Проклятый манускрипт - Ванденберг Филипп (книги бесплатно без .txt) 📗
Ульрих инстинктивно почувствовал, что происходит с Афрой. Ее поведение не было для него неожиданным. В его жизни тоже многое изменилось, слишком многое, чтобы просто не обращать на это внимания, как будто ничего не случилось. Ульрих прижался к девушке, положив левую руку ей на бедро. Нежно поцеловал ее в шею и молча попытался уснуть. Афра дышала ровно, и Ульриху казалось, что она давно уснула, но через час раздался ее голос:
— Ты тоже не спишь, да?
Ульрих растерялся.
— Нет, — тихонько прошептал он ей в шею.
— Ты думаешь о Гризельдис, я права?
— Да. А у тебя из головы не идут слова книготорговца.
— Гм. Я просто не знаю, что и думать. Мне начинает казаться, что на пергаменте лежит какое-то проклятие, проклятие, которое не пощадит и нас.
— Глупости, — проворчал Ульрих фон Энзинген и погладил Афру по животу. — Пока что у меня не было оснований верить во влияние злых сил.
— Вот именно, пока что! Но с тех пор как мы встретились…
— …ничего не изменилось.
— А смерть Гризельдис?
Ульрих глубоко и так шумно вдохнул, что Афре стало щекотно. Но он ничего не сказал.
— Знаешь ли ты, что твой сын искал меня в день смерти Гризельдис?
— Нет, но меня это не удивляет. В последнее время у нас были не самые лучшие отношения. Он обвинял меня в том, что я свел ее в могилу.
— А меня он обвинял в том, что я тебя заколдовала. И велел оставить тебя наконец в покое.
— Заколдовала — не совсем подходящее слово. Скорее околдовала. Или, еще лучше, очаровала, — Ульрих негромко засмеялся. — В любом случае, тебе удалось придать моей жизни новый смысл.
— Льстец!
— Называй как хочешь. Но ты должна знать, что для меня существовали только планы моего собора. Иногда я ловил себя на том, что начинал разговаривать с каменными фигурами в соборе. Это многое говорит о состоянии души мужчины в самом расцвете сил.
— Твой брак нельзя было назвать удачным?
Ульрих долго молчал. Ему не хотелось отягощать этим Афру. Но темнота в комнате и близость возлюбленной облегчили ему исповедь.
— Гризельдис — дочь церковного писаря, — неуверенно начал Ульрих. — Имя отца она так никогда и не узнала, равно как и имя матери. Сразу же после рождения она попала в женский монастырь в виттельсбахской части Баварии, где стала послушницей. До двадцати лет она ни разу не видела мужских лиц, кроме священника. Довольно благородное лицо, надо сказать, с темными глазами и тонким носом. После ссоры с аббатисой Гризельдис ушла из монастыря еще до принятия обетов. Она научилась там читать и писать, выучила Новый Завет на латыни, но общаться с людьми, а тем более с мужчинами, она так и не научилась. Гризельдис выполняла тяжелую работу и не могла найти себя ни в чем. Ее внешность и отчужденность, которую она проявляла по отношению ко всем, странным образом поразили меня. Я был молод, сейчас я бы сказал, слишком молод, и счел ее замкнутость и пугливость проявлением утонченной женской природы. Когда я впервые поцеловал ее, она спросила, кто у нас будет, мальчик или девочка. Мне пришлось приложить немало усилий, чтобы она поверила, что исходит из неверных посылок. Когда Гризельдис столкнулась с реальностью, в ней произошла роковая перемена. В надежде, что мне удастся переубедить ее, я на ней женился. Но после рождения нашего сына она стала считать, что все, что связано с сексуальностью, отвратительно и ужасно. Однажды ночью я едва успел помешать ей пустить в ход нож, спрятанный под кроватью. Она хотела отрезать мое мужское достоинство и, по ее собственным словам, скормить свиньям. Тогда я еще надеялся на то, что Гризельдис оправится от послеродового шока и вернется к нормальной жизни, но произошло обратное. Гризельдис стала проводить дни у кларисситок. Сначала я думал, что она молится. Позднее я узнал, что за стенами монастыря поощряют плотские развлечения с женщинами.
Афра перевернулась на другой бок и повернулась к Ульриху лицом, хотя ничего не было видно.
— Ты, должно быть, много страдал, — раздался в темноте ее голос.
— Самым ужасным для меня была необходимость соблюдать внешние приличия. Архитектор, жена которого развлекается в монастыре с монашками и пытается отрезать собственному мужу половой орган, вряд ли вызовет уважение. При этом совершенно не важно, какой высоты и красоты собор он построит.
— А Маттеус, твой сын? Он знал, что происходит с его матерью?
— Нет, думаю, не знал. Иначе бы он обвинил в наших плохих отношениях меня. Ты — первая, кому я об этом рассказал.
Афра осторожно коснулась лица Ульриха. Потом взяла его голову обеими руками и приблизила к своему лицу. Поцеловать его в темноте удалось только со второго раза.
Издалека раздался окрик ночного сторожа, объявившего о том, что наступила полночь. Он монотонно предупреждал:
— Гасите огонь и свет, чтобы не случилось никакой беды.
Туманное утро не располагало к тому, чтобы продолжать путешествие. На крышах домов и на тонких ветвях деревьев лежал первый иней. Взглянув в окно, они поняли, что проспали. Извозчик уже запрягал лошадей.
— Поспешите, — крикнул он, увидев лицо Афры в окне. — Нам предстоит сегодня долгий путь!
В общем зале Афра и Ульрих выпили по кружке теплого молока и съели по куску хлеба с жирным салом.
— А где книготорговец? — спросила Афра у хозяина постоялого двора.
Тот засмеялся:
— Он встал самым первым. Вам нужно было просыпаться раньше, молодая госпожа.
Афра была разочарована. Ночью она задавала себе так много вопросов…
— А вы не знаете, куда он поехал, откуда он? Имя его знаете? — не отставала она.
— Ни малейшего понятия. Я не знаю его имени, равно как и вашего. Почему вы сами его не спросили?
Афра пожала плечами.
— А куда вы путь держите?
— На запад, по Рейну, — первым ответил Ульрих.
— Через Чернолесье?
— Думаю, да.
— Непростой путь для этого времени года. Дело к зиме, вот-вот может выпасть снег.
— Не думаю, что все так уж плохо, — засмеялся Ульрих. Потом он расплатился с хозяином и пошел проверить поклажу.
— Красивый городок этот Герольдсбронн, — заметила Афра, когда извозчик направил свой фургон к воротам. Уличные мальчишки, висевшие на дверях фургона и просившие милостыню, соскочили. После того как фургон проехал мост, извозчик взмахнул плетью, и кобылы побежали рысью.
Закутавшись в одеяло, Афра спряталась за спину извозчика, пытаясь укрыться от ледяного ветра. Действительно, они выбрали не лучшее время для путешествия. Ульрих пожал руку Афры.
— Вы много собираетесь сегодня проехать? — крикнул он извозчику.
Тот обернулся.
— Бог его знает. Я смогу сказать больше только тогда, когда мы проедем ущелье Айсбах.
Внезапно туман рассеялся, и перед ними появились первые признаки леса — маленькие густые ельники, расступившиеся через полмили и уступившие место просторным полянам. На вершине холма извозчик остановился и плетью указал на горизонт.
— Чернолесье! — крикнул он против ветра.
Насколько хватало глаз, повсюду был сплошной лес, темный, бесконечный лес на больших холмах. Казалось невообразимым, что это препятствие можно преодолеть на фургоне, запряженном лошадьми.
Ульрих хлопнул извозчика по спине.
— Я надеюсь, ты знаешь дорогу через этот лес, приятель!
Тот обернулся.
— Не бойтесь. Я ездил по этой дороге добрый пяток раз. Правда, не в это время года. Не волнуйтесь!
Уже давно не встречались им людские поселения, не встречались и другие повозки. Когда дорога нырнула в Чернолесье, стало понятно, почему этот лес так называют. Стоявшие почти вплотную друг к другу ели практически не пропускали свет. Кучер придержал лошадей.
В лесу было подозрительно тихо, как в соборе. В этой торжественной тишине грохот, производимый фургоном, казался неуместным. То тут, то там пролетала птица, потревоженная шумом. Афра и Ульрих не решались заговорить. А лес все не заканчивался и не заканчивался.
