Странствия Лагардера - Феваль Поль Анри (список книг TXT) 📗

На пороге церкви он наткнулся на упавшего Шаверни и воскликнул:

– Неужели убит?

– Прошу прощения, не совсем, – ответил маленький маркиз. – Черт возьми, шевалье! Я никогда не видел, как ударяет молния… у меня мурашки по коже бегут, когда поду­маю, что на той мадридской улице… Вы не человек, а дьявол! Те, кого вы поразили… как бы между прочим… они были в вашем списке? Знаете ли вы их имена?

– Поднимайтесь, Шаверни, и не беспокойтесь об этих людях. Я не звал их в свидетели на мою свадьбу.

Шаверни приподнялся на локте, но не смог встать, ослабев от потери крови. А Лагардер уже не смотрел на него.

Перед ним были разбитые врата церкви, и он напрасно ис­кал взглядом Аврору де Невер.

Церковь была пуста.

Лишь духовник принцессы Гонзага молился, опустившись на колени у алтаря.

Лагардер стремительно прошел вглубь, заглядывая за каж­дую колонну. Из груди его вырвался сдавленный крик:

– Аврора!

Он вступил в храм Господень с окровавленной шпагой в руке. Положив ее поперек кропильницы, он встал на колени и начал молиться.

На плечо его опустилась сильная рука.

Перед ним стоял, обнажив голову, Кокардас.

– Ее похитили! – произнес он.

И под сводами церкви раздался второй крик – крик отча­яния, крик любви:

– Аврора!

Схватив шпагу, Лагардер, словно обезумев, бросился к выходу. Он осознавал только, что Аврору действительно похити­ли и что ни Шаверни, ни Кокардас с Паспуалем не смогли этому помешать.

За стенами кладбища уже никого не было.

Народ, толпившийся на площади Пале-Рояль и на всем протяжении смертного пути, понял, что жертвоприношения не будет: регент помиловал осужденного. Зрители разошлись по прилегающим улицам, и только несколько кумушек все еще продолжали судачить на углу улицы Феронри: мамаша Балао, тетка Дюран, мамаша Гишар и мамаша Морен никак не могли примириться с мыслью, что их лишили долгожданного зрелища.

Им так хотелось посмотреть, как отрубят голову этому та­инственному мэтру Ауи, которого они лишь на мгновение уви­дели между четырьмя гвардейцами Шатле, рядом с исповедником-доминиканцем.

– Стыд какой! – говорила мамаша Балао. – Разве можно прощать негодяев, которые прячутся от соседей?

Почтенная матрона, возможно, выразилась бы куда сильнее, если бы знала, что именно Лагардер толкнул ее несколько минут назад, когда пробивался к кладбищу Сен-Маглуар сквозь толпу.

Кокардас и Паспуаль ждали Лагардера на крыльце церкви.

Шаверни наконец удалось встать при помощи Навая, горь­ко сожалевшего о своем участии в заговоре. Маркиз был очень бледен, и струйка крови текла по его камзолу.

Увидев вернувшегося шевалье, оба сделали шаг вперед.

– Сударь, – сказал маркиз, – Бог свидетель, нас пре­дательски обошли сзади; я готов был умереть ради спасения моей кузины, мадемуазель де Невер… Вряд ли вы испытываете ко мне большое уважение, но я все же прошу вас принять мою руку и мою шпагу… Рука, правда, сейчас немногого стоит, но все раны когда-нибудь заживают…

Лагардер пристально взглянул ему в глаза.

– Стало быть, из них только вы и остались здесь? – спросил он.

– Если не считать моего кузена Навая, который жаждет доказать вам свое раскаяние, – ответил Шаверни, – и если не считать тех, кого вы убили! Отныне я ваш! Вы ведь и сами догадывались об этом?

– Да, я верил, что так оно и будет. Честный человек не может долго якшаться с мерзавцами. Вы распрощались с ними, маркиз, я надеялся на это и рад за вас! Что до господина де Навая, то я пока подожду… Мне требуются доказательства!

– Означает ли это, – спросил Шаверни, – что я могу предложить вам кое-что помимо шпаги?

– Что же это?

– Мою дружбу!

– Я не смогу дать вам то, что давал своим друзьям принц Гонзага… Подумайте, маркиз, встав на мою сторону, вы рис­куете получить еще не один удар клинка.

Шаверни понурился.

– Вы судите обо мне неверно, – сказал он, – я не об­менивал свою преданность на золото. Я был привязан к прин­цу… но ради вас я готов на все!

– Почему?

– Потому что хочу, чтобы восторжествовали честь и бла­городство… потому что хочу спасти свою кузину Аврору де Невер… и донью Крус… Разве этого мало?

– Более чем достаточно! – проворчал Кокардас. – По­ка вы здесь любезничаете, подлецы увозят свою добычу по ис­панской дороге.

Лагардер подумал о том же. Однако дружбой Шаверни не стоило пренебрегать. К тому же маркиз рисковал жизнью, за­щищая Аврору.

Они обнялись.

– Благодарю вас, – сказал Шаверни. – А теперь пото­ропитесь… Дорога каждая минута!

– Время ничего не решает, – ответил Лагардер. – По­беждает тот, кто умеет действовать.

За стволами кипарисов вдруг вспыхнул огонь, и пламя мно­жества факелов осветило стены кладбища и трупы, лежавшие на траве.

Со стороны дворца доносился какой-то неясный гул, слы­шались крики и возгласы.

Лагардер и мастера фехтования насторожились.

Может быть, толпа, утомленная долгим ожиданием казни, ринулась, чтобы растерзать осужденного? Или же регент, пой­дя на попятный, послал гвардейцев схватить его?

Но нет! Ибо регент собственной персоной шел впереди, подняв над головой факел.

Меньше всего он напоминал сейчас высокомерного власте­лина… равно как не походил и на развратного правителя, кото­рый откладывал на завтра все важнейшие государственные дела во имя удовольствия и играл судьбами Франции по прихоти очередной любовницы.

Пораженный смелостью и благородством Лагардера, Фи­липп Орлеанский, словно вспомнив о своих рыцарственных предках, ринулся на помощь шевалье.

За ним следовали сановники и вельможи, присутствовавшие на заседании семейного суда.

– Никого отсюда не выпускать! – приказал регент. – Окружить кладбище гвардейцами! – А затем позвал: – Лагардер! Лагардер!

Если бы помощь пришла на четверть часа раньше, Гонзага и его сообщники оказались бы в западне. А Анри де Лагардер в одежде смертника преклонил бы колени перед алтарем вместе с Авророй де Невер в подвенечном платье, и никто не смог бы разлучить тех, кого соединил Господь.

Но теперь было слишком поздно! Филипп Орлеанский уже не мог вершить правосудие – Гонзага спасся вместе со своей бандой. Он бежал, унося добычу, которая прежде не давалась ему в руки, и Лагардеру предстояло начать все сначала!

– Я здесь, монсеньор, – отозвался шевалье с поклоном. В глазах его стояли слезы.

– Где мадемуазель де Невер?

– Похищена принцем Гонзага… ее везут в Испанию под охраной его сообщников, которых я убью вместе с ним.

Едва он произнес эти слова, как раздался крик, полный не­выразимого отчаяния:

– Аврора! Аврора! Дочь моя!

Поразительно, но принцесса Гонзага только сейчас узнала о том, что произошло. Словно обезумев, она выбежала из церкви и упала на руки президента де Ламуаньона [10], лишившись чувств. Над ней склонился ее духовник, так и не снявший сво­его торжественного облачения.

– Я сама возложила на нее венок из флердоранжа, – прошептала несчастная мать, открыв глаза, – я готовила ее к радости и счастью. Неужели муки наши не кончились? Неужели Господь не сжалится надо мной? Как же это случилось, маркиз?

Шаверни, шатаясь, приблизился к принцессе.

– Сударыня, – сказал он, – высокочтимая кузина… Я сдержал слово. Трусы обошли стороной мою шпагу… Но моей крови оказалось недостаточно, чтобы спасти мадемуазель де Невер!

Белые цветы померанцевого дерева, венок из которых является тра­диционным украшением невесты.

– Он храбро сражался! – единодушно подтвердили Кокардас и Паспуаль.

Маркиз, поклонившись, отошел и бессильно привалился к стволу кипариса.

Он был так бледен, что регент послал за придворным хи­рургом, чтобы сделать раненому перевязку.

Принцесса Гонзага постепенно овладела собой; но лицо ее вновь застыло в скорбной неподвижности, заставляющей вспом­нить мраморную статую. Удар был настолько силен, что у лю­бой другой женщины вызвал бы потоки слез и бессильное отчаяние. Она же не пролила ни единой слезинки. На застыв­шем лице ее жили, казалось, одни глаза, но в них больше не светилась покорность судьбе, как в былые времена, в них свер­кала ярость тигрицы, защищающей детенышей.