он. — А ты знаешь, сколько стоит патент корнета? Без понятия? Никогда не слышал об этом? Конечно, не так ли, Джуди?

Мисс Джуди выразила мнение, что из меня может получиться весьма бравый драгун.

— Да? — сказал отец, бросив на нее удивленный взгляд. — Что ж, может и получится. Поглядим. — Он мрачно посмотрел на меня.

— Отправляйся-ка пока спать, — сказал он. — Мы поговорим об этом утром. Ты пока еще в немилости.

Но выйдя из комнаты, я услышал, как он вновь принялся склонять Арнольда почем зря, так что укладывался спать в прекрасном настроении и не сомневался в благополучном для себя решении вопроса. Конечно, отец был тот еще фрукт, и никто не мог угадать, какое коленце он выкинет в следующую минуту.

Как бы то ни было, утром, когда я присоединился к отцу за завтраком, речь об армии даже не заходила. Он был слишком занят метанием молний в адрес Бругама, — который, насколько я мог понять, предпринял отчаянную атаку на Королеву в парламенте, [4] — и обсасыванием скандала вокруг леди Флоры Гастингс, [5] о чем писала «Пост», и не обращал на меня особого внимания, а потом отправился в свой клуб. Такой расклад меня пока вполне устраивал, поскольку мой принцип — не заниматься несколькими вещами сразу, а мои мысли занимала сейчас только мисс Джуди Парсонс.

Раз уж зашел разговор, скажу, что за в моей жизни было несколько сотен женщин, и я не из тех, кто хвастает своими победами. Да, немало я дел натворил в свое время, и, не сомневаюсь, немалое количество среднего возраста лиц обоего пола могли бы отозваться на имя «Флэшмен», если бы знали его. Но это к слову. Если только вы не из тех, кто склонен влюбляться — меня-то к этой категории не отнесешь, — то неизбежно впадете во грех, когда представится такая возможность, и чем чаще, тем лучше. Но Джуди была самым началом моей истории.

Я не был совершенно не опытен по части женщин: были у меня служанки и пара деревенских простушек, но Джуди была светской женщиной, а на таких я не замахивался. Не то, чтобы я стеснялся, вовсе нет. Я был достаточно красив и строен, чтобы привлечь любую юбку, но она являлась любовницей моего отца, и могла посчитать слишком рискованным строить шашни с его сыном. Но как оказалось, ее не пугал ни сатрап, ни кто-либо еще.

Она жила в нашем доме: юная королева только взошла на престол, и люди не отвыкли от обычаев, свойственных двору принца-регента и короля Билли, не то что в последующие времена, когда любовниц стало лучше не выставлять не всеобщее обозрение. Поутру я поднялся к ней в комнату, чтобы разведать местность, и обнаружил ее еще в кровати, читающей газеты. Ее обрадовало мое появление, и мы затеяли разговор. По временам она дарила мне взгляды и улыбки, и позволяла касаться своей руки, так что мне стало ясно: остальное — дело времени. Тут появилась служанка, а не то я осуществил бы свое намерение здесь и сейчас.

Как бы то ни было, отец, похоже, собирался допоздна оставаться в клубе, засидевшись за игрой, что с ним частенько случалось, так что я принял ее предложение зайти вечерком и составить партию в экарте. Мы оба прекрасно понимали, что играть будем отнюдь не в карты. Стоит ли удивляться, что придя к ней, я обнаружил ее прихорашивающейся, сидя перед зеркалом, и в ночной сорочке размерами с мой шейный платок. Подойдя к ней сзади, я стиснул ладонями ее груди, сдержал готовый сорваться с уст возглас поцелуем, и повалил на кровать. Ее желание не уступало моему, и мы сопряглись в не совсем обычном стиле: то один сверху, то другой. Из всего, что осталось у меня в памяти, когда все кончилось, вспоминается вот что: она сидит, отстранившись, нагая и прекрасная, и откидывает назад прядь, упавшую на глаза. Вдруг он рассмеялась, весело, во весь голос. Так смеются над хорошей шуткой. Тогда я был уверен, что она смеялась от радости, и воображал себя героем-любовником, но теперь мне сдается, предметом ее веселья был я. Мне было, напомню, семнадцать, и без сомнения ей смешно было видеть, как самодовольство так и прет из меня.