Конунг. Изгои - Холт Коре (читать книги онлайн полностью без сокращений TXT) 📗
Он тяжело дышит после сражения, но не ранен, наверное, он испытывает гордость, но и разочарование тоже.
— У нас впереди еще много дней, — говорю я.
— И не все они будут одинаково хороши, — отзывается он.
Он говорит, что теламёркцы будут считать, что им оказана честь, если мы положим Хрута на ложе конунга в его усадьбе. Три дня и три ночи он будет там лежать.
— Значит, Йону придется ждать своей очереди? — спрашиваю я.
— Да, — отвечает конунг. — Скажешь ему об этом?
Это то, что я помню о сражении за Нидарос.
ЗАХВАЧЕННЫЙ ГОРОД
Когда сражение за город было закончено и в некоторых раненых еще теплилась жизнь, твой отец конунг, йомфру Кристин, и я пошли в церковь Христа, чтобы преклонить там колени. Мы много слышали об этой церкви, о роскоши и величии каждого ее свода и о благородном настрое души тех, кто ее возводил. Был ясный и теплый летний день, ласточки стремительно носились над городом и над морем. Церковь окружали высокие деревья, из конунговой усадьбы сквозь листву были видны только ее очертания. В груди у меня еще жгло после сражения, конунг прихрамывал на правую ногу. С нами для охраны шел один воин.
В углу кладбища мы встретили двух человек с носилками, на них лежал покойник. Мы отошли в сторону и, стоя лицом к носилкам, с опущенными головами помолились за усопшего. Потом подняли головы. И увидели церковь.
Я столько думал об этом величественном храме с медными крышами, в которых то отражались звезды, то играло солнце!
Таким он представлялся мне, когда я по ночам молился на коленях в нашем сложенном из камня доме в Киркьюбё. Этот храм, как дорогое украшение, сиял в моем тоскующем сердце, когда я вспоминал Астрид, ставшую женщиной Сверрира — любовницей и женой. Поняв, что они слились в жарком объятии, я пытался на ветру остудить свою страсть. И тогда я нашел, — хоть и молчал об этом, — утешение в мыслях о том, что придет день и мне будет оказана милость увидеть этот величественный дом Божий в Нидаросе и помолиться там.
Он был точно такой, каким его описывали паломники и странники, вернувшиеся оттуда в наше маленькое островное царство. Тяжелый, словно вросший в землю, и в то же время легкий, подобный облаку, плывущему по небу. Исполненный достоинства и в то же время веселый, он мог многое обещать кающейся грешной душе. Но одно оказалось для меня неожиданным: распятие из черного камня, обрамленное позеленевшей медью и прикрепленное над одним из высоких порталов храма. На тело Христово упал луч солнца и, отразившись, попал мне в глаза, черные кровавые слезы текли из глаз Христа, а жар медного обрамления обжигал мне кожу. Я упал на колени и стал молиться.
И твой отец конунг тоже упал на колени, и мы вместе, на коленях, двинулись к огромному дому Божьему. Послышалось пение, доносившееся ниоткуда и заполнявшее всю церковь благозвучием, приподнимавшем ее и заставлявшем парить в воздухе. Навстречу нам плыла дымка благовоний, я различал ее в синеватом воздухе, она была прозрачна, словно душа, направлявшаяся к вечному покою, и в то же время это был слабый земной привет моим беззащитным глазам.
Я прикоснулся лбом к прохладной земле и молился, постепенно все стало на свои места. Я поднял глаза: Христос снова висел на кресте, и пока я полз на коленях к боковому приделу, который, как я догадался, был капеллой Марии, мысли мои сосредоточились на Сыне Божьем, жившем когда-то на нашей кровавой земле. Тогда же мне пришла в голову мысль, которую я сперва отогнал. Кто-то точно принуждал меня думать о архиепископе Эйстейне. Я видел, как он покидал на корабле захваченный нами город. Вернется ли он когда-нибудь обратно? Говорили, что он умный и твердый человек. Я вспомнил все, что слышал о нем: жалкие кающиеся грешники, нарушившие Божьи заповеди, при нем уже не могли искупить свой грех, заплатив церкви, как раньше, чеканной серебряной монетой. Они должны были платить чистым серебром: для них это означало двойное наказание, для архиепископа — двойной доход. На эти деньги он добывал в горах камень, приглашал зодчих и умельцев из далеких стран нашей прекрасной земли. Грехи и серебро стали краеугольными камнями этого великолепного дома Божьего в Нидаросе.
Я больше был не в состоянии сосредоточить свои мысли на страдающем над нами Христе, не мог я молиться и о конунге, стоявшем рядом со мной на окровавленных коленях. Вместо этого я молился о моей доброй бедной матушке в Киркьюбё, и тогда на мою душу снизошел покой.
Мы хотели проползти на коленях вокруг этого великолепного дома Божьего, но когда оказались позади хоров, нас остановило странное зрелище. Несколько человек рыли могилу у стены церкви, рядом на носилках лежало много покойников, там же собрались несколько священников. Певчий махал кадилом.
Конунг разрешил людям найти и похоронить в освященной земле своих родичей, погибших в битве за город. Мы оказались свидетелями последнего пути павших. Два монаха занимались покойниками, они выравнивали носилки, чтобы павшие лежали ровно и пристойно. Сперва они хотели выровнять носилки по веревке, но не могли порешить, какой конец носилок следует выравнивать, изголовье или изножье. Они долго пререкались, а я тем временем смотрел на ближайшего покойника. Борода у него была окровавлена, но в остальном казалось, что он просто спит. Один монах держал его за голову, другой — за ноги, никто из них не собирался уступать, по их перебранке было ясно, что у них большой опыт погребения покойников.
Мы ушли.
Телохранитель следовал за нами, как тень, он не произнес ни слова.
Мы подошли к капелле Марии, у входа Сверрир остановился. Он стукнулся головой о каменную стену и рассек себе лоб, выступило несколько капель крови. Повернувшись к телохранителю, он схватил его за грудки и начал трясти.
— Я тебя ненавижу, — тихо сказал он, — ненавижу! Ступай к тому, кто послал тебя сюда, и плюнь ему в ухо!…
Телохранитель побледнел, но сдержался и ответил, что обязан охранять жизнь конунга.
— Мне приказано не отходить от тебя дальше, чем на пять шагов. Если тебя убьют, я заплачу за это своей жизнью. Сигурд из Сальтнеса так и сказал: Умрет конунг, умрешь и ты! Поэтому я не уйду.
Конунг снова встряхивает его, и он не сопротивляется, но когда конунг отбрасывает его от себя, он возвращается и снова встает в пяти шагах от нас. Конунг орет:
— Я этого не выдержу! Плевать я хотел на всех вас! Не нужна мне никакая охрана! Не нужен это камень на шее! Я вольная птица! Мне не нужна клетка!
Телохранитель не отвечает, он держит меч, Сверрир стонет и говорит:
— Не ходи за нами хотя бы в церковь. Не хочу, чтобы и там за мной ходил надсмотрщик. Хочу встретить Сына Божьего, как свободный человек! Ты останешься снаружи!
Но телохранитель говорит, что Сигурд из Сальтнеса не разрешил ему оставаться снаружи, если конунг войдет под своды церкви. Его приказ трудно истолковать иначе: не отходить от конунга дальше, чем на пять шагов. Ни днем, ни ночью. Никогда не отходить дальше, чем на пять шагов.
Конунг снова кричит:
— Но это же дом Божий!
Телохранитель отвечает:
— Твои враги могли укрыться и в доме Божьем.
Голос Сверрира звучит грубо, из него исчезло все благозвучие:
— Спрячь меч в ножны!
Телохранитель говорит:
— Мне приказано всегда держать его наготове!
— Но можно ли полагаться на тебя самого?… — вдруг спрашивает Сверрир, и в его глазах мелькает недоверие. — Может, на тебя тоже нельзя полагаться?…
Телохранитель не отвечает. Он не понял вопроса.
Ум его ограничен, и я вдруг узнаю его: это он пытался сосчитать Мертвых у озера в Ямталанде, но, видно, высокое искусство счета оказалось ему не по силам. Я говорю ему, чтобы помочь конунгу:
