Две королевы - Дюма Александр (книга жизни TXT) 📗
Она была не из тех женщин, что могли бы сдержать Марию, напротив, она изо всех сил побуждала ее к такому поведению, а Марии только того и надо было. Начались пиры, увеселительные прогулки, всякие развлечения, во время которых шевалье де Лоррен был преданным кавалером Марии. Веселая компания не расставалась никогда: она отплатила коннетаблю и Киджи за их шуточки и развлечения той же монетой — в Риме говорили только о них.
Весельчаки купались в Тибре: дамы изображали наяд, облачившись в длинные газовые платья, задрапированные на античный лад; мужчины выступали в роли тритонов. У реки построили галерею из камыша, листьев, тростника и береговых цветов — она привлекала внимание и вызывала всеобщее восхищение. Супруга коннетабля однажды чуть не утонула — ее спас брат.
Понятно, каким мог быть столь «удачно» сложившийся супружеский союз.
Жестокие сцены сменяли праздники, супруги торопились расстаться, устав от ссор и совместной жизни.
В Риме ничто не остается в секрете, и прежде всего это касается семей вельмож. Паскуино ухватился за этот разлад и забавлял им весь город; эпиграммы каждое утро сыпались дождем, что приводило в полное отчаяние коннетабля. Дошло до того, что появились слухи, будто шевалье де Лоррен заказал портрет Марии Манчини в одеянии наяды.
Герцог Неверский еще больше разжигал страхи сестры, повторяя ей, что ревнивый муж рассердится по-настоящему и заключит ее в одну из своих крепостей, откуда невозможно будет выбраться.
— Но что я могу с этим поделать? — отвечала она.
— Сестра моя, — подхватывала Гортензия, — я показала вам пример, последуйте ему, давайте уедем!
— Куда же мы отправимся? Во Францию? Король не потерпит нас там и вернет к нашим мужьям; я слишком хорошо поняла, что он не желает никаких треволнений из-за меня. В Италию? Господин коннетабль найдет меня в любом укрытии, ведь здесь нет ни одной провинции, где бы ему отказали в помощи. Да и в других странах, за исключением Англии, мы не сможем жить: люди там печальны и серьезны и очень скоро превратили бы нас в такие же унылые существа, какие они сами. Лучше остаться.
— А тюрьма?
— Я смирюсь со своей участью, и меня оправдают.
— Это невозможно! Дорогая сестра, если вы сами махнете на себя рукой, кто поддержит вас? Прислушайтесь к совету Гортензии, она права.
Все эти увещевания и навязчивые страхи заставили Марию принять решение. Однажды вечером она бежала из Рима вместе с герцогиней Мазарини; обе женщины переоделись в мужское платье и передвигались в каком-то рыдване, с которым без конца что-то случалось; они были убеждены, что их будут искать везде, только не в таком экипаже; так и произошло. Они видели офицеров папской полиции, агентов коннетабля, рыскающих по дороге во всех направлениях, — те останавливали кареты, расспрашивали женщин, грубо обходились с благородными дамами, но не удосуживались бросить взгляд в сторону скромной повозки, где беглянки сидели рядом с маленькими девочками и монахами, собирающими пожертвования. Невозможно было бы узнать блестящих красавиц в этих скромных, застенчивых и простодушных с виду школярах, прохаживающихся вдоль дороги, не отрывая носа от своих книг, и разговаривающих только об ученых степенях, которые они получат в Падуе, после того как повидаются с родными в Чивита-Веккье.
Таким образом сестрам удалось скрыться, и они очень веселились по этому поводу, ведь скрыться для них было самым главным. Выйдя из повозки, они отправились прямо в гавань и стали подыскивать такую же невзрачную, как их прежний экипаж, фелуку. Они были храбры, и единственное, что на свете внушало им страх, — это отправка назад к мужьям. Фелуку они нашли без труда и сели в нее вместе с несколькими матросами; по-прежнему не расставаясь со своим нарядом, беглянки устремились навстречу волнам и бурям.
Коннетабль послал за ними вдогонку свои галеры. Они догнали фелуку и распознали флаг. Одна из галер подошла к ней вплотную. Капитан галеры показал приказ его святейшества, предоставляющий команде этой галеры право осматривать все суда. Матросы и не подумали сопротивляться, а сестры Манчини (их лица потемнели на солнце, руки же огрубели от работы на фелуке, поскольку обе жен-шины непременно хотели принимать участие в управлении судном, чтобы понадежнее замаскироваться) сами отвели офицеров в глубину трюма. Посланцы коннетабля расстались с сестрами в полном восторге от их учтивости и оставили им свидетельство об осмотре судна, избавлявшее фелуку от новых визитов и позволившее беглянкам высадиться в Марселе, избежав, по крайней мере, одной опасности, ибо их уже подстерегала другая, преодолеть которую помогло только чудо.
Корабль алжирских корсаров устроил охоту за фелукой. Бедное маленькое суденышко не могло ему противостоять, и матросы стали поговаривать о добровольной сдаче в плен, что до смерти напугало искательниц приключений. На этот раз авантюра обещала обернуться не так, как они хотели; обе дамы уже представляли себя в гареме и думали о том, что непременно найдут способ устроить там бунт. Не исключено, что в это время коннетабль был бы воспринят ими как спаситель; однако я за это не поручусь: подобным отчаянным головкам путешествие в Берберию предоставляло, возможно, такие выгоды, о каких они не стали бы откровенно говорить с другим, но себе могли признаться в этом откровенно.
Сестер спасло появление королевского фрегата, вынудившего корсаров исчезнуть.
Ступив на землю Франции, беглянки уже не прятались. Госпожа Мазарини сумела вдохнуть в душу сестры немного уверенности в себе и храбрости, свойственных ей самой. Их выходка вызвала большой скандал. Сестры написали своим родным, рассчитывая опереться на их поддержку и достойным образом отплатить за перенесенные неприятности; супруга коннетабля обратилась даже к королю; затем, словно королевы, сестры стали ждать ответов, позволяя ухаживать за собой любым бездельникам и появляясь на виду у всех в минуты досуга.
Ответы на письма все не приходили, но, поскольку дамы теперь не прятались, агенты коннетабля и г-на де Мазарини настигли их. Сестер предупредили об этом заранее, и они еле успели сбежать, снова переодевшись в школярские платья. Только на этот раз бежали они не одни, поскольку легко нашли пажей, которые ничего не требовали и качестве вознаграждения, кроме чести служить им…
Беглянок арестовали в Эксе, что сильно взбудоражило весь город. Их поместили в монастырь, откуда они отказывались выходить до тех пор, пока не будет получен ответ двора на их письма. Им посчастливилось. Вопреки всякому ожиданию, король вспомнил о Марии Манчини: он никоим образом не одобрил ее поведения, но отдал приказ отпустить сестер.
Для супруги коннетабля и это означало немало, но для г-жи Мазарини — ничего иного, кроме возвращения во власть мужа; так сестры и расстались в надежде подыскать лучший способ избавиться от своих повелителей и хозяев.
Гортензия вновь пересекла границу и вернулась в Италию; Мария поехала в Париж, преисполненная безграничных надежд после первого успеха.
Но ее постигло полное разочарование. Герцогиня Буйонская, ее сестра, графиня Суасонская, старшая из Манчини, и другие родственники отказались принять ее. Мария написала королю, просила о встрече с ним; в качестве ответа ей был передан приказ отправиться в Лисское аббатство.
Там в течение нескольких месяцев она жила вдали от общества; сестры с мужьями навещали ее, графиня Суасонская даже прислала ей великолепную кровать и красивые подарки. Однако коннетабль требовал, чтобы ему вернули его жену, а она, умирая от страха, умоляла оставить ее во Франции, тогда как родственники, мечтавшие избавиться от нее, напротив, убеждали ее вернуться к мужу.
— Он убьет меня! — восклицала она.
— О! Да нет же! И к тому же рано или поздно все равно придется умереть, — с полнейшим хладнокровием глупца отвечал ей герцог де Мазарини. — Я вот, если Гортензия вернется, не стану ее убивать.
Мария хотела только одного — увидеть короля. Она была убеждена, что всего добьется, если поговорит с ним, поэтому она забрасывала письмами г-на Кольбера, добиваясь этой милости. Король не удовлетворил ее просьбы. Он считал, что разразившийся скандал слишком громок, чтобы открыто и вопреки общему мнению поддерживать ее. Опечаленная супруга коннетабля написала Кольберу снова, сообщив, что отправится в галерею Версаля, бросится к ногам его величества и будет умолять его взять ее под защиту.
