Золотое кольцо всадника - Валтари Мика Тойми (онлайн книга без TXT) 📗
Тут они начали хвалиться шрамами и рассказывать друг другу о своих походах в Британию, Германию, страны Дуная и в Армению, после возвращения из которых их как раз и сделали преторианцами в столице.
Они были так заняты воспоминаниями, что мой отец воспользовался возможностью поговорить со своей женой.
— Почему ты сказала, что ты — христианка? — спросил он Туллию. — Ты же не веришь, что Иисус из Назарета есть Сын Божий и Спаситель мира. Тебе вовсе не нужно было говорить этого. Ты даже не крещена. Причащалась ты всегда неохотно, только ради приличия, чтобы до конца исполнить свой долг хозяйки дома, и по-моему, так ни разу и не попробовала хлеб и вино, освященные именем Христа. Мне жаль, что я втянул тебя во все это. Я, видишь ли, полагал, что, оставшись вдовой, ты будешь жить той жизнью, которая тебе всегда нравилась. Ты бы скоро нашла себе другого, лучшего мужа, потому что, на мой взгляд, ты все еще прекрасна и очень хорошо выглядишь для своего возраста. Кроме того, ты богата. Я надеялся, что поклонники толпой поспешат к твоему дому, когда траур закончится, и эта мысль даже не вызывала во мне чувства ревности, ибо твое счастье более важно для меня, чем мое. У нас с тобой никогда не было согласия по поводу Христа и его царства.
— Я так же привержена христианству, как и ты, мой дорогой Марк, — возразила Туллия, — ибо умру вместе с тобой за прославление имени Христа. Я раздала свое имущество бедным, чтобы ублажить тебя, когда уже больше не могла терпеть твое вечно плохое настроение. Разве ты не заметил, что я никоим образом не упрекнула тебя, хотя своим ужасным упрямством ты опозорил наше имя в сенате? У меня есть свое мнение о твоем глупом поведении, но в такой момент, как сейчас, я лучше промолчу, чтобы еще раз не обидеть тебя.
Расчувствовавшись, она обвила руками шею моего отца, поцеловала его и увлажнила своими слезами его щеки.
— Я не боюсь смерти, — призналась она ему, — если умру вместе с тобой, Марк. Мне невыносима мысль остаться вдовой после твоей гибели. Ты — единственный мужчина, которого я действительно любила когда-либо, хотя с двумя мужьями мне пришлось развестись, а еще одного проводить в могилу, прежде чем я нашла тебя снова. Когда-то ты бессердечно покинул меня, не подумав о моих чувствах, но я последовала за тобой даже в Египет. Я признаю, что у меня были для этого и другие причины, но у тебя у самого была в Галилее еврейка, а потом эта ужасная Мирина, в добропорядочности которой ты меня не убедишь, даже если воздвигнешь сотни се статуй на всех рыночных площадях Азии, Но в то время и у меня были свои слабости. Главное же сейчас — это то, что ты меня любишь и говоришь мне, что я прекрасна, хотя волосы у меня на самом деле крашеные, на шее складки и морщины, и рот мой полон вставных зубов.
Пока они разговаривали, юноша-христианин с узкой красной каймой на тунике, осмелев после выпитого вина, спросил центуриона, есть ли у него приказ арестовывать всех встреченных им христиан. Центурион замотал головой и сказал, что ему лишь велели казнить моего отца и Туллию, причем проделать это в безлюдном месте.
Тогда молодой всадник сказал, что он тоже христианин, и предложил моему отцу разделить с ним священную христианскую еду, хотя сделать это за закрытыми дверями они не смогут, да и вечер еще не наступил. Но, может быть, добавил он, это допустимо, учитывая сложившиеся обстоятельства.
Центурион объявил, что у него нет возражений и что он не боится колдовства; на самом деле ему было любопытно — ведь о христианах говорили много странного. Мой отец охотно согласился, но попросил юношу благословить хлеб и вино.
— Я не могу сделать этого сам, — сказал мой отец, — возможно, из-за моего собственного тщеславия и упрямства. Но тогда в Иерусалиме на учеников Христа из Назарета снизошел святой дух, и они окрестили множество людей, чтобы этот дух снизошел и на них тоже. Всем своим сердцем я желал принять крещение вместе с другими, но они мне отказали, потому что я не был чист духовно; они попросили меня также молчать о тех вещах, которые я не понимал. На всю жизнь я запомнил их заветы и никогда и никого не наставлял; только иногда — и, наверное, напрасно — я говорил о том, что сам видел, или о том, что почитал правдивым. Иногда случалось, я пытался разрешить недоразумения. Я был крещен здесь, в Риме, когда Кифа в своем великодушии попросил меня простить его за то, что он мне тогда грубо отказал. Он давно уже был в долгу передо мной, потому что однажды в горах Галилеи, на пути в Иерусалим, я одолжил ему осла, чтобы он смог отправить домой в Капернаум свою тещу, которая поранила ногу. Извините мне мою болтовню. Я вижу, солдаты зевают и глазеют на небо. Многие старики любят поговорить о прошлом, и я не исключение. Ну, а от вина мой язык совсем распустился.
Мужчины-христиане встали на колени, и Туллия тоже последовала их примеру, и несколькими словами молодой всадник освятил хлеб и вино, уподобив их плоти и крови Христа. Они помолились со слезами на глазах и потом нежно поцеловали друг друга. Туллия сказала, что в ней все трепещет, словно в предвкушении рая. Она пойдет рука об руку с моим отцом, добавила она, туда, куда он сейчас отправится.
Преторианцы пошептались между собой и признались, что они не увидели ничего дурного в этом колдовстве. Затем, опять взглянув на небо, центурион многозначительно откашлялся. Мой отец торопливо оплатил счет, не забыв о щедром вознаграждении за услугу, и отдал оставшиеся деньги центуриону, чтобы он разделил их между солдатами. При этом он снова попросил у преторианцев прощения за причиненное беспокойство и благословил их во имя Христа.
Центурион вежливо предложил отцу и Туллии зайти за надгробный памятник, поскольку у него есть приказ действовать тихо и незаметно.
Тут всадник-христианин разразился рыданиями и сказал, что, когда он освящал хлеб и вино, он неожиданно почувствовал в себе такие силы и уверенность, что больше не желает пребывать в ожидании. Его терзает мысль, что многим смиренным христианам разрешено принять муки в цирке ради славы Христа, а сам он, еще юноша, возможно, не проявит в надвигающиеся времена гонений должной стойкости. Поэтому он просит центуриона отрубить и его голову, позволив ему тем самым немедленно отправиться в самое прекрасное из всех путешествий. Он виновен в той же степени, что и другие христиане, и его следует наказать так же, как их.
Центурион изумился, но после недолгого размышления признал, что, вероятно, ни в коей мере не изменит своему долгу, если разрешит молодому человеку умереть вместе с моим отцом и Туллией. Как только он согласился, некоторые из присутствовавших при разговоре христиан, сидевшие неподалеку, стали страстно умолять доставить это удовольствие и им.
Однако я обязан пояснить, что, как мне рассказывали, все они прежде отведали вина, предложенного им моим отцом, причем в изрядных количествах.
Но центурион твердо отказал им, заявив, что Даже его благосклонность имеет свои пределы. Одного христианина сверх предписанного ему количества он, пожалуй, еще может казнить и даже доложить об этом начальству, но массовая казнь привлечет ненужное внимание, да и заполнять восковые Дощечки, сочиняя отчет о случившемся, ему будет сложно: не очень-то он любит писать.
Впрочем, он добавил, что все увиденное и услышанное произвело на него такое впечатление, что он бы очень хотел когда-нибудь побольше узнать о всех этих вещах, веровании и обрядах христиан. Христос, очевидно, могущественный бог, если сумел внушить своим приверженцам, будто смерть радостна. По крайней мере ему ни разу не приходилось встречать человека, который добровольно пожелал бы умереть, например, за Юпитера или хотя бы за Вакха. Вот разве что за Венеру могли бы найтись охотники.
Преторианцы отвели моего отца, Туллию и всадника, чье имя центурион в последний момент нетвердой рукой нацарапал на восковой дощечке, за надгробный памятник и выбрали среди себя лучшего воина, который умел рубить головы с одного удара.
Мой отец и Туллия умерли, стоя на коленях и держась за руки. Некий христианин, видевший казнь и впоследствии поведавший мне о случившемся, утверждал, что земля задрожала, а небо полыхнуло огнем, ослепив присутствующих. Но я думаю, он сказал так, чтобы сделать мне приятное; возможно, впрочем, что все это ему приснилось.
