Ключи от заколдованного замка - Бадигин Константин Сергеевич (книги без регистрации бесплатно полностью txt) 📗
Шествие из Зимнего дворца — как витиевато свидетельствует камер-фурьерский журнал 1800 года — мимо войск, расставленных шпалерами, и при громе пушек началось в три четверти десятого часа утра. Император Павел и великие князья следовали верхом, а императрица Мария Федоровна, великие княжны и придворные дамы — в парадных каретах. По совершении обряда освящения церкви их императорское величество изволили в половине часа пополудни отсутствовать во внутренние свои покои, а их высочество, кроме одной токмо великой княжны Марии Павловны, возвратились из Михайловского замка в Зимний дворец, прочие же все разошлись по домам.
В обыкновенное время, то есть в час пополудни, их императорское величество изволили в столовой комнате кушать. Обеденный стол на восьми кувертах, а к столу приглашены: великая княжна Мария Павловна, генерал от инфантерии Голенищев-Кутузов, обер-гофмаршал Нарышкин, обер-шталмейстер граф Кутайсов, генерал от кавалерии граф Пален, обер-камергер граф Строганов.
Император очень торопился переехать в Михайловский замок. Однако сырость, господствующая в комнатах, заставила его отложить переселение. Несмотря на то, что осень была сырая и холодная, император продолжал оставаться в Гатчине, надеясь прямо оттуда переехать в Михайловский замок.
В начале века русское дворянство было обеспокоено усилением пропаганды в пользу объединения православной и римской церкви.
Благожелательное отношение императора к заигрыванию католиков было на руку его противникам. Все меньше и меньше оставалось у императора Павла искренних доброжелателей и преданных ему людей. А те, кто оставался, молчали, не отваживаясь высказывать свое мнение. Император делался все нетерпимее и с ожесточением обрушивался на царедворцев, пытавшихся сказать ему правду.
«За общим ужасом, распространенным безнаказанными злоупотреблениями деспота, — писала об этом времени княгиня Екатерина Романовна Дашкова, — подорвавшим не только общественное, но и частное доверие, проследовало роковое оцепенение, угрожавшее ниспровержением основного двигателя всех добродетелей — любви к отечеству».
Император Павел был самым первым и злейшим себе врагом.
Тем временем военный губернатор граф Пален принимал свои меры. Он был один из тех, кто серьезно думал об обуздании свихнувшегося монарха. Ему нужны были помощники, на которых он мог положиться. Кроме братьев Зубовых, граф Пален пожелал увидеть в Петербурге генерала Бенигсена, своего давнего знакомого, и еще некоторых офицеров, уволенных от службы.
«Я решил воспользоваться одной из светлых минут императора, — рассказывал впоследствии Пален, — когда ему можно было говорить что угодно… Я описал тяжелое положение этих несчастных, выгнанных из полков и высланных из столиц и которые, видя карьеру свою погубленною, а жизнь испорченною, умирают с горя и нужды за поступки легкие и простительные… Я знал порывистость Павла во всех делах, я надеялся заставить сделать его тотчас то, что я представил ему под видом великодушия: я бросился к его ногам. Два часа спустя после нашего разговора двадцать курьеров уже скакали во все части империи, чтобы вернуть назад в Петербург всех сосланных и исключенных из службы. Указ, дарующий им помилование, был продиктован мне самим императором».
Таким образом, благодаря мероприятиям графа Палена в ноябре и начале декабря в Петербурге очутились не только братья Зубовы и Бенигсен, но и многие другие лица, полезные военному губернатору.
И сватовство Платона Зубова сыграло свою роль. Мадам Жеребцова уверила графа Кутайсова, будто братец, князь Платон Зубов, скучает холостой жизнью и что дочь графа могла бы сделать его счастливым. Надменный и тщеславный Кутайсов поверил и немедленно начал действовать в пользу Зубовых.
23 ноября князь Платон Зубов был назначен директором сухопутного кадетского корпуса. Валерьян Александрович Зубов занял место директора второго кадетского корпуса. Граф Николай Александрович был назначен шефом Сумского гусарского полка и снова появился при дворе.
«Тогда я обеспечил себе два важных пункта: 1) заполучить Бенигсена и Зубовых, необходимых мне, и 2) еще усилить общее ожесточение против императора, — рассказывал граф фон дер Пален, — я изучил его нетерпеливый нрав, быстрые переходы его от одного чувства к другому, от одного намерения к другому, совершенно противоположному. Я был уверен, что первые из вернувшихся офицеров будут приняты хорошо, но что скоро они надоедят ему, а также и следующие за ними. Случилось то, что я предвидел: ежедневно сыпались в Петербург сотни этих несчастных, каждое утро подавали императору донесения с застав. Вскоре ему опротивела эта толпа прибывающих, он перестал принимать их, затем стал просто гнать и нажил себе, таким образом, непримиримых врагов в лице этих несчастных, снова лишенных всякой надежды и осужденных умирать с голоду у самых ворот Петербурга».
15 ноября граф Никита Панин был уволен с должности вице-канцлера и назначен сенатором в Петербурге, а 15 декабря он был совершенно отставлен от службы и ему повелено было отправиться в деревню. Всего год продержался Никита Петрович в коллегии иностранных дел. Об его увольнении ходило в столице много разных слухов. Говорили, будто он нагрубил императору, отрицал правильность его политики, многие склонились к тому, что Панина убрал со своего пути граф Ростопчин.
На вечерах мадам Жеребцовой по-прежнему собирались офицеры и штатские. Беседы о безумствах императора сделались излюбленной и постоянной темой. Ее дом часто посещала гвардейская молодежь, оттертая на задний план гатчинцами.
Если бы Павел знал, о чем говорят на вечерах у Жеребцовой, он, несомненно, прекратил бы эти сборища. Но губернатор Пален был частым гостем дома Жеребцовой и задерживал все доклады, направленные против нее.
В конце декабря Михаил Матвеевич снова был в Петербурге. Теперь он приехал со всем семейством и расположился в большом удобном доме на Миллионной улице, купленном для него Резановым. Дом был старый, еще петровской постройки, но после ремонта выглядел превосходно.
Михаил Матвеевич занял бельэтаж, на нижнем этаже разместилась контора.
Мостовая Миллионной несколько раз перекладывалась, и от этого уровень улицы возрос. Чтобы попасть в контору, надо было спуститься по деревянной лестнице на пять ступеней.
В результате неустанных хлопот обер-прокурора Резанова император Павел в октябре 1800 года повелел перевести правление Российско-Американской компании из Иркутска в Петербург. В Иркутске оставлена лишь главная контора, ее предписания были обязательны остальным подчиненным ей местам.
На встречу Нового года Михаил Матвеевич пригласил только своих. Пришел Иван Шелихов, Евстрат Деларов и, конечно, Николай Петрович Резанов. С разрешения хозяина Резанов привел с собой морского офицера Юрия Федоровича Лисянского. Совсем еще молодой, ему исполнилось 27 лет, Лисянский произвел хорошее впечатление на «протектора» Российско-Американской компании, и Резанов захотел познакомиться с ним поближе.
Михаил Матвеевич пригласил гостей в свой кабинет. Он был в мундире коллежского советника и при шпаге, пожалованной ему императором в прошлый приезд.
Резанов представил флотского офицера Лисянского собравшимся.
— Главный директор, наш уважаемый хозяин, а это офицер российского флота Юрий Федорович Лисянский.
— Наслышан о вас, Юрий Федорович. — Булдаков потряс руку Лисянского. — Рад видеть.
Лисянский был среднего роста и рядом с огромным, как медведь, хозяином казался мальчиком.
— Директор Иван Петрович Шелихов, двоюродный брат нашего знаменитого Шелихова. Прошу вас, Юрий Федорович, — продолжал Резанов. — А это другой директор — Евстрат Иванович Деларов. Тоже побывал в Русской Америке, управлял делами на Кадьяке.
Лисянский был очень доволен новым знакомством. Он отказался от заманчивых предложений встретить Новый год в аристократическом обществе, где должны были присутствовать очень знатные вельможи. Юрий Федорович заинтересовался деятельностью Российско-Американской компании и, не задумываясь, при первом знакомстве предложил свои услуги Резанову.
