Сокровище рыцарей Храма - Гладкий Виталий Дмитриевич (книги полностью .txt) 📗

– Замовкны! – негодующе замахал на него руками Игнатий Прокопович. – Шо значит, не зван? Сын моего друга – мой друг. Приезжай в любое время, усегда будешь желанным гостем. И зовы мэнэ дядьком Гнатом, бо обижусь. А як там батько?

– Жив, здоров, чего и вам желает. Привет вам передавал, – соврал, не моргнув глазом, Глеб.

– От спасибочкы… – у Игнатия Прокоповича на глазах вдруг выступила слезная поволока. – Гарна людына Мыкола, твой батька. Голова у него – дай Бог каждому. А где он сейчас?

– В Англии.

– Та ты шо?! – удивился Игнатий Прокопович. – Шо вин там забув?

– Работает по приглашению. Экспертом. Временно. Скоро вернется.

– О! – Игнатий Прокопович с многозначительным видом поднял указательный палец вверх. – Шо значит умна людына. Даже капиталисты приглашают. Казаки везде в цене. Давай выпьем за здоровье твоего батьки.

– Кто бы возражал… – тонко улыбнулся Глеб. – Но прежде хочу вам преподнести скромный подарок…

С этими словами Глеб передал Игнату Прокоповичу шкатулку из полированного дерева, инкрустированную медными и латунными полосками. До этого она стояла на скамейке рядом с Глебом.

В шкатулке на бархатном ложе покоилась курительная трубка знаменитой фирмы «Kapp & Peterson» из бриара [42]. В свое время – лет эдак сто назад – ее сделали на заказ одному богатому и знатному господину, царскому сановнику, но он так и не воспользовался этим настоящим произведением искусства ирландских мастеров-трубочников.

Что уж там случилось с ним, история умалчивает, но трубка долго пролежала без употребления, так как наследники сановника, во-первых, не курили, а во-вторых, скорее всего, не знали ее истинной цены. А потом пришла революция. И завертелась круговерть. В конечном итоге трубку отец откопал в каком-то провинциальном антикварном магазине. И купил ее за бесценок, потому что в том городке не было настоящего профессионала-оценщика – в отличие от Николая Даниловича.

Глеб решил расплатиться трубкой за гостеприимство. А возможно, и за защиту. Со слов отца, ему было известно, что простоватый с виду «дядька Гнат» имел большое влияние на местных украинских казаков. После распада СССР они организовали курень, с которым не смогли сладить даже мафиозные структуры.

Так что почти вся Пуща-Водица была под «колпаком» казачьих формирований, которые иногда устраивали для публики показательные выступления молодежи – конные скачки, джигитовку, рубку лозы саблями и соревнования по боевым единоборствам, но на самом деле достаточно плотно и эффективно занимались бизнесом.

– Чы я сплю… – Игнат Прокопович бережно, словно трубка была изготовлена из тонкого хрусталя, взял ее в руки и поднял на уровень глаз. – Цэ шо, мэни?!

– Да, вам. Так сказать, от всей души…

Игнатий Прокопович радовался, как малое дитя. Уж в чем, в чем, а в трубках он здорово разбирался. И сразу понял, какую ценность держит в руках.

– Ну удружил, ну удружил… – сияющий дядька Гнат гладил трубку, как котенка. – Дай я тэбэ розцилую! – он облапил Глеба своими клещами и три раза, по христианскому обычаю, поцеловал. – Кращого подарка и желать низзя. Наливай!

Они просидели за столом добрых четыре часа. Но удивительное дело – сколько бы Глеб ни пил, а голова у него оставалась ясной, и он был лишь слегка навеселе. В подобном состоянии находился и дядька Гнат. Наверное, причиной такой выносливости в питие был чистый лесной воздух, напоенный летними ароматами. Он отрезвлял почище капустного рассола.

– Скажите, а я не мог бы взять в Киеве машину напрокат? – спросил Глеб, когда Игнатий Прокопович принес из погребка холодного березового сока – чтобы немного освежиться.

– Шо ты мэнэ зобижаешь, Глебушка? Ишь, до чего додумався – машину напрокат. А дядька Гнат для чого? Пидем зо мною…

Он потащил Глеба в гараж. Там стояли три машины: «Волга», новенький «фольксваген» и подержанный БМВ.

– Выбирай любую, яка тоби приглянулась, – не без хвастовства сказал Игнатий Прокопович. – Усё на ходу. Тилько не надо лихачить, бо у нас менты як собакы. Три шкуры сдерут.

– Спасибо, – поблагодарил Глеб. – Если не возражаете, я возьму «волжанку».

Ему не хотелось чересчур «светиться», поэтому подержанная «Волга» для его дел была в самый раз.

– Цэ моя, личная, – горделиво заявил Игнатий Прокопович. – Сколько годков езжу, а работает як часы. Правильно выбрал. С «Волгой» можно хоть на таран идти.

«Ну, на таран не хотелось бы… – подумал Глеб, мысленно сплюнув три раза через левое плечо. – А вот другие достоинства, в том числе неприхотливость в обслуживании и отличная проходимость, для меня в самый раз. Где может пройти «волжанка», БМВ делать нечего. К тому же можно не бояться, что при езде по кустарникам (если придется) поцарапается красочный слой. Заехал на покраску, подождал несколько часов – и получай почти новый кузов».

В этот день Глеб так никуда и не поехал. Во-первых, потому что был подшофе, а во-вторых, из-за того, что его сморил крепкий сон. Он прилег на диван всего лишь немного отдохнуть – по настоянию Игнатия Прокоповича, – а уснул так неожиданно быстро и крепко, что даже не успел додумать какую-то мысль, которая показалась ему очень важной.

Глава 13

1915 год. Странный бродяга

Однако вернемся к Петре и Ваське Шнырю. После того как они сбежали от полицейской засады, их дальнейший путь мог проследить разве что знаменитый частный сыщик Нат Пинкертон [43], многочисленные приключения которого взахлеб читали гимназисты и романтически настроенные учащиеся различных пансионов и Институтов благородных девиц.

Два приятеля, чтобы запутать следы, опустились на киевское «дно». В каждом городе Российской империи было свое «дно». В Москве это Хитров рынок, Сокольники и Марьина Роща, в Одессе – Пересыпь и Молдаванка, в Ростове – Богатяновка, в Тбилиси – Авлабар, в Питере – Лиговка, а в Киеве – Подол. Подольское «дно» располагалось в окрестностях Житнего рынка, который уже с XV века был основным торговым центром Киева.

Сам рынок, как и одесский Привоз, окружен большим количеством галантерейных деревянных «рундуков». Вокруг рынка стоит стойкий запах испражнений, помоев, гнилых помидоров и арбузов. На мостовых валяются отбросы овощей и фруктов, рыбьи внутренности, конский навоз, пучки соломы и разный хлам.

В близлежащих домах обычно собираются серьезные блатные компании. А ближе к горкам находятся ночлежки, притоны и места, где орудуют барыги – скупщики краденого. Места потаенные – в глубине дворов, среди зарослей сирени. В теплое время года на пустырях и горках в окрестностях Житнего рынка ночуют бродяги и нищие.

Тихо вечерами на пустынных подольских улицах и в кривых переулках. Но эта тишина обманчива. Именно сюда стекаются после «трудового» дня обиженные жизнью: мелкое ворье и базарные аферисты, босяки и карманники, фармазонщики и шмары, паралитики, венерики, попрошайки, дегенераты всех мастей, просто бездельники – после дневных блужданий по базару и от одной церкви к другой. (Во Фроловском монастыре, например, их бесплатно кормят пирогами и квасом.) Они идут сюда, чтобы скоротать ночь.

Петря и Васька Шнырь окопались в притоне Охрима Щербы. Это было достаточно просторное полуподвальное помещение, имевшее несколько выходов; естественно, и входов. Поэтому никакие полицейские облавы в заведении Щербы не были страшны даже тем, на кого шла охота.

Для особо уважаемых «персон», сиречь самых известных в воровском мире Киева мазуриков, вход находился в развалинах старого купеческого дома. Но, поскольку Васька был не один, ему пришлось пройти все необходимые проверки на главном входе, с улицы.

Там первой «заставой» были пацаны, игравшие в «орлянку». Затем их «приняли» молодые воры, которые стояли «на стрёме». И только потом, уже возле входной двери полуподвала, приятелей «освидетельствовал» главный вышибала притона Джулай, смуглый до черноты здоровенный мужик, – то ли черкес, то ли татарин, – который никогда не расставался с длинным кинжалом.