Мы еще встретимся, полковник Кребс! - Соколов Борис Вадимович (книги без регистрации txt) 📗
4
В точно назначенное время Обловацкий и Строгов были у начальника отдела Бахметьева.
Иван Васильевич, невысокий, начавший полнеть человек, со следами оспы на широком, скуластом лице, усадил их за стол, на котором лежали развернутая карта-"пятиверстка" побережья и несколько переплетенных томов дела.
– Ну что ж, друзья, не буду повторять уже сказанного вам Василием Николаевичем. Задержу ваше внимание лишь на моментах, представляющих для – вас непосредственный интерес.
Подойдя к столу, Бахметьев открыл один из томов и, найдя по заложенной вкладке нужное место, продолжал:
– Надо предполагать, что в ближайшие часы подтвердится наша уверенность, что были Эмухвари. Эмхи, как зовут их там. Если это были они, то многое прояснится. Дробышев установил, что связь Эмухвари с их зарубежными хозяевами осуществляется с помощью подводных лодок, и напал на их след, но из-за ранения не довел дело до конца. Мы знаем только приблизительно места высадки связных и выгрузки оружия и боеприпасов. А нам надо как можно быстрее их перехватить. Зато нам известно точно, что центральным «почтовым ящиком» является монастырь в Новом Афоне, а его настоятель отец Иосаф не только представитель господа бога. Не доверяя молитвам, он пользуется и коротковолновым передатчиком. Но трогать отца Иосафа пока нельзя, чтобы не встревожить весь муравейник. Наблюдением установлено, что подводные лодки были замечены в секторе Холодной Речки, у селения Кургиле, южнее устья Кодор, и, наконец, седьмого февраля на побережье около устья реки Келасури, у селения Маджарка. Это дает нам право предполагать, что Эмухвари (если это были они) неспроста находились шестого февраля в Бак-Марани, откуда до Келасури по прямой километров шесть.
На этих участках наблюдение ведется непрерывно, хотя не исключено появление лодок в ближайшее время и в других местах побережья, так как выгрузка на берег какого-либо снаряжения шестого-седьмого февраля, по нашим сведениям, не производилась. В Сухуме вам необходимо продолжать работу Дробышева. Мне кажется, – закончил Бахметьев, – что разгадка находится в Сухуме и в Новом Афоне. Особенно в Афоне, – подчеркнул он. – Как уже сказал Василий Николаевич, вы выезжаете завтра сочинским, едете отдельно. О вашем выезде знает только начальник опергруппы ГПУ Абхазии Чиверадзе, с которым вы встретитесь в Сухуме. Вопросы есть?
– Нет. Все ясно! – Обловацкий и Строгов встали.
5
– Василий Николаевич, Русанова здесь, – доложил секретарь.
– Просите!
Березовский поднялся навстречу входившей в кабинет молодой высокой женщине.
– Здравствуйте, Елена Николаевна!
Он пожал руку и гостеприимным жестом показал на диван:
– Садитесь, нам нужно поговорить.
Русанова с недоумением и тревогой смотрела на Березовского, не понимая, зачем ее вызвали.
– Я знаю, что вы замужем, знаю, кто ваш муж. Вы, видимо, счастливы с ним, – медленно заговорил Березовский, садясь рядом и разглядывая свою гостью. Заметив горькую усмешку, тронувшую ее тонкие губы, он посмотрел ей в глаза. – Видимо, счастливы, – раздумчиво повторил Березовский, – если ушли к этому человеку, несмотря на то, что годились ему в дочери. Ушли, причинив огромное горе другому, с которым связали прежде свою жизнь…
– Я не понимаю вас. По какому праву вы… – вскинув голову и с волнением глядя на Березовского, начала Русанова. Но тут же тревожно спросила: – Что-то случилось? Да?
Березовский медлил с ответом.
– Не знаю, правильно ли я сделал, пригласив вас сюда, но дело в том… – он запнулся и снова внимательно посмотрел ей в глаза. – Дело в том, что Дробышев тяжело ранен.
Он хотел сказать, что знает о любви Федора к ней, что там, далеко, Дробышев борется со смертью и – кто знает! – будет ли жив. Хотел, но не успел. Русанова схватила и сжала его руку. Лицо ее побледнело.
– Он жив? Говорите правду, только правду!
Березовский утвердительно кивнул головой.
Она отпустила его руку. Еще минуту назад такая прямая, гордая, Русанова вдруг будто сжалась, сгорбилась, опустила голову и заплакала.
– Ну вот и хорошо! – дрогнушим голосом сказал Березовский. Еще минуту назад он чувствовал неприязнь к этой женщине, но сейчас что-то теплое шевельнулось в его душе. Значит, не безразличен ей Дробышев.
– Вот и хорошо! – повторил он.
Елена Николаевна с недоумением взглянула на него.
– Вытрите слезы и успокойтесь, – сказал Березовский. Она послушно вынула платок и стала вытирать глаза.
– Расскажите мне все, – попросила она. – Как это случилось? Что с ним?
Она не отрываясь смотрела на Березовского большими, влажными глазами, а он, взволнованный и подобревший, ходил по кабинету, подсаживался к ней и вновь вставал и рассказывал о ранении Дробышева, о том, какой он мужественный и верный человек. Она слушала и думала, что в сущности никогда не переставала любить Федора, и что он тоже любит ее, и что она во всем виновата.
Наклонив голову, Русанова плакала. Березовскому стало жаль ее.
– Успокойтесь, ну, успокойтесь же, – говорил он.
– Можно мне поехать туда? – спросила Русанова.
– А муж, как он отнесется к этому?
– Я объясню ему все, он должен понять.
– Ну, а если не поймет? – настаивал Березовский.
– Ах, что я сделала! – она на мгновение снова ушла в свои мысли, но тут же опомнилась. – Я не могу не ехать. Я очень виновата перед ним. – Она замолчала и потом, видимо думая о своем муже, сказала: – Ну, а если не поймет, все равно я поеду.
Березовский почувствовал, что ею движет не минутная вспышка жалости и раскаяния, а настоящая, большая любовь, потерянная и вновь найденная.
– Так, значит, решили ехать? – спросил он. И хотя теперь уже знал, что она ему ответит, все же добавил, проверяя и ее и себя: – А то подумайте! – Березовский посмотрел ей прямо в лицо. – Если любишь – поезжай, но поезжай совсем. Помоги ему, он стоит большой любви! Поезжай завтра, тебя проводят.
Он говорил ей – ты, как сказал бы своей дочери, которая поняла свою ошибку и решила ее исправить.
6
Едва поезд отходит от платформы, пассажиры, которым предстоит провести вместе несколько суток, устраиваются и начинают знакомится.
Не был исключением и этот мягкий вагон поезда Москва – Сочи.
Елена Николаевна приехала на вокзал в последнюю минуту. Только она вошла в тамбур, прозвучал свисток, паровоз дернул, и вагоны, лязгнув буферами и заскрипев, тронулись с места. Елена Николаевна прошла по коридору, нашла свое купе и открыла дверь.
За столиком сидела старуха. Отодвинув занавеску, она смотрела в темное окно. Напротив нее толстяк, лет сорока, восточной внешности, краснощекий, с узкими усиками, дымил папиросой. Опущенные наполовину верхние полки закрывали свет плафона, и только настольная лампа освещала сидевших.
Русанова вошла, попутчики повернулись к ней.
Мужчина встал:
– Видите, мамаша, в нашем лагере прибыло! – оживленно сказал он, обращаясь к старухе, взял из рук Елены Николаевны чемодан и поставил на верхнюю полку. – Это ваше сиденье? – спросил он, кивнув на место у окна. Он помог Елене Николаевне снять пальто и сел у двери, внимательно ее разглядывая. Русанова поблагодарила, уселась и машинально поправила волосы. Старуха пожевала беззубым ртом и поджала губы. Смотрела она неприязненно и хмуро. Молчание нарушил мужчина:
– К морю едете? – спросил он, растягивая слова, с небольшим грузинским акцентом. Она кивнула головой. Он обрадовался: – Купаться не придется, но вино пить будем. И тепло у нас, не то, что в Москве.
Дверь открылась и в купе вошел невысокий, немного сутулый человек.
– Вот нам и попутчица до самых Сочи! Довольны? – спросил его толстяк.
Обловацкий – это был он – неопределенно пробормотал что-то, но вежливо улыбнулся. Ему хотелось спать, а не разговаривать. И вообще, в своих частых поездках он предпочитал мужскую компанию. «Вот бы сюда Строгова». – подумал он, бросив взгляд на новую пассажирку. Чуть продолговатое лицо с большими черными грустными глазами, зачесанные на прямой пробор темные с отливом волосы делали ее похожей не то на грузинку, не то на еврейку. Эту красивую запоминающуюся внешность не портил даже чуть-чуть крупный нос и тонкая каемка большого рта.
