Сын каторжника - Дюма Александр (книга жизни TXT) 📗
— Черт побери! — воскликнул нищий. — Ты, случаем, не хочешь, чтобы я тебе исповедался?
И он разразился бесстыдным смехом. Мариус продолжал:
— Вы только что совершили преступление, добавив тем самым еще одно к тем, какими вы уже осквернили свою жизнь.
— Это твоя вина, мой мальчик, — ответил нищий, — если бы ты тогда дал мне двадцать франков, я бы отказался от мысли пойти к мадемуазель; но чего ты хочешь ожидать от человека, получившего твои несчастные сорок су? Не увидя никого в ее комнате, я изо всех сил набивал свои карманы, учитывая проявленное ею ко мне чувство милосердия, пока этот дурак, оказавшийся вдруг рядом, не нашел дурным, что я привел в беспорядок его секретер. Теперь ты прекрасно видишь, что это преступление по праву принадлежит тебе и что, если б у тебя было хоть немного совести, ты бы покаялся вместо меня.
— Пьер Мана, — торжественным тоном продолжал молодой человек, — приближается час, когда вам придется дать отчет перед судом Божьим за все преступления, совершенные вами. Разве мысль об этом не приводит вас в трепет? И неужели, если не угрызения совести, то боязнь страшного наказания, какое вас ожидает, не проникает вам в сердце?
— Это смотря по обстоятельствам, — ответил бандит.
— Послушайте, — не успокаивался Мариус, — ведь как бы ни очерствело ваше сердце, вы не можете не признать вмешательства Провидения в то, что происходит этим вечером; другой мог бы бежать за вами следом, другой, а не я, тот, кто не мог и не хотел бы вас упустить и силой удержал бы вас; но нет, Господь избрал не кого-нибудь другого, а именно меня; значит, Всевышний желает дать вам возможность раскаяться. Пьер Мана, воспользуйтесь ею.
— Эх, ну надо же, ты говоришь о раскаянии, мой мальчик! Я напрасно натирал им свой хлеб, оно не придало ему вкуса, какой способна придать одна долька чеснока.
— Подумайте над тем, что я нам только что сказал, Пьер Мана, — упорствовал Мариус, совершенно раздавленный бесстыдством бандита и ощущавший, что он впадает от этого в глубочайшее уныние, — я вам обещаю скрыть ваше имя; обещаю вам заранее: чтобы спасти вас, я пойду даже на ложь; я дам об убийце, чьи следы несу на своем теле, такое описание примет, что в течение нескольких дней с вас будут сняты подозрения; воспользуйтесь всем этим, чтобы бежать, пересечь границу и покинуть родину.
— Именно это я и намереваюсь сделать, — ответил негодяй, — поэтому и решился во что бы то ни стало наложить лапу на кубышку.
И, сказав это, Пьер Мана порылся, ухмыляясь, в кармане своих штанов; но, без сомнения, он не нашел там того, что искал, поскольку, застыв в неподвижной позе, он стал судорожно шарить руками по всей одежде; потом из уст его вырвалось ужасное богохульство.
— Я потерял это! — воскликнул он. Затем он схватил Мариуса за горло:
— Ты украл это у меня! Признайся, что ты это сделал, негодяй и лицемер ты эдакий!
Молодой человек вовсе не отбивался от него и даже не пытался избавиться от его мертвой хватки, несмотря на боль, которую причиняли ему впившиеся в горло ногти убийцы.
— Обыщите меня, — сказал он бандиту сдавленным голосом.
Спокойствие, с каким это было сказано, заставило Пьера Мана понять, что он ошибался насчет Мариуса и что деньги не украдены, а потеряны им самим.
Тогда он стал вновь посылать проклятия судьбе, но перестал обвинять молодого человека в потере своей добычи.
Мариус же, оставаясь в горестном спокойствии, предоставил нищему возможность излить свое отчаяние.
Затем он произнес:
— Все еще можно поправить. Я не богат, но кое-какие сбережения у меня есть; я передам вам их завтра с тем, чтобы облегчить вам возможность покинуть Францию.
— Черт побери! — воскликнул Пьер Мана. — Какой все-таки счастливый у меня сегодня вечер! А что, эти ваши сбережения значительные?
— Когда отдают последнее, то у того, кто берет, нет права требовать еще больше, — ответил Мариус, чувствовавший, вопреки связи, соединявшей его с этим человеком, непреодолимое отвращение к нему.
— Да, ты прав, голубок. Но все же, ответь мне, что за причина побуждает тебя быть столь заинтересованным в моей судьбе? Будь ты женщиной, я бы решил, что нахожусь еще в том возрасте, когда способен вызвать страсть у представительниц слабого пола, — продолжал он, гнусно ухмыляясь.
— Какое вам дело до причины, побуждающей меня действовать, если я делаю все для вашей пользы? Завтра у вас будут деньги, разве это не все, что вам нужно?
— Так здорово сказано, что это стоило бы даже записать. Затем, словно пораженный неожиданной догадкой, бандит внезапно спросил, пристально глядя на Мариуса:
— А сколько вам лет?
Молодой человек понял, на что был направлен этот вопрос, и вздрогнул от неожиданности.
— Двадцать шесть, — ответил он.
У Мариуса было такое мужественное лицо, что он вполне мог прибавить себе несколько лет, и названный им возраст не показался бандиту невероятным.
— Двадцать шесть лет… Тогда это не может быть то, что я подумал, — совсем тихо прошептал Пьер Мана, однако не так тихо, чтобы Мариус не расслышал его слов.
Несколько минут старый бандит пребывал в задумчивости.
Во время этих размышлений нищего душа молодого человека испытывала муки ада.
Он спрашивал самого себя, имел ли он право, каким бы ни был опустившимся негодяем и преступником его отец, отрекаться от него, отказываться от его ласк и, наконец, хранить молчание; быть может, обретя вновь жену и сына, Пьер Мана раскрыл бы свою душу новым чувствам? Поведение бандита, когда он, несомненно, сопоставил возраст того, с кем вел разговор, с возрастом, какого должен был достичь к этому времени брошенный им сын, доказывало, что еще не все отцовские инстинкты угасли в нем; используя этот рычаг, разве было не дозволено поверить в возможность облагородить эту падшую душу? На мгновение Мариус испытал искушение броситься ему в ноги с криком «Отец мой!».
Но тут к нему пришло воспоминание о Милетте. Он смутно ощутил, какие последствия могло иметь такое его признание для нее; он охотно согласился бы пожертвовать собой, но никак не мог пойти на то, чтобы принести в жертву, быть может совершенно напрасно, собственную мать.
— О чем вы думаете? — почти нежно спросил он Пьера Мана, видя, что тот продолжает хранить молчание.
— Ах, черт побери! — грубо отвечал бандит. — О чем я думаю, голубок? Я размышляю над тем, к каким средствам ты сможешь прибегнуть, чтобы доставить мне эти деньги, поскольку их у тебя нет при себе, как я полагаю.
При этих словах все иллюзии молодого человека насчет нравственного возрождения закоренелого злодея исчезли как дым.
— Да, их нет, — ответил он сухо, — но вам стоит только назначить мне на завтра встречу среди скал, и я сам принесу вам эти деньги.
— Ха-ха, я прямо сейчас вижу, как ты туда идешь, хитрец ты эдакий, — произнес Пьер Мана, — ты хочешь меня сцапать, не так ли? Признавайся тотчас же!
— Если бы мои намерения были такими, несчастный вы человек, — сказал Мариус, — то разве так бы я себя повел? Вы же признаете, что я сильнее вас. Я бы тогда схватил вас за горло и держал так до тех пор, пока бы не подошли вызванные мною таможенники.
— Это верно, черт побери! Но какого дьявола вам хочется сделать для меня столько добра?
— Дело совсем не в этом… В котором часу я найду вас завтра среди скал?
— О, только не там. После сегодняшнего вечернего дельца здешние прибрежные скалы превратились в заповедник диких кроликов, где будут обшаривать все норы; я предпочитаю попробовать встретиться в Марселе: итак, если вы желаете исправить совершенную вами ошибку, вынудившую меня чуток убить этого шельмеца, который явился помешать моей работе у вашей доброй подружки, то вы найдете меня завтра между полуднем и часом дня на Новой площади.
— На Новой площади, в порту! — воскликнул Мариус, удивленный тем, что Пьер Мана помышляет показаться в наиболее людном месте Марселя.
— Без сомнения, там, — ответил Пьер Мана, — в этот час площадь заполнена грузчиками и матросами: ведь только когда рыбка плавает одна, ее легко поймать на крючок.
