Убить сову (ЛП) - Мейтленд Карен (электронные книги бесплатно TXT) 📗
— Нет. Я принёс вот это.
Он протянул маленькую деревянную коробку. В мерцающем свете лампы я увидела распятие, вырезанное на крышке.
— Для Андреа, — сказал монах. — Тело Господа нашего. Семь облаток. Ты должна давать их ей каждый день после исповеди. Это единственная пища, которую она примет.
Я отшатнулась.
— У тебе даже в руках не должно их быть! Где ты это взял?
— Прошу, Настоятельница Марта, не спрашивай. Лучше тебе не знать. Но ты должна взять их, ради Андреа. Ты же знаешь, ваш священник не станет причащать ее каждый день, более того, очень возможно, он вообще ей откажет, как только узнает, что её прогнали из собора святого Андрея и услышит, что про нее говорят. Но ей нужно причастие, иначе она умрёт духом так же, как телом.
— Да ты понимаешь, о чём просишь? — возмутилась я и вдруг поняла, что испуганно оглядываюсь по сторонам, хотя знаю — поблизости никого нет.
— Я не могу давать Андреа тело Господа, и ты тоже не можешь. Разве ты не видишь, брат? Я — женщина. Ты не хуже меня знаешь, что только рукоположенный священник вправе совершать это таинство. Для тебя, монаха, решиться на такое — большой грех, но для меня... Разве ты не знаешь, что наказанием за такое кощунство может стать порка и тюрьма, а то и похуже?
Он всё протягивал мне коробку, как будто я ничего и не говорила.
— Настоятельница Марта, мне известно, что твои сёстры-бегинки в Нидерландах поступали так и прежде, когда священники отказывали им в таинствах. И я прошу, чтобы ты сделала это не от своего имени, а как слуга Господа помогла нуждающейся душе. Как это может быть грехом? Самый младший из слуг может подать дичь гостям на королевском пиру, хотя сам не владеет ни оленем, ни лесом. Разве первые христиане не делили хлеб и вино, подавая друг другу? Ты знаешь, какова любовь Андреа к Господу. Ей не нужно посредничество священника, она выше этого. Её душа постигла в любви священного жениха, он снизошёл к ней, и посредник им не нужен. Ради блага её и своей души, не разделяй Андреа с Господом.
Я вздрогнула и поплотнее запахнулась в плащ. Свет от фонаря плясал на коробке, и распятая фигура на крышке как будто протягивала ко мне руки. Мои пальцы коснулись коробки, я сжала ее и вскрикнула. Коробка была тёплой, как будто фигура на крышке вырезана из живой плоти.
Францисканец спрятал в рукавах руки, словно сообщая, что теперь они пусты и невинны.
— Я буду приходить каждую неделю в этот день и час, чтобы пополнить коробку. После полунощной оставляй её в окошке для милостыни на наружной стене, с незакрытым засовом. Dominus vohiscum. Господь да пребудет с тобой, Настоятельница Марта.
— Et cum spírítu tuo. Так же и с тобой, — не задумываясь ответила я. А потом он ушёл, скользнув в темноту, и растворился, как тень.
Дорога опустела. Если бы не коробка, которую я крепко сжимала в руках, то я поклялась бы, что спала и говорила с призраком во сне. Только деревья шумели над моей головой. Летящие облака заслонили луну, и ночь вдруг стала ещё темнее.
Я поспешила назад к воротам и тихо стучала, пока Привратница Марта не впустила меня внутрь. Сейчас, слишком сонная, она даже не потрудилась спросить, что случилось, но, без сомнения, завтра к ней вернётся любопытство. Мне нужно придумать какое-то объяснение, только не сейчас. Я слишком устала, чтобы думать об этом.
Вернувшись в комнату и заперев дверь, я огляделась в поисках укромного места, куда можно спрятать коробку, и сунула под какое-то покрывало на полке. Руки ужасно дрожали. Я села на корточки у очага, сунув руки под мышки, чтобы они так не тряслись.
Почему францисканец попросил меня о таком? У него не было никакого права взваливать на меня эту ношу. И всё же Андреа зависела от меня. Ее душа, всё, за что она отдала свою жизнь, было ради одного — умереть в милости Божьей. Если отказать ей сейчас в святых дарах, вся её жизнь будет потрачена впустую. Я не могу просто на это смотреть. Я не могу не давать ей того, в чем нуждается её душа. Но я женщина, я не могу никого причащать. Это запрещено, это немыслимо. И всё же... всё же я — единственная, кто может ей это дать.
Сентябрь. День святой Османны
Османна из Бриака, ирландская принцесса, уплывшая в Британию, чтобы избежать замужества. Умерла приблизительно в 650 году, покровительница города Фериси.
Османна
Был день моей святой, поэтому меня освободили от всей работы. Настоятельница Марта велела мне молиться в церкви. Я попыталась, но в тишине голову наполнил всё тот же ужас, что и каждую ночь, когда я без сна лежала в темноте. У меня была лишь одна молитва: «Прошу, пусть сегодня пойдет кровь. Пожалуйста, пусть всё закончится».
Ночью, лежа в кровати, я ощупывала живот. Он увеличивается? Я пыталась не есть. Беатрис заметила и начала соблазнять меня нежными кусками мяса со своей тарелки и медовыми лепешками, которые впихивала в меня в поле. Она была добра ко мне. Но после еды я бежала в отхожее место и вызывала рвоту. Я голодала, но мне нужно было уморить это внутри меня, не дать ему расти. Я не позволю ему питаться мной. Я должна его убить!
От внезапного порыва спертого воздуха лампада над алтарем закачалась, и ко мне понеслись тени. Не в силах больше это выносить, я распахнула дверь и выбежала на слепящий солнечный свет.
На пятачке травы во внутреннем дворе стояла добротная каменная голубятня. Её достроили за прошедшие несколько недель взамен старой, деревянной, разрушенной бурей. Она была прочная, сухая, с хорошими толстыми стенами, с углублениями для птичьих гнёзд и насестом наверху. Туда вели каменные ступени, чтобы, только протянув руку, ухватить голубя, не подозревающего, что его ждёт нож Кухарки Марты. Я обнаружила, что за голубятней хорошо прятаться от ветра и от взглядов остальных женщин.
Но обогнув ее, я почти налетела на Ральфа, сидящего на моем любимом месте, прислонившись спиной к каменной стене. На коленях у него лежала девочка-калека, ее голова покоилась на сгибе его руки. Крошечные пальчики порхали у лица, будто пытались что-то схватить.
Однажды утром Привратница Марта нашла на пороге ребенка, едва прикрытого какой-то тряпкой. Маленькое тельце было настолько скрючено, что девочка не могла ни сесть, ни контролировать движения рук или ног. Удивительно, но Ральф привязался к ней с первого взгляда.
В первые дни пребывания в бегинаже Ральф часами сгорбившись сидел у огня, не говорил и не ел. Целительница Марта пробовала поднять его дух с помощью лавандового масла, но без толку, пока не появился этот ребенок. Теперь прокаженный часами гладил ее по голове, кормил и рассказывал сказки, будто изливая на нее любовь к утраченной семье. Свободной рукой Ральф протягивал голубям хлебные крошки. Люди шарахались от его перебинтованных рук, пряча свои за спину, но птицы охотно к нему слетались.
— Ей нравятся голуби, — не глядя на меня сказал Ральф. — Послушай, как она смеется. Думает, что они прилетают к ней, бедная малютка. Мы кормим птиц каждый день, да, Элла?
Я присела рядом с ними.
— Ее зовут Элла? Я не знала.
— Я так ее зову. Мне говорили, Элла означает «всё». Оно очень ей подходит, ведь она — всё, что есть у меня, а я — всё, что есть у неё. Если у нее и было другое имя, она все равно его не скажет. Вообще-то не думаю, что ей давали имя. «Дьяволово отродье», вот как называла ее одна старая карга в лечебнице. — Он повернулся ко мне, взгляд горел гневом. — Что это за Бог такой, что насылает подобное на невинного младенца? Священники говорят, дитя наказано за грехи родителей. Я-то проклят за то, что грешил, хотя многие из тех, кто похуже меня, до сих пор живы-здоровы. Но какой хозяин станет пороть младенца за воровство отца?
— Например, мой отец. Я видела, как он собственными руками отхлестал мальчишку, чтобы наказать его мать: та призналась, что беременна, а муж ее больше года как умер.
