Огненный скит.Том 1 - Любопытнов Юрий Николаевич (читать книги полностью без сокращений бесплатно TXT) 📗
Затем, склонившись над сундуком, стал что-то неразборчиво шептать.
Когда воины выкопали яму, Асвид взмахнул рукой:
– Опускайте!
Пока закапывали достояние команды, Асвид определял местонахождение сундука, запомнив скалы и деревья, вымерил расстояние от берега до ямы.
На свеженасыпанную землю накатили огромный валун и вернулись на корабль.
Асвид принял решение – прорвать строй судёнышек русов. Будут живы – вернутся за сундуком. Погибнут – он не достанется никому.
Часть первая
ТАЙНА СТАРЦА КИРИЛЛА
Глава первая
В ловушке
Изот проснулся от сильного гула. Казалось, мощный ураган обрушился на скит и рвал, и крушил всё вокруг себя. Келья, в которой горела только лампадка перед образом Спасителя, потемневшим от времени и копоти возжигаемых свечей, была освещена неестественно багровым светом, мечущимся по тёсаным бревенчатым стенам.
Как был в исподнем, Изот вскочил с лавки, на которой спал, и бросился к небольшому оконцу, выходившему на площадь. Отсветы рдяного пламени ударили в лицо, озарили окладистую бороду, широкий лоб, волосы, расчёсанные на прямой пробор, глаза, в которых отразились растерянность и беспомощность.
«Пожар!» – пронеслось в мозгу Изота, и сердце забилось неровно и учащённо.
Скит стоял неправильным шестиугольником. Стены келий и соединявших их между собой крытых холодных переходов, или сеней, образовывали замкнутую жилую линию. Теперь эти постройки были охвачены пламенем. Горели балясины крылец, пламя лизало стены, стелилось тугим напором по тесовым крышам. Во дворах, где содержалась общинная живность, блеяли овцы, ржали лошади, мычали коровы. Озверевшие псы выли, лаяли, хрипели, старались разорвать цепи, на которые были посажены. Свечами полыхали вековые ели, росшие на территории скита.
На площади он не увидел ни единой живой души. Хоть бы чья-либо тень мелькнула во дворе. Только треск, гул, космы дыма и обжигающий пламень! Создавалось впечатление, что скит вымер. Но это было не так. Сквозь шум разбушевавшейся стихии Изоту чудилось, что он слышит крик, даже не крик, а крики. Нельзя было разобрать, что кричали: то ли звали на помощь, то ли молились, то ли проклинали кого – всё сливалось в один многоголосый жуткий вой. Так могли кричать только обезумевшие от страха люди в минуты смертельной опасности.
Оцепенение охватило Изота. Несколько мгновений он стоял, оторвавшись от окна, скованный ужасом, не в силах побороть парализовавшего его страха. Когда оторопь прошла, он подбежал к двери, ведшей на галерею, обрамлявшую кельи с внутренней стороны, хотел открыть, но она не поддалась его усилиям. Сколько он не толкал её, она не открывалась, тяжёлая, сколоченная из широких смолистых досок. «Заперт!» – острым ножом полоснуло сердце отчаяние.
Скитник схватил широкую лавку, на которой спал, и что было мочи, стал ею, как тараном, бить в дверь, стараясь сорвать с петель. Но доски только содрогались от ударов. Убедившись, что этим он ничего не добьётся, отбросил лавку в сторону и заметался по келье, не зная, что предпринять, чтобы выбраться из огненной западни.
Почему-то на ум пришла лихая пора времен протопопа Аввакума, когда десятки людей, защитников старой веры, по приказу патриарха Никона, ссылались в остроги, заточались в ямы, а наиболее непокорные заживо сжигались в срубе. Какую же веру они имели, чтобы вынести эту смертную казнь через заживосожжение?! Вот огонь подступает, неся смерть, а он, Изот, стремится спасти живот свой.
– Господи, – прошептал он, – за что же кару посылаешь? В чём мы грешны? За что эта погибель?
А огонь наступал горячей лавиной, пожирая попадавшееся на пути, руша кровли и стены. Замолкли и собаки, и коровы, и ни один человек не подавал голоса, только нарастал гул разбушевавшегося огня. Кроваво-багровый свет заполнил помещение и всё набухал, готовый испепелить и келью, и Изота. Над потолком трещало и гудело, из рассохшихся щелей тёк дым, смрадный и едкий.
«А как же старец Кирилл? – подумалось Изоту в эту минуту. – Он же немощен и болен… Что с ним? Кто поможет ему?»
Девяностодвухлетний старец Кирилл обитал в отдельной келье, к которой также вёл крытый переход. Постами и молитвами готовил себя к уходу в мир иной. Отошедший от дел скита, он не потерял уважения в общине. Слово его всегда воспринималось с большим послушанием и почтением, к его советам прибегали в горестные минуты, его назидания и поучения старались выполнять, проявляя этим нескрываемую любовь к старцу. Он ещё помнил те годы, когда община жила в мире и дружбе, не было стяжательства и откровенного зла, лихоимства, поругания дедовских заповедей, когда все жили вместе, творя общие дела, получая общую заботу и равное отношение к себе. Теперь под наплывом мирской жизни, усугубился отток молодежи из скита за корыстным рублём.
Для Изота Кирилл значил больше, чем для остальных обитателей скита. Когда-то старец теплом души своей пригрел мальчишку-сироту, заботился о нём, хотя в скиту не бросали на произвол судьбы осиротевших детей, но сердцем чувствовал Изот, что Кирилл благоволит к нему больше, нежели к остальным детям, а потом и вообще взял на своё воспитание и содержание. Сам он никогда не имел семьи и всю нерастраченную любовь выплеснул на Изота. Мальчишка тоже привязался к наставнику и другу и эту привязанность сохранил на всю жизнь. Поэтому хуже огня жгла сердце мысль, что старец погиб в своей келье и не смог Изот ему закрыть глаза, отправляя в последний путь.
Изот бросился в переход, откуда можно было пройти к старцу, но отпрянул: потолочные балки были обрушены, их чёрные бока объял пламень – выход был закрыт огнём. А в его келье загорелся подоконник, полыхали ставни, языки пламени облизывали косяки, подбираясь к матице, помещение наполнялось густым дымом, от которого становилось трудно дышать, першило в горле, слезились глаза.
Сорвав со стены висевший на гвозде кафтан, сунув ноги в сапоги, Изот выскочил в сени и открыл дверь в чулан, из которого ходил в погреба и амбары. И здесь с двух сторон бушевал огонь, обугливая карнизы и подстропильные брёвна. Как порох горел иссохший от времени мох в пазах, коробились тесовые ставни – всё трещало, гудело, и огненный вал накатывался, как волна, с рёвом и шумом.
Изот тронул карман кафтана – в нём ли ключи от клетей, каморок, погребов и подвалов? Ключи слабо звякнули. Слава Богу, хоть ключи на месте!
Изоту полсотни лет. Чёрная с проседью борода, белое лицо, крепкие плечи, шея, руки. В молодости по силе не было ему равных в скиту. Один таскал брёвна по настилу на строящиеся кельи, одной рукой вбрасывал на плечи четырехпудовые мешки с зерном, а застрявшую телегу из глубокой колеи выталкивал лёгким усилием. Своим усердием, молитвами, послушанием и тщанием, с которым относился к любому делу, кое ему поручалось, снискал уважение в среде скитников и был поставлен келарем – старшим по хозяйственному чину. Он распоряжался общим имуществом и всеми запасами продовольствия. Но в скиту звали его не иначе как ключником.
Он перекрестился, прошептал: «Господи, помилуй! Спаси и сохрани чада своя от смерти!» Натянул кафтан поглубже на голову, чтобы уберечься от огня и дыма, и вошёл в чулан. Это был единственный путь спасения: через объятые пламенем брёвна вниз, в подземелье.
Жар обступил его. Сквозь рассохшиеся и прогоревшие брёвна на потолке сыпались искры и падали капли расплавленной смолы. Наощупь нашёл и толкнул дверцу, ведшую в погреба, и очутился в узком подземном тамбуре. Здесь было темно, и не ощущался испепеляющий жар огня.
Изот сбросил задымившийся кафтан на пол, затоптал языки горевшей смолы, протёр слезившиеся от дыма глаза. Здесь у него в углу в небольшой нише были сложены свечи. Пошарив рукой, достал несколько штук, сунул за пазуху, нашёл кресало, кремень, коробочку с трутом. Высек огонь, зажёг свечу. Узкий тамбур, скреплённый с боков дубовыми стойками, скудно осветился. Но света было достаточно, чтобы видеть под ногами. Стал спускаться по широким ступенькам, выложенным небольшими круглыми окатышами. Отодвинул засов ещё одной двери и очутился в низком помещении.
