И один в поле воин - Дольд-Михайлик Юрий Петрович (полные книги txt) 📗
Провокация нанесла огромный вред партизанскому движению: многие активные участники были арестованы, но всё-таки до полного разгрома организации дело не дошло. Те руководители движения Сопротивления, которые остались на свободе, сумели быстро переменить явочные квартиры, адреса, фамилии, местопребывание многих участников движения.
На Дежене партизаны буквально устроили охоту. Правда, теперь он уже называл себя настоящим именем Вилли Мейер. На протяжении первой недели после разоблачения провокатора в Дежене-Мейера стреляли пять раз: его подстерегали на улицах, на квартире, которую ему за это время пришлось трижды сменить, и, наконец, в ресторане — официантка послала ему в грудь две пули.
Из Бонвиля тяжело раненого Мейера увезли в какой-то госпиталь, и несколько месяцев о нём ничего не было слышно. Как же были поражены местные партизаны, когда узнали, что Дежене-Мейер вновь появился на улицах Бонвиля уже в роли адъютанта нового начальника гестапо оберста Гартнера! Всем было известно, что провокатор знает в лицо многих: участников движения Сопротивления. Те из них, кто под видом разносчиков газет, зеленщиков или молочников до сих пор спокойно ходили по улицам города, должны были теперь скрываться, чтобы не попасть на глаза провокатору.
К этому прибавились и осложнения, вызванные деятельностью самого оберста Гартнера. Это был старый опытный гестаповец, которого посылали в места, где создавалась наиболее сложная обстановка. Гартнер сразу отменил комендантский час, патрулирование по ночам и этим смягчением режима завоевал некоторую популярность. Он выпустил из тюрем многих заключённых, среди которых было немало настоящих уголовных преступников. Большинство из них было подкуплено и завербовано Гартнером.
Несколько дней назад партизанам удалось перехватить сообщение, посланное Гартнером в Берлин, в котором он обещал в самое ближайшее время ликвидировать виднейших руководителей движения Сопротивления и намекал на то, что ему посчастливилось напасть на след какой-то организации, существующей в рядах самой немецкой армии. Оберст расхваливал деятельность Мейера, с помощью которого ему удалось установить тайное наблюдение за виднейшими участниками партизанского движения.
Гартнер действовал чрезвычайно осторожно. После неудачной попытки маки взорвать помещение гестапо он работал неизвестно где, а на улице появлялся лишь в сопровождении автоматчиков-гестаповцев и Дежене-Мейера, которого не отпускал от себя ни на шаг.
Обедал Гартнер в офицерском ресторане «Савойя», охранявшемся днём и ночью.
Необходимость как можно скорее ликвидировать Гартнера и Мейера была очевидной. Были все основания предполагать, что весь штаб руководства партизанами будет ими раскрыт. Генрих задумался и даже не слышал, как вернулся денщик.
— Ну, что нового, Курт?
— Все рекомендуют специальный ресторан для офицеров «Савой».
— Далеко до него?
— На параллельной улице.
Через десять минут Гольдринг уже был там. Ресторан раньше принадлежал французу, но недавно бывшего хозяина арестовали, и ресторан отдали инвалиду-гитлеровцу.
«Вход только для немецких офицеров», — прочитал Генрих на входной двери, у которой стоял караульный.
За стойкой буфета он увидел толстого бритоголового немца с густыми рыжими усами.
— Имею честь разговаривать с хозяином ресторана? спросил Гольдринг.
— Так точно, герр обер-лейтенант! — по-военному ответил тот — Швальбе, хозяин ресторана.
— Я только что приехал, герр Швальбе, но успел узнать, что лучший ресторан в городе это ваш. Надеюсь, что вы не откажетесь недели две-три кормить меня своими обедами?
— О, с радостью! Тот, кто рекомендовал мой ресторан, гарантирую, не ошибся.
— Тогда разрешите познакомиться: обер-лейтенант барон фон Гольдринг.
— Я счастлив приветствовать такого высокопоставленного гостя.
— Может быть, ради знакомства мы выпьем с вами по бокалу хорошего вина? — предложил Гольдринг.
— Сочту за честь. — Швальбе проковылял к шкафу у него вместо левой ноги был протез. Поставил на поднос бутылку вина и подошёл к столику, за которым сидел Гольдринг.
Генрих вынул из кармана и положил на стол коробку хороших гаванских сигар.
— О, какая роскошь! — восторженно воскликнул Швальбе, беря одну из них. — Теперь не часто приходится курить настоящие гаванские. Генрих закурил сигару, остальные пододвинул Швальбе.
— Возьмите, я могу доставать такие. Хозяйка моей гостиницы в Сен-Реми запаслась ими на много лет.
— Это для меня лучший подарок! Как долго вы думаете пробыть у нас?
— Две — три недели, возможно — месяц. — Генрих поднял бокал, Швальбе сделал то же самое.
— Ваше здоровье! — провозгласил Генрих.
— За наше знакомство! — поклонился Швальбе. Обеды, герр барон, вы будете заказывать, а столик или отдельный кабинет выберете сами.
— Обедать предпочитаю в отдельном кабинете и, если у вас есть время, я хотел бы взглянуть на него сейчас.
— Прошу вон в ту дверь, за буфетом.
Сопровождаемый хозяином ресторана, Генрих очутился в длинном коридоре со множеством дверей по правою и левую сторону.
— Разрешите войти сюда? — спросил Гольдринг, берясь за ручку.
— Сюда нельзя, этот кабинет каждый день, с двух до четырех, занят. В нём обедает оберст Гартнер с адъютантом. А вы в котором часу будете обедать?
— Ровно в час. Но я не привык спешить, и кабинет мне не подходит.
— Тогда посмотрите другой. — Хозяин открыл первую дверь налево, прямо напротив кабинета Гартнера.
— О, этот меня устраивает, — согласился Гольдринг, окинув взглядом роскошно меблированную комнату.
Заказав обед на завтра, Генрих пошёл в гостиницу и весь вечер провёл дома, не столько перечитывая купленные газеты, сколько обдумывая план своих дальнейших действий.
…Утром следующего дня Гольдринг был у офицера, ведавшего распределением нового автоматического оружия. Выслушав Генриха и не взглянув на наряд, он заявил, что даже ориентировочно не может назвать сроки выполнения наряда. Прозрачный намёк на денежное вознаграждение значительно смягчил неприступного офицера. Когда же Гольдринг достаточно бесцеремонно положил перед ним пачку новеньких банкнот, подчеркнув, что это лишь задаток, офицер стал приветлив и любезен.
— Две недели, я думаю, не будет слишком долгим сроком? — вежливо спросил он Гольдринга.
— Именно то, что требуется.
Когда Гольдринг через полчаса после разговора с офицером позвонил Эверсу и предупредил, что, возможно, через две недели «сигары» будут куплены, тот необычайно обрадовался.
— Награда! Обязательно новая награда, барон! Даю слово! — кричал в трубку Эверс.
Ровно и час, минута в минуту, Гольдринг был в ресторане. Обед подавала немка, пытавшаяся под слоем краски и пудры скрыть если не разрушительную силу времени, то последствия бурно проведённой по ресторанам молодости.
Два-три комплимента, сказанные Гольдрингом, пришлись по вкусу официантке. Она болтала без умолку, прозрачно намекая на своё одиночество. Когда, наконец, она, собрав посуду, ушла, Генрих чуть приоткрыл дверь в коридор и остался в кабинете, медленно потягивая коньяк.
Без десяти минут два два гестаповца вошли в кабинет Гартнера и через минуту вышли в коридор. Увидев приоткрытую дверь номера напротив, гестаповцы без стука вошли в неё.
— Что означает это вторжение? — сердито спросил Генрих.
— Герр обер-лейтенант, мы обязаны проверить ваши документы, — ответил старший из них с погонами фельдфебеля.
Генрих небрежно вынул офицерскую книжку и бросил её на стол. Фельдфебель внимательно прочитал первую страничку.
— О, простите, герр барон! Таковы наши обязанности, почтительно проговорил фельдфебель, возвращая книжку.
— Хорошо. Но имейте в виду: на протяжении двух трех недель я в это время обедаю, кабинет за мной.
— Пожалуйста! Для нас это будет даже удобно.
Ровно в два в коридоре появилась сгорбленная фигура оберста Гартнера в сопровождении адъютанта и двух здоровенных гестаповцев. Генрих посидел ещё несколько минут и вышел.
