Шелковый шнурок(изд1985) - Малик Владимир Кириллович (хорошие книги бесплатные полностью .txt) 📗
Воодушевлённые успехом, паши весело переговаривались. Никто не сомневался, что завтра их отряды вступят в Вену.
Арсен и Ненко на правах личных чаушей, сердара входили в его свиту. Они стояли поодаль, но слышали каждое слово. И слова эти распаляли их сердца.
— Я убью его! — прошептал Арсен.
— Ты что, опять за своё? — неодобрительно взглянул на него Сафар-бей.
— Если завтра он возьмёт Вену, то сразу прикажет доставить сюда Златку… Я не допущу этого!
— И сам погибнешь!.. Он никогда не бывает один. Телохранители стерегут его, не сводя глаз.
— Как-нибудь улучу минуту…
— И чего достигнешь? Златка и весь его гарем перейдут к наследникам — у него есть сыновья. Они продадут наложниц в рабство. Султан назначит другого сердара, которому мы станем не нужны, и он отправит нас в передовые отряды, где мы быстро сложим головы. Кто тогда поможет Златке? Твоей и моей отчизне! Нашим родным и близким!
Арсен нахмурился и долго молчал. «Безусловно, Ненко прав. Уничтожить Кара-Мустафу можно только ценой своей жизни. Нет, надо найти какой-то иной путь». Вздохнув, он сказал:
— Понимаю, Сафар-бей. Но как вспомню Златку, сердце разрывается от боли, и я становлюсь сам не свой. Злость затмевает разум.
— Молодость часто бывает безрассудна. По себе знаю. Как твой чауш-паша, я запрещаю тебе что-либо подобное затевать. Думай не только над тем, как уничтожить Кара-Мустафу, а прежде всего, как помешать осуществлению его кровавых планов!
— Легко сказать — думай! Что сейчас придумаешь?
Они умолкли и грустно смотрели на сизый дым пожарищ, на старые, кое-где разрушенные временем валы австрийской столицы. Действительно, положение венцев казалось безнадёжным.
Но вот великий визирь тронул коня. Пышная кавалькада двинулась обратно в лагерь. Арсен с Ненко заняли в ней своё место и на протяжении всего пути не проронили ни слова.
2
Тихая ночь. Звёздная, но безлунная и потому тёмная.
Молодой подмастерье из цеха пивоваров Ян Кульчек стоит на городской стене на часах и всматривается в мерцающие огоньки, которые друг за другом затухают в турецком лагере. Душа у него не на месте: это первая в его жизни война, в которой ему приходится принимать участие. Да ещё какая война! Здесь — либо жизнь, либо смерть. Скорее — смерть…
Правда, врагов сейчас не видно, но целые гирлянды огней, опоясывающие город, напоминают, что они здесь, поблизости, и, может быть, в это самое время готовят подкопы, закладывают в них порох, чтобы сделать проломы в стенах и с восходом солнца ринуться в них неудержимым потоком.
Ян Кульчек пытается сосчитать эти огни, но быстро сбивается — их здесь не десятки, не сотни, а тысячи. Ему становится жутко.
Ну и страшная же сила окружила город! Удержится ли он? Или погибнет вместе со своими защитниками? Тогда и ему, Яну, предстоит лечь костьми или со связанными руками плестись рабом в далёкую Турцию…
«Ох, Ян, Ян! Пропадёшь ты здесь, как пить дать. Не видать тебе своей милой Чехии и родного города Брно, красивейшего уголка на земле! Не встретишь ты больше ни родителей, ни сестричек, ни русоголовой красавицы соседки, которая клялась ждать тебя, пока не вернёшься настоящим пивоваром.
Ничего этого не будет, потому что, наверно, забито уже во вражескую пушку ядро, которое снесёт тебе голову… Или пропоёт в голубом небе песню смерти беспощадная татарская стрела».
Он вздрогнул: около самого уха и вправду — как напророчил! — просвистела стрела, тупо клюнула деревянную крышу башни и застряла в ней.
«Боже мой! — ужаснулся Ян Кульчек и перекрестился. — Стоял бы я на шаг левее — захлебнулся бы уже собственной кровью!»
Он выдернул стрелу, подумал: «Останусь живым — сберегу на память. Привезу домой — пускай все знают, что я не только пиво здесь варил!» Хотел засунуть её за пояс, но под пальцами зашуршала бумага. Это его удивило: «Стрела обмотана бумагой? Интересно…»
Ян спустился в караульное помещение, где при свете сальной свечи спали его товарищи. Подошёл к столу.
Стрела была обычной, с железным остриём и белыми лебедиными перьями. Необыкновенным было только одно — жёсткий, плотный лист бумаги, привязанный к древку тонким ремешком.
Кульчек развязал ремешок, развернул бумагу. Это было письмо. Первая строчка написана по-латыни: «Генералу Штарембергу». А ниже — по-польски.
«Пан генерал!
Я Ваш надёжный друг — поверьте мне. Зовут меня — Кульчицкий, и мне хотелось бы помочь осаждённому гарнизону и жителям Вены выстоять в страшном единоборстве с врагом.
Сообщаю: сегодня на заре турки начнут штурм Львиного и Замкового бастионов, а перед этим будут обстреливать их из пушек, равно как и ближайшие к ним равелины. Приготовьтесь!
Как Вы понимаете, пан генерал, это сообщение не далее как сегодня утром будет подтверждено самим противником. Значит, Вы сможете убедиться, что пишу правду.
Я готов помогать Вам и в дальнейшем, но для этого нам нужно встретиться и обо всем договориться.
Как это сделать?
Пусть Ваши доверенные лица несколько ночей подряд ждут меня у Швехатских ворот с верёвочной лестницей и на мой свист сбросят её вниз Я обязательно приду!
Как видите, Вы ничем не рискуете, а выиграть можете много.
Ян Кульчек хлопнул себя ладонью по лбу. Хотя он был молод и не мог похвастать образованием, как вот эти студенты университета, которые спят здесь рядом с цеховыми учениками и подмастерьями, но читать умел и польский понимал достаточно, чтобы сообразить, что написано.
«Матерь божья! Да этому листу бумаги цены нет! Его нужно немедленно доставить губернатору!»
Он растолкал своего товарища, тоже подмастерья-пивовара, Якоба Шмидта.
— Якоб, друг! Вставай!
Тот открыл глаза. Пригладил рукой длинные льняные волосы. Недовольно спросил:
— Чего тебе?
— Постой за меня на часах!
— Что случилось?
— Живот болит, — солгал Ян, чтобы избежать дальнейших расспросов. — Только бы не кровавый понос…
Якоб нехотя встал, натянул сапоги, взял мушкет.
— Ладно, беги… Да молись всем святым, чтобы не пристала к тебе эта ужасная болезнь.
Ян Кульчек стремглав выскочил в дверь, вызвав у друга сочувственное покачивание головой, и тёмными улицами припустил к центру города…
Генерал Штаремберг вышел в домашних халате и туфлях, вопросительно посмотрел на адъютанта, потом — на незнакомца.
— Что стряслось, юноша? Турки начали штурм?
— Герр [69] генерал, я подмастерье Ян Кульчек…
— И ты разбудил меня для того, чтобы сообщить об этом?
— Нет, я принёс письмо… Выстрелили из лука с той стороны…
— Вот как! — В глазах генерала загорелось любопытство. Он повертел листок перед глазами. — Это что — по-польски?
— Да.
— О чем там написано? Ты понимаешь? Переведи!
Кульчек слово в слово перевёл письмо на немецкий.
— Майн готт! — воскликнул потрясённый генерал. — Этот доброжелатель, если только не лжёт, предупреждает нас о страшной опасности, угрожающей нам!
— Да, герр генерал, — скромно вставил Кульчек. — Я тоже понял это, потому и осмелился разбудить вас…
Штаремберг окинул взглядом молодого подмастерья в одежде обычного рабочего, на которого в иное время не обратил бы внимания. Он ему понравился. Кряжистый, сильный, в глазах — умная лукавинка. И держится смело, не смущается перед генералом.
— Ты чех?
— Да.
— Так вот что, Кульчек… — Генерал вдруг подозрительно глянул на юношу. — Постой, постой… Что за странное совпадение: Кульчек и Кульчицкий? Вы не родственники?
Кульчек пожал плечами.
— Я его и в глаза никогда не видел! Какой же он мне родственник? Вовсе не думал об этом. Похоже, но не то…
— Значит, случайность. Ну, вот что: возьми ещё одного надёжного парня и каждую ночь ждите этого Кульчицкого. Если появится — немедленно ко мне! Понял?
69
Герр (нем.) — господин.
