Евгения, или Тайны французского двора. Том 2 - Борн Георг Фюльборн (бесплатные книги полный формат .TXT) 📗
Послышалось глухое рычание и лай, по которому он заключил, что собака принадлежала к породе тех больших, похожих на волков, собак, которые нравятся русским.
Он еще раз громко постучал. Скрипнули половицы, послышались шаги.
– Кто стучится по ночам? – спросил по-русски женский голос.
– Отвори, Марфа Марковна, – сказал повелительным тоном офицер.
Русская замолчала; наступила пауза, в продолжение которой слышалось только ворчание и рычание собаки.
– Я вижу, вы знаете мое имя, но кто же вы однако? В такое время не всякому можно отворить, – раздалось наконец из хижины.
– Я имею сообщить тебе нечто важное, но мне некогда ждать, отвори скорее! Мой слуга, Джон, предупредил тебя о моем посещении.
– Прочь, Брудша, – закричала хозяйка на свою собаку и отодвинула задвижку у верхней двери.
В to же время показался свет, а когда отворилась верхняя половина двери, перед офицером предстала роскошная женщина, которая в одной руке держала лампу, а другой придерживала накинутое платье, скрывавшее ее прелестный стан.
Черные волосы Марфы Марковны спускались толстыми косами на плечи; ее лицо представляло чисто русский тип, его можно было назвать прекрасным. Ей было не более двадцати шести лет; она была чрезвычайно сильного и красивого сложения и имела приятные черты лица. Ее маленькие, продолговатые глаза сверкали лукаво и обольстительно; пурпуровые полные губы улыбались; белые плечи и шея были безукоризненно нежны. Это была женщина, которая своими прелестями могла увлечь чувственного человека.
Марфа Марковна держала лампу и смотрела на бледное лицо Эндемо.
Большая, косматая, скалившая зубы собака рычала и нюхала воздух.
– Что вам угодно от Марфы Марковны, знатный господин? – спросила хозяйка на неправильном английском языке.
– Что я хочу тебе сказать, то касается отечества твоих предков и народа, которому ты принадлежишь. Здесь у двери я не могу тебе этого передать. Впусти меня к себе, но сперва выгони эту дикую бестию, которая скалит на меня зубы.
– Поди сюда, Брудша, – сказала русская и поманила собаку в спальню, из которой она сама только что вышла. Она заперла ее там, а потом открыла и нижнюю половину двери.
Эндемо вошел в хижину, не снимая верхней одежды, и вступил за хозяйкой в довольно низкую, но большую и приветливую комнату, на стенах которой висели образа. Старые почерневшие плетеные стулья и несколько столов стояли около стен; высокая кровать с пологом занимала половину одной из стен. На полках стояли блюда и оловянная Посуда.
Марфа пригласила сесть своего позднего странного гостя, потом накинула на себя пальто, висевшее недалеко от разрисованной большой печки.
– Говорите, знатный господин, – сказала она, почтительно кланяясь.
– Никого больше нет в твоей хижине?
– Никого.
– Хорошо. Ты настоящая русская?
– Да сохранит Господь нашего царя и наше отечество!
– Следовательно, ты ненавидишь чужестранных солдат?
– Вы спрашиваете, господин, но я не смею отвечать, так как и вы чужестранец.
– Это только так кажется. Во французском лагере есть трое знатных больных, для которых был бы желателен уход частного лица…
– Дальше, знатный господин; каждая русская жаждет сделать все, зависящее от нее, для истребления вражеских солдат.
– Ого, наконец-то ты высказала свое настоящее мнение, камышинская красавица! Своими прелестями ты должна привлечь к себе одного или двух из этих больных и взять их в свою хижину…
– Ну, вы можете все говорить, знатный господин.
– И с помощью какого-нибудь несчастного случая погубить обоих врагов твоего народа.
Глаза Марфы дико заблестели.
– Вы ненавидите этих больных?
– Думаю, так. Меня не удивляет твоя ненависть к ним, так как они самые заклятые враги твоей родины; если они умрут в твоей хижине, то ты окажешь этим услугу отечеству.
– Могу ли я верить вашим словам?
– Не сомневайтесь, Марфа Марковна!
– Но как они попадут в мою хижину?
– Явись завтра во французский лагерь в качестве добровольной сиделки, хвали прекрасный, свежий воздух твоей хижины…
– Хорошо, господин, – сказала русская со сверкающими глазами.
– Обещай тщательно ходить за обоими опасно больными и пусти в ход всю свою красоту и хитрость, чтобы привлечь их к себе, – ты обольстительная женщина; убей их, когда привлечешь к себе своими прелестями. При исполнении этого дела положись на свое лукавство; ты хороша и довольно хитра – глаза твои говорят мне это.
– Вы слишком снисходительны, господин, – заметила сконфуженная хозяйка.
– Я вижу по твоим глазам, что ты исполнишь мою просьбу и что ты хорошо меня понимаешь. Будь осторожна и исполни свой долг. За наградой дело не станет. Отправься рано утром в лагерь. Вот возьми эту сумму.
– Благодарю, господин; вы, кажется, наш тайный союзник, – ответила русская, взяв туго набитый кошелек.
– Можешь и так думать, Марфа Марковна. Каждый из нас должен исполнять свой долг и участвовать в истреблении врагов. На твою долю выпало важное поручение – уничтожить двух опасных полководцев. Я посмотрю, честно ли ты поступаешь относительно своего отечества.
– Войдет живым, выйдет мертвым, – шептала русская. – О, Марфа умеет душить, она сильна! Марфа может натравить собаку на врага, и Брудша разорвет его на куски. Я дам Брудше яду, чтобы тот передал его врагу.
– Именно так, – сказал одобрительно Эндемо, которому понравилась жаждущая крови женщина, – именно так, Марфа, ты мне все больше и больше нравишься, однако будь осторожна; хотя я и недалеко от тебя, чтобы снять с тебя всякое обвинение, но все-таки бойся измены. Действуй скорей. В твои руки попадут мужчины, которых ты легко победишь своими прелестями! Прощай.
– Тысячу раз благодарю вас, господин.
– Действуй так, как я тебе приказал, да будет с тобой архангел Михаил.
Марфа сложила руки на груди.
– Прощайте, знатный господин, – сказала она, провожая Эндемо.
– На этот раз они не уйдут из моих рук, – шептал мнимый герцог, – камышинская женщина мне нравится. Радуйся, Бачиоки! Лей слезы, Долорес, ты в моих руках, и я заставлю тебя совсем принадлежать мне! Олимпио живуч, но в этой хижине ему придется покончить с жизнью.
Эндемо вернулся в лагерь до рассвета.
Хуан, которого Канробер взял в свою палатку, быстро выздоравливал; Олимпио и маркиза перенесли в их палатку. Рана Хуана была не смертельна, но потеря крови сильно ослабила его; благодаря стараниям врачей и внимательному уходу силы его начали мало-помалу восстанавливаться.
Гораздо хуже обстояли дела с Олимпио. Правда, удалось наконец победить смертельную опасность; но состояние его здоровья внушало серьезные опасения. Близость смерти развила в нем раздражительность, зачастую он терял сознание, рассудок и память.
Маркиз на другой же день настолько поправился, что мог уже сообщить генералу Пелисье, пришедшему в его палатку, о результатах опасной экспедиции.
Найти слабую часть укреплений, усиленных гениальным Тотлебеном, было так выгодно для союзников, что даже сам Пелисье принимал живое участие в обоих смельчаках и усердно хлопотал об их выздоровлении.
Тесный лагерь и нездоровые испарения долины, увеличившиеся от ливней, были, по словам медиков, очень вредны для больных; поэтому необходимо было для их совершенного выздоровления оставить лагерь.
Пелисье уже велел осторожно перенести их на один из французских кораблей, стоявших в Камышовой бухте, чтобы они могли дышать чистым морским воздухом, как в это время, по предложению одного офицера, привели в лагерь одну из жительниц Камыша, говорившую, что она истинно предана союзникам, и предлагавшую разместить обоих больных в своем домике, обвитом виноградом и прекрасно расположенном.
Это случилось так кстати, что Пелисье, разузнав о местоположении домика, немедленно позволил больным воспользоваться этим благоприятным случаем. Поэтому Олимпио и маркиз переехали в домик Марфы Марковны, у которого был поставлен часовой.
