Время царей - Вершинин Лев Рэмович (полная версия книги .TXT) 📗
Войска Антигона под командованием бешеного Деметрия, боящегося не столько умереть, сколько огорчить отца, высадились в Элладе, и полис за полисом открывают перед ними ворота, изгоняя македонские гарнизоны. Наивно полагать, что Одноглазый демон не попытается вступить и в Македонию. Тем паче, что законное право у него есть. После Полисперхонта именно он – старейший из вождей. Единственный претендент на посох наместника, если Полисперхонт покинет этот мир, чего, как ни жаль, ожидать осталось недолго.
Вот почему Кассандр приглашает слепого и беспомощного старика в Пеллу! Вот почему угрожает вечным изгнанием роду Карнидов, если приглашение будет отвергнуто! Полисперхонт в Пелле! Это значит, что право Кассандра на власть признано наместником, пусть изгнанным, но от этого не менее законным!.. Это значит, что древний посох, подаренный некогда первому Аргеаду, Карану, Олимпийцами – вот он, этот посох, стоит в углу! – станет достоянием Антипатрова сына, и он, именующий себя всего лишь исполняющим обязанности наместника, получит право на власть вместе с посохом из рук послушного Совета…
Если же Полисперхонт предпочтет явиться в ставку Деметрия… О! Положение Кассандра осложнится многократно. Ведь у него достаточно врагов и в Македонии, и в Элладе, а болтовня о законности, пустопорожняя в спокойные дни, становится подчас смертельно опасным оружием в период кризиса!
И, кроме того…
Сын Антипатра называет себя опекуном юного Царя Царей. По какому праву? Он взял его в плен, это верно, и ныне вся Ойкумена шушукается о том, что наследник Божественного – бесправный узник в руках у подданного. Не позавидуешь Кассандру: тяжкая ноша, этот мальчишка! Нести – непосильно, бросить – страшно! Законная же опекунша, родная бабушка несчастного мальца, завещала воспитание внука, в случае своей гибели, двоим: своей дочери, Клеопатре Эпирской, и наместнику Полисперхонту. Ну что ж! Клеопатра давно уже обитает в Сардах Лидийских, под опекой Одноглазого, и по слухам, хворает. Полисперхонт же – здесь, в заснеженных тимфейских ущельях. Что, если вдобавок к заветному посоху и единственной родственнице Царя Царей Антигон заполучит еще и законного опекуна бедного мальчика, чье право на престол узурпировано Кассандром?!
Кто-кто, а уж Антигон умеет выжимать масло даже из жмыха. А тут и подавно не упустит своего! Так что не зря засуетился Кассандр!
На кратчайшее мгновение ноздри слепца хищно напряглись, заострились.
И тут же опали.
Нет. Стар он уже для этих игр. Если бы хоть немного раньше, когда глаза еще видели свет!
А теперь осталось только думать о внуках.
Их вполне устраивает золотая клетка, обещанная Кассандром. По сути дела, это – предел их мечтаний.
А что ждет их при дворе Антигона?
Одноглазый суров. Он не любит роскоши и не терпит изнеженности. Деметрий же, хоть и прослыл первым щеголем Ойкумены, но возвышает людей не по родовистости, а за отвагу и талант. Увы, ни тем, ни другим боги не одарили наследников тимфейской диадемы. Им, балованным и много о себе мнящим, будет плохо и неуютно под знаменем Антигона… Много хуже, чем в Пелле…
Итак, решено?
Пусть подавится Кассандр посохом наместника! Пусть хоть подотрется завещанием Олимпиады!
Не о чем было бы и думать… Если бы в цену, оговоренную Антипатридом, не входила голова Ираклия!
Геракла…
– Паренек! – негромко позвал Полисперхонт, и грамматик, чутко дремлющий в уголке, встрепенулся.
– Я здесь, господин!
– Вина!
Шаги. Шорох. Плеск.
Морщась, слепец пригубил кисловатую, много больше положенного разведенную ключевой водой, влагу.
Горло защемило от вкуса диких яблок, но спустя несколько мгновений боль, сжавшая сердце, ослабла.
Геракл…
Словно в насмешку дали мальчугану это громкое имя! Ни в раннем детстве, ни теперь, в юности, не подходило и не подходит оно худенькому тихому книгочею, разумному не по годам и ласковому, словно глупый, доверчивый теленок, чье появление на свет не только никого не обрадовало, но, напротив, озадачило многих.
Когда после Исской победы Божественный, наотмечавшийся уже до зеленых слонов, явился поглазеть на захваченный гарем персидского шахиншаха Дария и, протрезвев несколько от созерцания цветника красавиц, насиловал одну за другой жен побежденного, разве мог кто-то предположить, что красавица Барсина, первая супруга шахиншаха, не только понесет, но и сумеет родить мальчишку?
Ребенок еще не дососал впервые поднесенную грудь, а судьбу его уже решал Военный Совет, и далеко не все стратеги полагали, что новорожденному есть смысл жить. Впрочем, последнее слово, разумеется, оставалось за отцом. «Как бы то ни было, – сказал Божественный, выслушав всех, – а в нем течет моя кровь. Пусть живет. Может быть, на что-то и сгодится. А воспитателем пускай будет… – Он обвел лица стратегов мутным, еще не прояснившимся после очередной попойки взглядом и хмыкнул: —…Ну, скажем, ты, Полисперхонт! Ты и сам царек ублюдочный, вот и воспитывай ублюдка!»
…Пожалуй, стоит сделать еще глоток.
Побольше, чтобы проняло!
Да, Ираклий…
Геракл.
Прихоть судьбы, сирота, считающий Полисперхонта родным дедом и любящий его так искренне, как может любить только ребенок, никогда не видевший ласки ни от кого, кроме как от этого сурового, но умеющего быть и нежным деда. Никогда не задающий вопросов об отце, но плачущий, когда заходит речь о матери. Смешной мальчишка, с детства мечтающий быть кифаредом* и не любящий крови. Однажды ему сделалось плохо, когда, забредя на поварню, он случайно увидел, как режут кур к вечерней трапезе…
Бесценное сокровище, бережно хранимое в самой отдаленной из башен горной Тимфеи, без игр, без сверстников. Сокровище, само не сознающее, скольким взрослым и серьезным людям мешает самим фактом своего существования в этом мире.
Подумать только!
Сын Божественного! Пусть и зачатый в насилии, но признанный отцом во всеуслышание! Да еще и прямой отпрыск шахов из рода Ахемена, законный наследник тройной тиары* Востока! При удачном стечении обстоятельств права его на державу отца, причем – всю, без исключений, от македонских гор до берегов Инда, – потянут, пожалуй, покрепче, чем права юного Александра, внука Олимпиады! Тот ведь, если судить по чести, хотя и рожден в браке, заключенном по всем правилам, но Роксана, выносившая его в чреве, – всего только дочь захудалого согдийского сатрапа, ни с какого боку не причастная к сиятельному роду Ахеменидов…
На вес золота оценит Ираклия Одноглазый. Понятное дело, живого.
И уже назвал свою цену за мертвого – Кассандр. Подленько свалив решение на плечи Полисперхонта: «поступай, как считаешь нужным». Но, не забыв добавить: «в известных тебе обстоятельствах…»
Менее всего нужен сыну Антипатра Ираклий здравый и невредимый. И так уже Кассандра именуют «тюремщиком царя».
Еще меньше нужен Антипатриду Ираклий в ставке Антигона.
…Еще глоток вина! Чтобы почти забытый хмель пробил до самых глубин!
Ах, Ираклий, Ираклий…
Геракл…
Ласковый. Добрый. Нежный, словно девушка.
Он так тоскует в отдаленной башне, так страдает от одиночества и студеных ветров! Но никогда ни одной жалобы не слышал от него Полисперхонт! И даже теперь, почти эфеб, он бежит к воротам, заслышав голос Полисперхонта, и обнимает его крепко-крепко, и гладит седые волосы, и целует в невидящие глаза…
Почти внук.
Но только почти.
В нем не течет кровь тимфейских Карнидов.
А жаль…
Яблочное самодельное вино – откуда тут, в горах, взяться другому? – хоть и нещадно разбавленное, сделало свое дело. Тяжкие, недобрые мысли превратились в легкие, шаловливые, вовсе не давящие усталую душу.
О чем, собственно, думать?
В чем сомневаться?
На том берегу Ахерона, куда скоро уже доставит его ладья сумрачного Харона-перевозчика, ему, Полисперхонту, предстоит держать ответ за внуков перед своими сыновьями.
А Божественный?.. Что ж, если он и вправду сейчас на Олимпе, пусть докажет это хоть раз.
