Невольники чести - Кердан Александр Борисович (книги бесплатно читать без txt) 📗
Тем непонятнее генералу, как соотносится тогдашнее стоическое поведение супруги с салонными жалобами на головную боль на нынешнем, таком значимом для Кошелева балу?.. Тем обиднее, что это случилось именно сегодня, на празднике, который генерал, по его собственному разумению, заслужил.
Нынешний бал – его личный триумф, желанная победа. Еще бы! Кошелеву удалось совершить почти невозможное – примирить двух, казалось, непримиримых противников и, более того, отстоять правду, выполнить свой долг не только перед Мордвиновым, но и – здесь уместен высокий штиль – перед своим Отечеством, перед историей, перед потомками. Теперь не вызывает никаких сомнений, что кругосветный вояж будет продолжен и российская миссия, возглавляемая камергером Резановым, следуя Высочайшим повелениям, убудет к японским берегам, как и предписано, – на «Надежде», в самые ближайшие дни! А сколько для этого потребовалось генералу усилий, известно одному Господу Богу да, может, еще Елизавете Яковлевне…
Больше недели, не разбирая дня и ночи, вел генерал-майор дознание. Дабы восстановить полную картину происшедшего, им лично, в присутствии Резанова, с пристрастием были допрошены не только офицеры шлюпа и все кавалеры посольской свиты, но и каждый из нижних чинов и служителей компании. Проведя затем несколько очных ставок и перечтя показания свидетелей, Кошелев вынужден был признать, что формальное следствие полностью подтверждает обвинения, высказанные камергером, – Крузенштерн, его офицеры, а также поручик гвардии Толстой виновны в неподчинении чрезвычайному посланнику и нанесении ему оскорблений.
Помимо того, вскрылись и другие проступки командира «Надежды», в том числе финансовые растраты, грубые нарушения корабельного устава, выразившиеся в допущении офицеров для несения вахты в пьяном виде, жестоком обращении с пассажирами и попытки сношения с английскими приватерами.
Этого было более чем достаточно для отрешения капитан-лейтенанта от командования шлюпом. И Кошелев даже приготовил послание сибирскому генерал-губернатору Ивану Осиповичу Селифонтову, олицетворявшему верховную власть в восточных губерниях империи, с убедительной просьбой сие решение утвердить.
Правда, отправить эту депешу Павел Иванович не успел – задерживался пакетбот из Охотска… А пока они с Резановым надеялись подыскать Крузенштерну замену, для чего отправились в кают-компанию, где предложили по очереди каждому из офицеров «Надежды» возглавить корабль. И хотя все моряки и даже благосклонный к посланнику лейтенант Головачев ответили отказом, сам факт такой встречи с офицерами оказал на впечатлительного Крузенштерна неожиданно отрезвляющее воздействие. Он, отбросив гордыню, смиренно просил генерал-майора принять на себя посредничество в примирении его с Резановым.
Павел Иванович, будучи, по известным причинам, самым ярым поборником такого примирения, принял на себя роль миротворца и преуспел в этом. В приватной беседе с Кошелевым посланник согласился простить доставившего ему столько неприятностей капитана, выдвинув одно лишь условие: оскорбления, нанесенные публично, столь же публично должны быть и смыты…
И вот 8 августа 1804 года Крузенштерн, Ратманов, Ромберг, Толстой и другие офицеры и кавалеры посольства в парадных мундирах явились в дом коменданта, где квартировал Резанов, и в присутствии Павла Ивановича принесли камергеру свои извинения. Ходивший во все дни следствия сумрачным, посланник просветлел лицом и тут же, воспламеняясь от собственного благородства и красноречия, громогласно заявил генералу, что интересы Отечества для слуг государя выше личных и что во имя высокой цели он, Резанов, охотно предает забвению все случившееся. Тут же на радостях открыли шампанское и приняли решение о проведении бала по случаю воцарения в экспедиции мира и согласия.
Как тут снова не вспомнить Бальтазара Грасиана, говорившего, что лучший способ заслужить дружбу – выказывать ее. Столь долго клокотавшая в противниках ненависть уступила место таким бурным проявлениям взаимного восторга и восхищения, что они показались бы неискренними, если бы не были так желанны обеим сторонам. Готовясь к празднеству, и Резанов, и Крузенштерн, и, конечно же, сам Кошелев, точно сговорившись, старались перещеголять один другого в изъявлении уважения, радушия и щедрости. Из капитанских запасов распорядителю праздника – приказчику Шемелину – было прислано несколько ящиков отменного испанского вина. Резанов для закупки снеди к торжественному обеду распорядился выделить крупную сумму компанейских денег и всем матросам и служителям компании подарил по серебряному рублю. Кошелев приказал гренадерам и солдатам петропавловского батальона соорудить во дворе комендантского дома огромный навес, справедливо посчитав, что все приглашенные на бал в жилище коменданта поместиться не смогут.
Со всей энергией молодости взялась помогать супругу в приготовлениях к балу и Елизавета Яковлевна, все время дознания пребывавшая в вынужденном безделии да никчемных беседах с недалекой и не по чину высокомерной женой хромого поручика. Павел Иванович при всей своей сдержанности не мог не любоваться ею, без устали порхающей из дома во двор и обратно, успевающей и отдать указания по сервировке стола, и покрасоваться перед зеркалом в новом, зеленого бархата, платье, так оттеняющем глубину ее глаз…
Душевная приподнятость ощущалась в Елизавете Яковлевне и в самый день торжества. Съезд, а верней, сход гостей начался задолго до назначенного часа. Что и говорить, бал – событие в Петропавловске не то чтобы редкое, а, прямо сказать, просто немыслимое прежде, как, впрочем, и приход российского военного корабля…
Балами, подобными этому, и сам губернский Нижне-Камчатск не мог похвастаться. Оттого и приглашены были на праздник не одни моряки и пассажиры «Надежды», а весь чиновничий, служилый, купеческий люд городка. Комендантша, ошалевшая от наплыва гостей, еще более надулась, воображая себя хозяйкой настоящего бала. Ее окружали жены чиновников и купцов, одетые, как и она, в наряды прежнего и даже предшествовавшего ему царствования. Немыслимые декольте, парики и румяна делали их довольно комичными, но за неимением других дам и эти провинциалки пользовались среди офицеров необычайной популярностью.
И все же, Павел Иванович с удовольствием отметил это про себя, настоящей хозяйкой бала была его Лиза. Если к столь необычному собранию сословий применимо светское слово «блистала», то иначе о супруге губернатора и не скажешь. Елизавета Яковлевна сегодня была так ослепительно хороша, что даже у самого генерала дух захватывало, и льстили его самолюбию мысли, что, доведись очутиться ей на самом ярком балу в Москве или в Северной Пальмире, без сомнения, названа была бы его супруга в числе первых красавиц… И это мнение генерала, похоже, разделяли все мужчины на сегодняшнем празднике. И моряки, и чиновники, и старики, и юные гардемарины старались очутиться поближе к месту, где рядом с франтоватым Резановым в блестящем позолотой и орденами мундире, торжественно-строгим и тоже при полном параде Крузенштерном и своим мужем стояла прекрасная генеральша.
От Павла Ивановича не ускользнули знаки внимания, которые оказывались ей, – от напыщенных комплиментов до полных искреннего восторга взглядов.
Особенно тронуло генерала то, с каким обожанием смотрит на Елизавету Яковлевну комиссионер нижнекамчатской конторы Хлебников – тот самый, которому оказался генерал обязанным чудесным спасением жены во время их плавания на галиоте «Константин». Что ж, генерал никогда не забудет этой бесценной услуги… Тем паче ревновать к компанейскому служителю ему, Кошелеву, просто смешно: никому не запретишь любоваться на солнце!.. Да и вообще Павел Иванович не относил себя к последователям Отелло, представление о котором довелось посмотреть ему в одном из италийских городов во время знаменитого суворовского перехода. «Приступы ревности вытесняю я ревностью к славе Отечества», – шутил он, когда Елизавета Яковлевна, расшалившись, подначивала его. Коли нет сомнений, нет и ревности… Так было. Было, по крайней мере, до сегодняшнего бала, когда, впервые за их супружескую жизнь, ни интуиция генерала, ни его знание привычек супруги не смогли подсказать ему, что так испугало или расстроило Елизавету Яковлевну, вызвало такую разительную перемену в ее настроении.
