Мятежная дочь Рима - Дитрих Уильям (читаем книги онлайн без регистрации txt) 📗
И вот сейчас я тут, чтобы расспросить выживших, что означало, что мне придется распутать паутину лжи, самообмана и искренних заблуждений, составляющих суть того, что зовется человеческой памятью, чтобы обнаружить крупицы правды. Большинство надежных свидетелей мертвы, а остальные разбежались или слишком подавлены тем, что произошло. Что они могут помнить? Вонь Адрианова вала, запах горящих бревен, разлагающейся человеческой плоти, зловоние оставленной бежавшими жителями и гниющей еды, кишащей омерзительно жирными червями? Днем их мучили полчища невесть откуда слетевшихся мух, ночью — стаи голодных одичавших собак, которых тщетно пыталась прогнать подальше горсточка истощенных рабов и покалеченных солдат, которым изредка помогали крестьяне-бритты, силком пригнанные сюда, чтобы починить то, что еще можно было починить. Да, вот оно — зловоние победы, которая, в сущности, не столько победа, сколько поражение, наглядное свидетельство победы разрухи над стабильностью и порядком.
Сколько у нас времени до того, как варвары решат вернуться?
И это тоже желали знать император и сенат.
Я составил целый список тех, кто мог что-то знать и кого необходимо было расспросить. Служанка. Кухарка. Владелец виллы. Захваченный в плен друид. Но я начал с солдата, туповатого и прямодушного.
Центурион, сидевший вместе со мной в носилках, носил имя Лонгина: отличный послужной список, нога, покалеченная ударом топора варвара во время последней, отчаянной битвы, в темных глазах — боль и сознание того, что ему уже никогда не придется ходить. И… ни малейших признаков отчаяния. Ведь он был овеян славой, которой я мог только завидовать. Я задавал ему вопрос за вопросом.
— Тебе известно, кто я?
— Доверенное лицо императора.
— Ты понимаешь, для чего я приехал сюда?
— По приказу императора и сената.
— Верно. А ты для чего здесь?
— Я должен выполнять свой долг. Так было всегда, сколько я себя помню.
— Итак, стало быть, ты готов ответить на мои вопросы?
— Отвечу, коли смогу. — Коротко и без малейших колебаний. Истинный сын Рима.
— Хорошо. Итак, тебе известен старший трибун Гальба Брассидиас?
— Конечно.
— Ты помнишь, когда он получил этот чин?
— Еще бы — я сам привез ему приказ о повышении.
— И когда это было?
— Осенью два года назад.
— Значит, ты был гонцом?
Лонгин не был простым солдатом. И он хорошо понял мой вопрос — естественно, я был немало удивлен, что ему, старшему по званию, центуриону, поручили то, с чем мог справиться простой гонец.
— Больно уж деликатное было поручение. Герцог Фуллафод, правитель северной Британии, послал именно меня, поскольку я был с Гальбой во всех его походах и знал его лучше, чем кто-либо еще. Тяжелый человек, но отличный солдат. Гальба, я имею в виду.
— Что ты хочешь этим сказать? Что значит — тяжелый человек?
— Кавалерист. Не какой-то там светский щелкун, любитель попоек или пустопорожних разговоров. Сам он не римлянин, нет — откуда-то из Фракии, грубоватый, немного неотесанный. Верхом сидит так, словно родился в седле, а вот в грамоте не силен. Суровый, немного мрачный. Словом, как раз из тех, кого хорошо иметь рядом во время сражения.
— Согласен. — Как будто я имел об этом какое-то представление! — И как он принял эту новость? С радостью?
Словно припоминая что-то, Лонгин задумался. Потом на лице его появилась кривая усмешка.
— Неужели нет?
— Все это покажется тебе бессмысленным. Да и как же иначе, коли ты, господин, знать не знаешь, что такое Вал.
Оскорбление… правда, весьма тщательно завуалированное. Легкий намек на разницу между старым солдатом и каким-то горожанином. Смешно, честное слово! Можно подумать, эта медная бляха на груди что-то меняет!
— Я всю свою жизнь провел на Валу! — прорычал я, дав ему понять, какая сила стоит за моей спиной. — Стена Рима, она тянется от Аравийского полуострова до этих ваших болот. Думаешь, тебе удалось задеть меня? Мне доводилось обмениваться оскорблениями с надменными сарматскими воинами и скрупулезно просеивать все сплетни варваров-гуннов, кривиться от вони верблюдов берберов, воинов пустыни, и есть что придется вместе с караульными на продуваемых всеми ветрами берегах Рейна, и считать при этом огни бесчисленных костров, которые по другую сторону реки жгли германцы. И ты будешь рассказывать мне о Вале?
— Нет. Просто все это как-то… сложно.
— Ты дал слово, что ответишь на мои вопросы.
Он разом сгорбился, и на лице его промелькнула неприятная гримаса.
— Я отвечу на них. Но ты хочешь услышать честный ответ, а это… непросто.
— Не понимаю. Объясни.
— Жизнь тут, на границе, сложная. То ты простой караульный, а то, глядишь, вестник или даже посол. То на стене, то в воротах. То сражаешься с варварами, то идешь с ними на мировую. Для чужаков это как с женщиной…
— Ну, ты, похоже, слегка забегаешь вперед. Я ведь просил тебя всего лишь сказать мне, как отнесся Гальба к тому, что его назначили старшим трибуном. А ты кинулся оправдывать его.
Лонгин заколебался. По лицу его я видел, что он пытается понять, что я за человек. На нем я читал сомнение, он явно гадал, можно ли мне доверять. Да и как вообще можно быть уверенным в этом? Скорее уж наоборот, подумал я. Это я мог понять. Вообще, подумал я про себя, самое трудное в жизни — это чтобы тебя поняли.
— Ты видел своими глазами ту брешь, через которую ворвались варвары?
— Да. Я первым делом кинулся туда.
— И что ты там увидел?
Вопрос остался без ответа. Судя по выражению его лица, Лонгин явно рассчитывал получить хоть какое-то подтверждение, что мне можно верить. Что я способен понять то, что он мне сейчас скажет. Я немного подумал. Потом со вздохом принялся перечислять:
— Слабый гарнизон. Обозленных, мрачных мастеровых. И уже остывший погребальный костер, на котором не осталось ничего, кроме кучки обгоревших костей.
Лонгин молча кивнул, выжидающе глядя на меня.
— Стену чинили, — продолжал я, выкладывая потихоньку то, о чем будет сказано в моем отчете, — но не так тщательно. Не так, как ее когда-то строили. Я проверил качество извести, так вот, ее явно разбавляли. Раствор получился слабый. Подрядчик, похоже, попался хапуга, а у имперского старшего мастера просто еще мало опыта. Его предшественник погиб во время битвы. Пройдет немного времени, раствор высохнет и станет не тверже обычного песка. Поэтому все придется начать заново.
— Придется ли? — прищурился он.
Я понял, что он имел в виду. Феодосий отдал строгий приказ, но все расползалось прямо на глазах, и он был бессилен что-либо изменить. Об Адриановом вале забыли. Лучшие мастеровые и ремесленники потихоньку перебирались на юг.
— Нужно переделать, — с нажимом проговорил я. — А насколько хорошо… это уж будет зависеть от верных Риму людей — как ты, например.
Он кивнул.
— А ты наблюдательный человек, инспектор Драко. Ничего не укроется от твоего взгляда. И ты умен… возможно. Во всяком случае, достаточно, раз ты успел побывать в стольких странах и дожить до своих лет. — Похоже, это похвала, догадался я. Выходит, я ему понравился. Не скрою, слова центуриона приятно пощекотали мою гордость. Надо же, меня, человека, чье орудие — хорошо подвешенный язык, смог оценить солдат! — Возможно, ты даже честен, что, согласись, в наши дни большая редкость. Поэтому я расскажу тебе о Гальбе, и о госпоже Валерии, и о последних золотых деньках петрианской кавалерии. Патриции наверняка свалят всю вину на него, но я… я его не виню. А ты?
Я снова задумался.
— Верность — главная из добродетелей.
— Которую Рим никогда не мог по достоинству оценить.
Вот так вопрос, подумал я. Все отлично знали, в чем состоял долг солдата перед государством. Он обязан был отдать за него жизнь, если понадобится. А вот в чем долг государства перед своим солдатом?
— Гальба всю свою жизнь отдал Риму, а потом влияние, которым пользовалась эта женщина, отняло у него петрианцев, — продолжал Лонгин. — Она корчила из себя невинность, но…
