Войку, сын Тудора - Коган Анатолий Шнеерович (книги бесплатно читать без TXT) 📗

Осман с удивлением поднял глаза на молдаванина. Такой вопрос ему еще не задавал никто.

— Мы ведем священную войну, — ответил он машинально тысячи раз слышанными словами. — За истинную веру.

— Прошу прощения, бек! — раздался вдруг голос Персивале ди Домокульта. — В данном случае, конечно, имеется в виду мусульманская вера?

На площадку из башни вышли Зодчий и оба иноземных рыцаря, которым Антонио показывал свою крепость.

— Разумеется, эффенди, — с подлинно восточным спокойствием ответил молодой турок, поднося руку к сердцу, устам и челу.

— Счастье, что среди нас нет попа, усмехнулся лотарингский рыцарь. — Вам пришлось бы выдержать большой богословский спор.

— А сами вы, рыцарь? — удивился Юнис-бек. — Разве вы не считаете свою веру истинной и не готовы это отстаивать?

Присутствующие, за исключением Чербула, дружно рассмеялись.

— Простите еще раз, бек! — пояснил ла Брюйер. — Мы с Домокультой — католики, ваш друг Чербул — православный греческого закона, а мастер Антонио, боюсь, вообще безбожник. И каждый считает свою веру единственно истинной, по крайней мере — тысячи раз слышал, что это так. Что же нам делать, скажите? Обнажить мечи и изрубить друг друга на куски?

Юнис смутно почувствовал, что чем-то смешон, и насупился, как мальчишка.

— Османы сражаются за свою веру с мечами в руках, — заявил он.

— С какой целью, мой бек? — с затаенным коварством спросил лотарингец.

— Чтобы ислам утвердился во всем мире! Тогда все люди станут в нем братьями и войны прекратятся навсегда.

— Как же тогда быть с Узун Хассаном, храбрый бек? — улыбнулся ла Брюйер. — Или с египтянами и арабами, с которыми так успешно воюет ваш славный падишах? Вы, наверно, шиит, [5] друг мой. Как же быть с суннитами, которые не хотят мириться с верующими вашей секты?

— Они — плохие мусульмане, — с беспокойством возразил юноша, чуя, что ему готовят ловушку.

— Очень хорошо! — мессир Гастон даже просиял. — Значит, есть хорошие мусульмане и плохие. И каждый так уверен, что он хороший, что готов за это драться с любым плохим. Следовательно, мой бек, всеобщее братство людей также невозможно в исламе, как и среди нас, смиреннейших братьев во Христе, да и в лоне любой другой великой веры.

— Но христиане, — воскликнул Юнис, — тоже воюют за веру, обращая побежденных в свою! Они заблуждаются в божьем слове, но преследуют ту же цель, что и правоверные — братство всех людей в лоне единой церкви!

Де ла Брюйер шутливо вздохнул.

— Это кончилось тысячу лет назад, мессир Юнис. Только первые последователи Христа еще верили, что победа христианства во всех странах мира навсегда избавит людей от раздоров и воин. Уже первые преемники святых апостолов поняли, что мира крестом не исправишь, и повели борьбу ради более доступных целей — за власть, за земли, за богатства. То есть за то же, за что воюете теперь вы.

Юнис-бек хотел возразить, но смолчал. Честный юноша понял вдруг, что у него нет для этого собственных слов.

— Но оставим эти речи, — заметил вдруг флорентинец, поежившись. — У святой инквизиции, боюсь, могут быть уши и в толще этих стен.

— Возможно, — заметил Зодчий. — Князь Штефан, правда, велит их резать, как только за них ухватится, но божьи псы без устали лезут и в наши города. Так что прошу ваши милости ко мне, в моем доме можно беседовать без опаски. И пусть не печалит вас, Юнис-бек, что рыцарь прав. Если ваши единоверцы, завоевав полмира, не стали братьями и не научились прощать друг другу ошибки в толковании Корана, как же они добьются этого, овладев второй половиной? Наука логики явно против них.

В доме великого мастера общество ждали уже большие блюда горячего мяса и сулеи вина. Юнис-бек подошел к горке книг, сваленных отдельно, на низкой лежанке, и открыл одну. Это был переплетенный в душистую кожу знакомый томик — арабские сказки, недавно переведенные на турецкий язык Селимом Челеби, придворным поэтом падишаха. На лежанке громоздились книги Сулеймана Гадымба — походная библиотека, которой пользовался во время военных кампаний и он, сын Иса-бека. Штефан-воевода взял это сокровище в обозе визиря и послал его своему зодчему в подарок.

Мессер Антонио пригласил рыцарей к столу. Но храбрый Персивале, тоже раскрывший один из ученых трофеев князя Штефана, никак не мог оторваться от своей находки.

— Боже мой, друзья! — воскликнул наконец рыцарь. — Ведь это старый Гайсинор! Поэма о рыцарях Мальты, о любви Адальберта и сарацинской царевны! Вот уже сколько лет эта вещ считается навсегда утраченной.

— Буду рад, мой славный гость, если вы согласитесь принять ее от меня, — сказал хозяин дома.

— Ваша милость великодушна, как сам Саладдин, — склонился в изящном поклоне воин-путешественник. — В Италии немало князей, которые отдали бы за это сокровище стоимость доброго замка. И было бы мало: ей нет цены.

— Я тоже слышал об этой чудесной песне, — вмешался ла Брюйер. — Но самое странное — провансальская поэма в багажах стамбульского бея, где нашли ее после боя!

— Весьма образованного человека — ваши милости, — заметил флорентинец. — Хотя и весьма жестокого.

При этих словах Юнис-бек, привороженный большой венецианской вазой Зодчего, на мгновение оторвался от этого чуда, чтобы бросить на мессера Персивале слегка насмешливый взгляд.

— На нашем Западе, — усмехнулся тут Зодчий, — слишком много говорят о жестокости мусульман. И забывают о своей. Но кто учил жестокости сарацин, если не христолюбивые крестоносцы? Кто подал пример жажды крови туркам, если не рыцари-иоанниты, с которыми они впервые столкнулись в Малой Азии, а потом — просвещенные византийцы?

— Его милость Влад Цепеш, — вздохнул француз, — по слухам, очень набожный человек, построивший немало монастырей.

— Не будем говорить о Европе, господа! — ухмыльнулся Домокульта, смакуя полюбившееся ему котнарское. — О мягкосердечии ее князей, монархов и императоров, о нашей бедной Италии, ныне ставшей главной мастерской по выделке ядов. Поговорим, ваши милости, о турках. Юнис-бек простит нас. Ведь мы с моим французским товарищем, признаться, для того лишь прибыли сюда, чтобы поближе познакомиться с этими страшными воителями, о которых по тавернам Италии ходит столько сказок. Поговорим об османах!

— Кто же теперь, — заметил мессер Антонио с легким поклоном, — может рассказать о них больше, чем вы, участники битвы под Высоким Мостом!

— Не смейтесь над нами, мастер, — поднял руку французский рыцарь. — Подраться, конечно — отличный способ узнать друг друга. Но это ведь не все! Вот мы познакомились с храбрым сыном Исаака, — и очарованы обходительным юношей. Я не видел его на улицах взятого штурмом сербского города, но собеседник он приятнейший. Вот нашли мы у вас книги паши Сулеймана, именем которого в Венгрии пугают детей, — только те, которые визирь изволил прихватить в кампанию. И представили себе, какие кладези премудрости хранятся в его стамбульской библиотеке. Вы не будете отрицать, храбрый бек, что где-то в Боснии этот человек велел поголовно вырезать население целого уезда?

Легкая тень промелькнула по челу молодого османа. Юнис-бек промолчал.

— Мир жесток, господа, — сказал флорентинец. — Но туркам это качество особенно необходимо. Ведь они наступают!

— Разве побеждает только жестокий? — вырвалось у Войку. — Разве воины не могут покорять города и страны, оставаясь благородными и добрыми?

— Кто доказал это, мой бесстрашный товарищ? — невесело спросил Домокульта, кондотьер. — Великий Александр, или Цезарь, или, может быть, Чингис?

— Османы наступают, это правда, господа рыцари, — сказал Зодчий. — Но недалек уже, думаю, тот день, когда это движение начнет терять силу. И причиной тому, увы, не доблесть воинов Европы. Ее надо искать в Стамбуле.

Мессер Антонио провел некогда в оттоманской столице памятные дни. Речь его протекала величаво и плавно, приковывая очарованных слушателей, раскрывая сокровенные причины последующих событий, над которыми долго будут ломать головы историки и философы грядущих столетий.