Сан Феличе Иллюстрации Е. Ганешиной - Дюма Александр (читать полностью бесплатно хорошие книги TXT) 📗
Невольно возникает вопрос, как подобный человек мог стать, даже с помощью денег, воспитателем наследника престола, когда министром был такой умный человек, как Тануччи. Ответ очень прост: Тануччи, регент королевства — другими словами, истинный король Обеих Сицилии, — отнюдь не был против того, чтобы остаться правителем и после совершеннолетия его августейшего питомца. Он был флорентиец, и перед его взором стоял пример флорентийки Екатерины Медичи, которая правила последовательно при Франциске II, Карле IX и Генрихе III, и сам он непременно должен был остаться правителем при Фердинанде или над Фердинандом — как вам будет угодно, — в случае если князю Сан Никандро удастся превратить своего ученика в юношу столь же невежественного и ничтожного, как и он сам.
И надо заметить, если таковы были намерения Тануччи, то князь Сан Никандро оказался самым подходящим для этого наставником. Преподавать французский язык будущему королю был приглашен немец-иезуит, так ничему его и не научивший, а поскольку сочли излишним обучать принца итальянскому, то ко времени своей женитьбы он говорил только на диалекте лаццарони, усвоенном им от слуг и от ребятишек из народа, которых допускали к нему для развлечения. Мария Каролина пристыдила молодого супруга за такое невежество, научила его читать и писать — ни того, ни другого он почти не умел — и заставила немного поучиться итальянскому языку, которого он не знал вовсе, а потому в минуты веселого настроения или супружеской нежности он называл Каролину не иначе как «моя милая наставница», намекая на три пробела в его воспитании, которые она старалась по мере возможности устранить.
Желаете ли пример глупости князя Сан Никандро? Вот, пожалуйста.
Однажды достопочтенный воспитатель обнаружил в руках Фердинанда «Записки Сюлли»: юный принц старался разобраться в них, так как слышал, что он происходит от Генриха IV, в чье царствование Сюлли был министром. Книга была у него тотчас же отнята, а благородный, но неосторожный человек, давший ему ее, получил суровый выговор.
Князь Сан Никандро признавал только одну книгу, единственную, которую он читал за всю свою жизнь: «Акафисты Богоматери».
Мы подчеркиваем изъяны первоначального образования короля Фердинанда затем, чтобы снять с него излишнюю ответственность за те его отвратительные деяния, о которых будет рассказано в дальнейшем.
Став на беспристрастную историческую точку зрения, посмотрим, что же это было за воспитание.
Для душевного спокойствия князя Сан Никандро было недостаточно того обстоятельства, что, сам ничего не зная, он и ученика своего ничему научить не мог. Но чтобы держать принца в состоянии непреходящего детства, он отстранял от него все — будь то человек или книга, — что могло заронить в ум его воспитанника малейшую искорку познания красоты, добра и справедливости, зато старательно развивал при помощи суровых упражнений его физические силы, которыми его наделила природа.
Король Карл III, подобно Нимроду, был сильным звероловом пред Господом. Князь Сан Никандро сделал все возможное, чтобы в этом отношении сын пошел по стезе отца. Он восстановил все строгости, изжитые уже при Карле III: браконьеров снова, как встарь, стали заключать в темницы, заковывать в кандалы, даже вздергивать на дыбу; в королевские угодья выпустили крупную дичь; увеличили число лесников, а из опасения, как бы после бурных забав охоты уставшему принцу не вздумалось употребить свободное время — что было мало вероятно, но возможно — на занятия науками, воспитатель пристрастил его к рыбной ловле, развлечению обывательскому и спокойному, вполне подходящему для отдыха от забавы чисто королевской и неистовой.
Когда Сан Никандро думал о будущем народа, которым предстояло править его воспитаннику, князя особенно тревожил мягкий, добрый нрав Фердинанда; он полагал, что надлежит прежде всего устранить эти два недостатка и ни в коем случае не дать им окрепнуть в сердце короля.
Вот как Сан Никандро взялся за искоренение этих изъянов.
Ему было известно, что старший брат его подопечного, ставший принцем Астурийским и последовавший за отцом в Испанию, во время своего пребывания в Неаполе развлекался тем, что сдирал кожу с живых кроликов.
Князь хотел привить вкус к этой забаве и Фердинанду, но бедному ребенку оно было столь противно, что пришлось ограничиться простым избиением животных. Чтобы придать этой забаве привлекательность, какая возникает при преодолении трудностей, и опасаясь, чтобы мальчик не поранился, ведь ребенку лет восьми-девяти еще нельзя было давать в руки оружие, на двор выпускали с полсотни кроликов, пойманных сетями, и гнали их, заставляя пролезать в лазейку для кошек, проделанную в двери; юный принц становился за дверью с палкой в руке и, когда кролики появлялись, либо промахивался, либо убивал их.
Другое развлечение, которое пришлось по душе ученику князя Сан Никандро не меньше, чем подобное истребление кроликов, заключалось в том, что животных подбрасывали на одеялах; к несчастью, однажды ему пришло в голову подбрасывать одного из королевских охотничьих псов, за что он получил суровое внушение, причем ему было строго-настрого запрещено так обращаться с этими благородными четвероногими.
После того как король Карл III отбыл в Испанию, князь Сан Никандро счел возможным вернуть воспитаннику утраченную им свободу и даже предоставить ему для игры не только четвероногих, но и двуногих. Так, однажды, играя в мяч, Фердинанд заметил среди зрителей, любующихся его ловкостью, некоего молодого человека — худого, с напудренной головой и в платье священника. Увидев его, юный король не мог справиться с мгновенно вспыхнувшим желанием «подбросить» незнакомца. Он шепнул несколько слов на ухо лакею, ожидавшему его распоряжений; лакей побежал в замок — дело происходило в Портичи — и возвратился с одеялом в руках; едва лишь оно было доставлено, король и трое игроков отделились от остальных, велели лакею привести намеченную жертву и уложить ее на одеяло, а сами взяли его за четыре угла и стали подбрасывать незнакомца под хохот присутствующих и улюлюканье черни.
Человек, которому нанесли это оскорбление, был младшим отпрыском знатной флорентийской семьи Мадзиньи. Ему было так стыдно оказаться игрушкою для короля и посмешищем для челяди, что он в тот же день уехал из Неаполя, скрылся в Риме, заболел там и через несколько дней умер.
Тосканский двор обратился с жалобами к правительствам Неаполя и Мадрида, но смерть юного аббата, младшего в семье, была слишком незначительным событием, чтобы за нее понес ответственность сам виновник или его отец.
Легко понять, что король-ребенок, всецело погруженный в подобного рода забавы, скучал в обществе людей образованных, а став юношей, сам устыдился своего невежества, поэтому он все время проводил на охоте, на рыбной ловле либо в военных занятиях со сверстниками, собирая их во дворе замка и вооружая палками от метел; он раздавал своим будущим придворным чины сержантов, лейтенантов, капитанов и стегал плеткой тех, кто плохо маршировал или нечетко командовал. Но удары плеткой, полученные от монарха, принимались за честь, и вечером те, кому досталось больше других, мнили себя особенно облагодетельствованными его величеством.
Несмотря на дурное воспитание, король сохранил долю здравого смысла, приводившего его к добру и справедливости, когда на него не влияли в противоположном направлении. В молодости, до Французской революции, когда он еще не боялся распространения того, что впоследствии называл пагубными веяниями, то есть науки и прогресса, он, едва грамотный, никогда не отказывал ни в должностях, ни в пенсиях тем, кого ему представляли как людей, обладающих обширными знаниями; владея лишь портовым диалектом, он все же не был глух к языку возвышенному и яркому.
Однажды францисканский монах отец Фоско, терпевший притеснения со стороны братии своего монастыря, потому что был образованнее других и лучше произносил проповеди, добрался до короля, пал ему в ноги и рассказал, как он страдает от зависти и невежества окружающих.
