Беглецы - Карпущенко Сергей Васильевич (читать книги онлайн полностью без сокращений txt) 📗
Хрущов обнял сидевшего рядом Панова и звонко поцеловал его в щеку:
– Ай да молодец! Аи да умник! Моя в башке твоей мозга сидит, ей-Богу!
Но Беньёвскому речь Панова по нраву не пришлась:
– Нет, сударь, я, желая мужиков морскому ремеслу учить, их возможную измену не имел в виду. Мало того, не мыслю признать за ними возможности к столь зловредной каверзе, как измена нам, их спасителям, дарующим сим людям волю и надежду к лучшей, богатой жизни!
– Блажен, кто верует! – грязно усмехнулся Панов Василий и пихнул в карман свой перочинный ножик.
3. ЗАГОВОР КОРАБЕЛЬНЫЙ
Василий Чурин, коренастый, косолапый, злой на тупоумие острожских мужиков, стоял у грот-мачты, держа за угол парус, лежащий у ног его. Вокруг штурмана толпились человек семь бывших казаков, солдат, людей посадских. Смотрели на него с вниманьем напряженным, заглядывали ажно в рот, лишенный по причине цинготной хвори половины зубов, законопаченный сверху и снизу густыми волосами, глаголивший:
– Вот, дурни, фор-марсель парус. Чтоб его к мачте приспособить, наперед бегун-тали поднимают и к огону стень-штага, к стеньге поближе, привязывают блок со свитнем. В сей блок затем продевают гордень, коего передний конец спускают впереди марса на палубу и за строп верхнего блока бегун-талей привязывают, а задний чрез марсовую дыру, и тянут чрез канифас-блок у мачты. Когда же сим горденем тали до блока на стень-штаге подняты будут, тогда навешивают их на топ стеньги, обнеся одно очко стропа кругом топа и вложив его в другое посредством кляпыша.
Закончив объяснение, Чурин обвел мужиков вопросительным взглядом:
– Ну, хоть малость самую запомнили, еврашки?
Мужики чесали в бородах, в затылках, переминались с ноги на ногу. Неподалеку артельщики стояли, в парусиновых бострогах, успевшие за три дня лазанья по мачтам повеселеть, стряхнуть с себя тяжелую зимнюю сонливость. Стояли, окружив старшого, Игната Суету, да посмеивались над острожанами, туго понимавшими морское дело.
– Ну, так запомнили хоть малость? – повторил штурман свой вопрос.
– Да кроха кой-какая в головенку влезла, – робко произнес бывший подушный платильщик Попов Иван.
– А ну-ка, пущай та кроха назад вылезет. Говори.
– Значит, так, – тянул Попов, – перво-наперво бегун наверх продергивают и к горденю вяжут крепко-накрепко, чтоб канифас на топ навесить можно было, а после...
Чурин с яростью отбросил угол паруса, замахал руками.
– Чего врешь, дурак! Куда ж ты канифас-блок навешивать будешь? К какому такому горденю бегун вяжут? То вас, еврашек глуподурых, ко мне привязали, сивых меринов!
Мужики смущенно молчали, один лишь Ивашка Рюмин улыбался.
– А ты чего лыбишься, как б... на ярмарке? – кинулся к нему рассерженный штурман. – Запомнил, а?
– Все запомнил, дядечка! – не моргнув, ответил Рюмин.
– А ну, давай, сообщай фор-марселя привязочный способ!
Рюмин, задирая голову, серьезно посмотрел на мачту, затем на лежащий парус и сообщил:
– Вначале, господин штурман, я полагаю, канифас как следует поднять надобно, после чего продеть сквозь марсову дыру передний конец горденя, а потом тянуть, тянуть сколько сил найдется!
Стоявшие рядом с ним мужики и находившиеся поодаль артельщики грохнули смехом и заржали, переламываясь пополам, до судорог, до икоты. Чурин, не понимая вначале ничего, удивленно смотрел на смеющихся, но, догадавшись, побагровел и с размаху двинул Ивашку Рюмина в ухо и прочь пошел. Навстречу ему вышел Беньёвский.
– Вот, ваша милость, сам посмотри, что сии придурки вытворяют! – обиженно, срывающимся голосом, пожаловался Чурин. – Морскую науку бараны оные учить не желают да еще надо мной смеются, пакостями суесловят. Избавь меня, отец, от сей тяжкой докуки! Хватит у нас матросов, а мало будет, так сам по вантам, яко обезьян, скакать стану и штурманских учеников заставлю. Ослобони, отец, Христом Богом тебя молю!
Беньёвский ничего не сказал, а только нахмурился и сдвинул на сторону свой широкий рот. Когда подошел к мужикам, те еще давились смехом, вытирая тылом ладоней заплаканные веселой слезой свои посконные лица.
– Признайтесь мне по правде, ребята, в силу каких причин не дается вам наука морская? – обратился к ним адмирал (званием таким самочинно наградил себя Беньёвский уже на корабле). – Ежели предмет сей немалой сложности вам представляется, то можно и дважды, и трижды повторить. Ну а ежели одна лишь леность здесь причиной?
Мужики, уже забыв, что еще минуту назад помирали со смеху, стояли молча, не зная, какой им дать ответ.
– Ну, так говорите! – резко потребовал Беньёвский и тут же, будто спохватившись, добавил мягко: – Я правду знать желаю.
Ему ответил Спиридон Судейкин, обстоятельный, чуть хитроватый малый лет сорока пяти, бывший прежде секретарем у Нилова:
– Мы, господин адмирал, не морское дело презираем, а скорей ту надобность, что нас к тому позывает. Ну зачем, скажи, нам учиться по мачтам ползать? Не в тех мы уже годах, да и нужда, мы знаем, в том невелика есть. Ежели хочешь делом нас занять, так поручи пригодную способностям нашим работу – палубу мыть, пушки наблюдать али оружие чинить да чистить. А морскому ремеслу учить нас – считаем одним над нами насмехательством. Да и учитель наш, господин штурман, у тебя, батюшка, ретив не в меру – иной раз и прибьет, и оскорбит по-всякому. То нам зело обидно, поелику из острога от тягот и мытарств бежали да к суровостям новых начальников и прибежали. И еще обидно нам то, что не всех ты на то тягло определил, а свободным да вольным держишь кой-кого...
– Кого же?
– А вот хотя бы Устюжинова Ваньку. А ведь сие по его годкам наука морская, в самый раз. Так нет – ходит по палубе с девкой своей, милуется али печальным взором на море глазеет. А мы, батя, тоже поглазеть бы хотели, так вот недосуг...
Беньёвский подумал немного, прежде чем ответил:
– Морскому делу, ребята, я вас затем учить приказал, чтоб вы в случае чего на место матросов-артельщиков встать могли. Но ежели вам занятие такое очень неприятно – найдем другое. Штурману же я за рукоприкладство выговорю строго. Про Устюжинова не горюйте тож – я ему иную, особливую работу сыскал. Так что, дети, никакого повода для печалования вашего пока не вижу. С сего же дня назначаю каждому винную порцию, чтобы всякий за дело да за здравие Павла Петровича и за мое тоже выпить мог.
Сообщение о винной порции произвело средь мужиков приятное волнение. Обступили адмирала своего, в пояс кланялись:
– Спасибо тебе, отец ты наш!
– Защитник!
– Всю жизнь здравия тебе желать станем, ослободителю нашему! – говорили умиленные и довольные своим командиром мужики, но кто-то вдруг спросил:
– А скажи нам, батя, куда везешь ты нас?
Беньёвский был готов к вопросу, из-за широкого кафтанного обшлага выдернул свернутую карту, с хрустом развернул ее:
– Вот, дети мои, сюда глядите! – Все, напирая друг на друга, вытягивая шеи, подались к адмиралу. – Сейчас проходим мы вдоль берега Камчатки, но завтра али послезавтра увидим первый курильский остров Моулемчу, после ж от острова к острову пойдем к Японии. Мимо нее пройдем мы без задержки и вскоре пристанем к Филиппинским островам, к колонии гишпанской. Там, детушки, и остановитесь, стряхнете с ног ваших прах дорог и бесконечных мытарств, за кои получите награду и отдохновение. Вот и все мои слова, дети. Обещал вас в свободную страну отвезть и обет оный сохраню безупречно!
Замолк Беньёвский, и стали подходить к нему мужики. Смахивали слезы, обнимали, благодарили сердечно. И штурманские ученики подходили – Митя Бочаров, Зябликов Филиппка и Герасим Измайлов, потом Спиридон Судейкин, бывший канцелярист, капрал Михайло Перевалов, Федор Костромин, купчишка, казаки Волынкин Гриша, Сафронов Петр, Герасим Березнев и Потолов Вася, подходили и крестьяне бывшие Григорий Кузнецов и Алексей Савельев, солдат Коростелев Дементий, шельмованный канцелярист Ивашка Рюмин, а потом еще все двадцать пять артельщиков, что в матросов преобразились быстро. Заслышав разговоры громкие, поднялись на палубу из трюма женщины и, видя, как лобызают мужики Беньёвского, от чувства лишнего заголосить решили и тоже адмирала целовать пошли. Сам же командир поцелуями теми нимало не гнушался и отвечал на них с усердием, и все премного были им довольны.
