Шпоры на босу ногу - Булыга Сергей Алексеевич (книги бесплатно без txt) 📗
И ладно! Зато погода тем временем стояла отменная, ожидался небывалый урожай. В Великом Княжестве, а равно с ним и в Белоруссии, издавались указы, рассылались воззвания, праздновались победы, а Великая Армия уже шагала по исконно русским землям. Смоленск, Бородино, занятие Москвы, пожар…
А потом был сентябрь. Первопрестольная лежала в развалинах. Наполеон требовал себе бумаги касательно Пугачева, делал наброски манифеста к крестьянам, да после бросил, решив, что с новым Емельяном он уже точно ни о чем не сговорится. Ну а с царем…
Но и с царем оказалось не легче. Царь, говорят, был настолько расстроен потерей Москвы, что никого, даже послов, не принимал, а собирался удалиться в Сибирь, отрастить себе бороду и питаться спаржей и черным хлебом…
(Здесь я позволю себе вмешаться и вымарать несколько строк, ибо мы не Вальтер Скотты и к августейшим особам обращаться не станем. Скажу только, что наш возлюбленный монарх не ошибся, ожидая найти в каждом дворянине Пожарского, в каждом духовном Палицына и в каждом гражданине Минина. А посему неприятель, пришедший к нам с лукавством в сердце и с лестию в устах, вынужден был бежать из белокаменной по старой смоленской дороге. – маиор Ив. Скрига 2-й, кавалер орденов св. Георгия 4 класса, св. Владимира 3 степени, бриллиантового знака св. Анны 2 класса и золотой сабли с надписью за храбрость. Имею также знак отличия беспорочной службы за ХУ лет.)
Артикул второй
ДЕВИЦА ЛЕНОРМАН ПРИГОВОРЕНА К РАССТРЕЛУ
Смеркалось. По разоренной Виленской дороге отступали те, кого еще недавно именовали Великой Армией. Строй был нещадно сбит, смешались мундиры, смешались языки двунадесяти народов. Никто не соблюдал субординации. Да и к чему это было теперь, когда уже зачехлены знамена, а пушки, те вообще едва ли не все до последней брошены под Красным во время поспешной переправы через Днепр.
Однако всё ещё торчат из солдатских ранцев витые канделябры и связки серебряных ложек, уцелевшие лошади идут под княжескими чепраками, а вместо шинелей кое-кто одет в дорогие шубы.
Но это что! Ноябрь, остатки былой роскоши. А вот в сентябре, по выходе из Москвы, солдаты отправлялись в путь в золоченых экипажах. Обоз Великой Армии тогда растянулся на тридцать пять верст. Однако вскоре на смену удивительно теплой осени ударили морозы, а за ними и казаки. Великая Армия пришла в беспокойство, а после в уныние, и потуже затянула ремни. Солдаты голодали, а лошади и вовсе дохли от бескормицы, и кавалерия мало-помалу спешилась. Пушки, лишенные конной тяги, сталкивались в придорожные канавы. Но по-прежнему тянулся за армией огромный обоз, влекомый сотнями лошадей. Несметные сокровища Москвы, столицы дикой Азии, теснились на подводах. Церковная утварь и фамильное серебро, золотые монеты и лисьи хвосты, тончайшая парча и даже украшения кремлевских стен – десятки и сотни пудов баснословной добычи… А лошади падали всё чаще и чаще, мела метель, наседали казаки, и дороге в Европу не было видно конца. Колонны роптали всё громче и громче, о дисциплине давно позабыли, и те, кто посмелей, бежали в лес, а те, кто оставался, затевали драки. Случалось, убивали офицеров. Тогда, чтобы хоть как-то поднять моральный дух армии, Наполеон, выступая из Дубровны, пошел пешком, как равный среди равных. Да! А еще он приказал сжечь обозы с награбленным, а высвобожденных таким образом лошадей передать в артиллерию, дабы спасти оставшиеся пушки.
Правда, приказ так и остался на бумаге.
А тут еще стало известно, что Дунайская армия адмирала Чичагова будто бы вышла к Березине и тем самым отрезала отступающим дорогу в Европу. Стали всерьез поговаривать о возможном пленении Великой Армии во главе с императором и всеми его маршалами.
(И еще рассказывали, будто атаман граф Платов обещал отдать свою дочь замуж за того, кто приведет ему живого Наполеона. – маиор Ив. Скрига)
А чтобы этого не случилось, Великая Армия должна была вновь стать подвижной и боеспособной. Наполеон воскликнул, что лучше он будет есть руками, нежели русским достанется хотя бы одна вилка с его номограммой – и запылали подводы с добычей императора, а вслед за ними сгорел и весь обоз с награбленными сокровищами. Зрелище было ужасное – горели не только богатства, горела последняя память недавних побед.
Но, как говорили знающие люди, сгорели только рухлядь да тряпки – меха, шелка и прочее. Главная же добыча, золото и драгоценности, была спрятаны надежными людьми в надежном месте – с тем, чтобы будущей весной, при совершено других, конечно же, благоприятных обстоятельствах…
Однако когда это еще всё переменится! А пока, при обстоятельствах нынешних, император выступил из Бобра уже без обременительного обоза.
А впереди его ждала Березина. Кстати, на Березину тогда возлагались большие надежды. Ведь же за ней, как всем было известно, Великую Армию ждут полные склады продовольствия в Минске и Вильно. И, главное, на Березине русские будут наконец остановлены – такой был план, и о нем тоже все знали. Так что оставалось немного – только бы дойти до Березины…
Да, именно, вот только бы дойти! Но сил оставалось все меньше и меньше, а широкая, лучшая в мире дорога уже ни у кого не вызывала восторгов. От самой Орши вдоль нее еще совсем недавно, летом, тянулся бесконечный сосновый бор. Бор был весьма хорош. А теперь от него почти что ничего не осталось. Дело в том, что теперь, поздней осенью, чтобы хоть как-то согреться, солдаты на привалах поджигали деревья прямо на корню. Лес отступил от дороги, и теперь на многие и многие версты тянулись лишь обгорелые стволы, навевавшие весьма невеселые мысли.
Но старые солдаты живут, пока идут!
И вот брела по разоренной дороге одна из отступающих колонн. Угрюмые ветераны шли, стараясь не смотреть по сторонам. А на ноги им наступали…
Лошади, тащившие одинокий экипаж. А в нем…
Сидевший у окна рыжеволосый маршал, кстати, прославленный храбрец, молча задернул занавеску, откинулся к стене и сделал вид, будто он задремал.
Кроме маршала в карете находили еще двое: генерал Оливье Оливьер, ведавший при штабе маршала делами определенного свойства, и дама, в которой без труда можно было узнать витебскую знакомую сержанта Дюваля. Маршал молчал, молчали и его спутники. Ну, что касается генерала, то именно благодаря молчанию он в свои еще довольно молодые годы и дослужился до высоких чинов. А вот дама, ехавшая вместе с ними, та была весьма не прочь побеседовать, однако не знала, с чего бы ей лучше начать.
Вот оттого и получилось, что первым заговорил маршал.
– Итак, – вдруг сказал он, едва приоткрыв веки, – мои гусары задерживают в лагере даму, которая именует себя девицей Ленорман. Девица Ленорман, как известно, является особой приближенной к императору. Так вы по-прежнему настаиваете на том, что всё, сказанное вами, правда?
– Нет, конечно, – с улыбкой ответила дама.
– А почему?
– Да хотя бы потому, что я, во-первых, не девица, а вдова. А во-вторых, госпожа Ленорман старше меня лет на пятьдесят и примерно столько же лет безвыездно живет в Париже. Ведь так?
– Так, – согласился маршал.
– Ну, вот! – и дама снова улыбнулась. – Кроме того… Да, что и говорить, быть личной гадалкой императора, без всякого сомнения, лестно. Однако…
– Короче, – строго сказал маршал. – Ваше имя?
Дама скромно потупила взор и после некоторой паузы все же ответила:
– Зовите меня просто: мадам.
– Как вам будет угодно, Мадам.
Сказав это, маршал нахмурился. Мадам, напротив, снова улыбнулась. И мало этого – она достала из рукава шубы колоду карт и принялась ловко их тасовать.
– Тогда скажите, где вы были… – начал было маршал…
Однако Мадам перебила его.
– Но и это не все! – продолжала она, раскладывая карты у себя на коленях. – Говорят, что накануне нынешнего похода девица Ленорман предсказала императору, будто его мудрость превратит бесконечные снега России в китайский шелк, в бриллианты Голконды, и что зима застанет нас на Волге, покорный Александр пришлет послов из Тобольска, а богдыхан будет жаждать нашего покровительства…
