Покорители студеных морей - Бадигин Константин Сергеевич (книги .txt) 📗
Тут же, на дворе, после боя карелы собрались на совет — решали, что делать с пленными шведами. Они расселись на бревнах, сложенных кучей у частокола, окружив своего вождя, молодого воина, одетого в посеребренную кольчужную рубаху.
— Привести Кеттунена и начальника свеев! — громко про звучал его приказ.
Перед советом со связанными позади руками появились карел-проводник и Густав Эриксон.
— Кто хочет сказать? — опять раздались громкие .слова вождя.
Поднялся седой воин. Опираясь на меч, он помолчал, собираясь с мыслями. Обратясь к Эриксону, старик гневно сверкнул глазами:
— Пусть чужестранец скажет, где кузнец Асташко Тойвутов.
Швед гордо поднял голову и медленно ответил:
— Ваш грязный кузнец висит на хорошей веревке, совсем недалеко отсюда. Он пытался сбить нас с пути и получил по заслугам.
Воины молча переглянулись.
— Ты пришел с мечом на нашу землю, разорил дом кузнеца Тойвутова, убил его родителей, жену и ребенка, повесил его самого. Но это не всё. Ты напал на русских людей, не сделавших тебе ничего худого, многих убил, остальных хотел сжечь. Ты должен умереть с веревкой на шее!.. И ты, собака! — повысил голос старик, обращаясь к карелу-проводнику. — Ты предал родную землю, привел врагов, помог им убивать своих братьев! Ты хуже, чем чужеземный разбойник! Будь проклят от сегодня и до века ты и весь твой нечистый род!.. Он должен умереть, — обратился старик к совету, — такой же поганой смертью, как и свей. Других чужеземных воинов оставим на нашей земле: пусть трудом заслужат себе свободу… Я сказал. — И старик опустился на свое место.
Все воины одобрительно закивали головой. Никто не подал голоса против предложения седобородого воина.
— Кто еще хочет сказать?.. — снова обратился вождь к собравшимся. Он подождал. — Или согласны все с Минаевым?
Воины молча опустили голову.
— Пусть будет так, как хотят все! — торжественно произнес вождь и поднялся с места.
Это было сигналом. Несколько карельских воинов, схватив Густава Эриксона и Кеттунена, повели их за ворота усадьбы.
Все видели, как, идя на смерть, гордо нес свою голову высокий швед и как жалко вымаливал жизнь предатель-карел, ползая на коленях перед своими неумолимыми судьями-соотечественниками.
Глава XVII. БЕГЛЕЦ
Приговоренных привели на высокий берег к могучей сосне, протянувшей свои ветви над рекой. Здесь у большого костра, спасаясь от ночной сырости, собрались дозорные.
Перебросившись скупыми словами, двое из конвоиров присмотрели сучья повыше и потолще, взобрались на них и стали привязывать длинные ремни с петлями на концах; они торопились поскорее покончить с неприятным делом.
Кеттунен затих. Он молчал, озираясь по сторонам, словно дикий зверь в западне. Когда воины, гревшиеся у костра, отошли, чтобы помочь товарищам, он вдруг начал медленно пятиться к огню. Костер, сложенный из толстых сухих поленьев, пылал высоким, жарким огнем, и рубаха на спине у Кеттунена сразу задымилась.
— Берегись, эй! — крикнул ему воин, сидящий на суку.
Все обернулись и посмотрели на проводника. Он стоял немного сгорбившись, его лицо ничего не выражало, кроме довольства согревшегося человека.
— Пусть погреется, — примирительно заметил другой воин, — ему сейчас все можно.
Все снова принялись за работу.
— Спасибо, карелы, за милость! — неожиданно громко сказал Кеттунен. — Доведется, однако, отблагодарю.
Никто ему не ответил. Кеттунен как будто еще больше пригнулся.
В воздухе запахло горелым мясом. Густав Эриксон, пристально взглянув в лицо своего проводника, понял, какие мучения он терпит.
Кеттунен разорвал на обгоревших руках тлевшие веревки и сделал несколько прыжков по берегу. Не раздумывая, он прыгнул в глубокую, покрытую утренним туманом реку.
Двое дозорных, выпустив по нескольку стрел из луков, прислушались: с реки доносилось мерное всплескивание быстро удалявшегося пловца…
Кеттунен сидел у большого синего озера и держал сожженные руки в холодной как лед воде. Протяжный стон вырвался из его груди; карел испуганно осмотрелся — сейчас даже собственное дыхание казалось чересчур громким.
Ему мерещилось, что высокие сосны и ели, плотной стеной окружавшие озеро, протягивали свои корявые руки-ветви, словно собираясь схватить его, А там, подальше, в черноте теней, где серебристая, ровная, как стекло, поверхность озера терялась в зарослях камыша, там будто копошилось что-то большое, страшное.
— Однако, водяной, — сразу же решил Кеттунен и зажмурил глаза.
Он стал лихорадочно вспоминать молитвы и имена католических святых.
Но спасательные молитвы, как назло, не шли в голову Кеттунена.
Выдернув руки из воды, Кеттунен поспешно бросился прочь.
За несколько часов трудного пути по лесным болотам и сырым мхам беглец совсем обессилел. Вместе с тем страх смерти гнал его дальше вперед и вперед. Не оглядываясь на проклятое озеро, Кеттунен забрался в чащу дремучего леса и с трудом продолжал идти к большому заливу Выгозера, куда всего сутки назад он привел шведский военный отряд.
Обожженные руки мешали ему двигаться; цепкие ветки кустарника безжалостно хлестали его по лицу и задевали больные руки. Он часто вскрикивал, широко раскрывая глаза от боли. Кеттунен пробирался по свежему медвежьему следу — крупный зверь совсем недавно прошел здесь. Трава, сильно помятая медведем, лежала, наклонясь в ту сторону. Вот сквозь ветви кустарника проглянула лужайка. Почти не соображая, Кеттунен долго смотрел на видневшееся строение. Собрав последние силы, он выбрался из леса и подошел к большой бревенчатой избе.
«Здесь карелы живут! — подумал он радостно. — Теперь не пропаду».
— Хозяин, эй, хозяин! — поднявшись на крыльцо, позвал Кеттунен.
Не дождавшись ответа, он толкнул дверь. Протяжно заскрипев, дверь медленно открылась, и Кеттунен с надеждой переступил порог, но тут же в ужасе остановился.
На полу горницы в запекшейся крови лежали трупы родителей кузнеца и его жены с грудным ребенком в руках.
— Убивцы! Я — убивец!.. — закричал Кеттунен.
Он в отчаянии выбежал из избы и заметался по лужайке. Совесть, как лютый зверь, грызла Кеттунена, не давая ему опомнится. Он искал для себя оправдания и не находил. Он изо всех сил старался убедить самого себя, что не виновен… и не мог. Ему казалось, что даже деревья с укоризной смотрели на него и, качая вершинами, говорили, тяжко вздыхая: «Плохо сделал Кеттунен, плохо сделал Кеттунен!..»
Страх смерти с новой силой охватил беглеца.
— Не уйти мне… близко они… все равно смерть!.. — бормотал он, дико озираясь по сторонам. — Нет, хочу жить! — заскрежетал зубами Кеттунен. — Буду жить, пусть погибнут другие!
Желание жить пересилило всё.
Сразу пришла спасительная мысль. Он остановился и стал смотреть на верхушки елей.
— Ветер и огонь спасут меня. Да-да, ветер дует на них!
Пересилив страх, он снова вошел в избу и, стараясь не смотреть на убитых, направился к печке.
Вынув будто неживыми руками лучину из резного светца и корчась от дикой боли, он стал разбрасывать золу в печи. Под пеплом сохранились непогасшие искры. Бросив на красные угольки несколько сухих скрутков бересты и раздув огонек, Кеттунен с радостью наблюдал за жадными змейками пламени, быстро расползавшимися. Когда береста разгорелась, карел вытащил ее из печи на пол и ногами сгреб в угол. В ярко горевшее пламя он бросил сухих щепок, а сверху положил несколько смолистых сосновых поленьев. Убедившись, что огню не потухнуть, задыхаясь от дыма, Кеттунен распахнул окна, чтобы пламя лучше разгоралось, и обессиленный, вывалился на двор…
— Погибнете, сгорите, как вот эти руки, а Кеттунена вам не увидеть!
Кеттунена лихорадило: только что он дрожал от холода, а сейчас ему было так жарко, словно, одетый в шубу, он сидел в натопленной бане. Захотелось пить. Облизав пересохшие губи, Кеттунен двинулся на поиски воды.
Помнилось, что где-то здесь, неподалеку от избы, протекал прозрачный ручеек.
