Хозяйка тайги - Духова Оксана (лучшие книги читать онлайн .TXT) 📗
Она положила на ковер игольницу и глянула на Ниночку, что крутилась перед золоченым зеркалом. Беззаботная графинюшка, восхищенная подвенечным нарядом и без конца думающая о своем «Бореньке», о нежных его словечках, ласковых руках и страстных поцелуях.
– Будет бунт, как пить дать, будет, – вынесла свой политический вердикт Прасковья. – Сущая рех-во-люция, так это теперь называется. Ой, чего только не наслушаешься, людям платья пошивая. Заговор тайный составлен против царя, а заговорщики-то все люди знатные, известные, князья да генералы. И, знаете, милая, что говорят-то они? Дескать, настало время с царем расквитаться, мол, да здравствует свобода, равенство, братство, как хранцуз какой-то окаянный Руссо прописал. Вот ведь как. Вы только представьте, ваше сиятельство, барынька моя милая, что сотни тысяч холопьев чумазых вольную получат, от крепости освободятся?
Ниночка юлой крутнулась перед зеркалом. Широкая юбка ее почти готового уж платья колоколом взлетела.
– Я ничего не понимаю в политиках, Прасковья. Я вот замуж выхожу…
– Говаривают, что бунтовать-то еще в декабре нынешнем зачнут. Это вам, барынька, не шутки. – Прасковья с кряхтением поднялась с колен и поправила седые волосы. – А ведь декабрь-то уже на дворе… Во имя всех святых угодников, ох и кровушки в эти дни прольется! Вы б поспрашивали его милость Бориса-то Степановича, он же, чай, лейтенант, он многое, небось, слышал.
– Борис Степанович ничего не знает ни о каких заговорах, – Ниночка бросилась в широкое, обитое дамаскими шелками кресло. – Он бы мне все сразу обсказал и батюшке моему тож. Все лишь болтовня пустая, Прасковья. Склока великих князей за трон есть хорошая кормушка для сплетен и домыслов лукавых. Будет ли царем Николай, Константин ли – все едино, в России ничего не изменится!
– Константин-то слабак, а Николай – государь строгий. Но никто из них с покойным братцем своим Александром Павловичем таки не сравнится.
– Тебя сие волнует, Прасковья? – Ниночка поудобнее откинулась в кресле и рассмеялась звонко. – Лично я замуж выхожу. А второго января я с Боренькой в Ригу отъезжаю…
Во всю свою жизнь не было у Николая I дня страшнее и тягостнее 14 декабря. Он решил пойти навстречу опасности. Мятеж, бунт, что ж, он не струсит. Как-никак наследник престола! С самого раннего утра он был уже на ногах. Сжав зубы, с побелевшими губами и глазами ждал он событий этого дня. А что события сии не замедлят себя ждать, он нисколько не сомневался.
К семи прибыли во дворец почти все полковые генералы и командиры гвардейского корпуса. Все в золоте, эполетах и аксельбантах, подтянутые и торжественные…
Твердым, хорошо поставленным голосом Николай громко зачитал манифест от собственного лица о восшествии на престол. Оглядев присутствующих генералов, развернул бумагу с духовным завещанием Александра Павловича и так же громко и четко зачитал и его. А затем отречение от престола братца-слабака, Константина.
– Есть ли у кого сомнения в законности моих притязаний на русский трон?
Генералы переглянулись, но ни один из них не осмелился в этой обстановке возразить хоть словом единым.
– Если я хоть час буду императором, я покажу, что этого достоин…
Солнце спряталось за пелену клочковатых туч, спускался над площадью и Сенатом синеватый туман, все происходящее казалось нереальным, как будто совершалось в странном сне. В Петербурге внезапно стало просто пронзительно холодно. Трупно-серое небо давило на город. Да тут еще и колокола раззвонились заполошно. То примкнувшие к мятежникам захватили церкви и заставили звонарей взяться за веревки на колокольнях. Еще никогда – разве что на коронации царей, в дни тезоименитства сиятельнейших особ да по великим праздникам – не звонили все разом колокола петербургские. И этот звон дружный был словно провозвестие конца света, как приветствие… совершенно нового дня. Иного. Но не было в сей час пророков в Отечестве своем.
На Сенатской площади Московский полк выстроился в каре в ожидании других бунташных частей. Небольшое количество заговорщиков собралось группкой и принялось жарко совещаться. Может, пора уж ударить, броситься на штурм Зимнего? В здании Сената не было никого, кого можно было б принудить подписаться под их собственным манифестом, Адмиралтейство вообще как вымерло. А колокольный звон все несся и несся над Петербургом.
– …Приготовить карету для императорской семьи, – бросил Николай Павлович подбежавшему адъютанту. В случае атаки можно было ускакать в Царское Село и оттуда руководить подавлением мятежа.
А мятежное каре на площади все стояло. Солдаты мерзли в одних мундирах, блистая четким построением и не двигаясь с места. Чего они ждали, чего они ждут?
По дорожкам бежал в беспорядке лейб-гренадерский полк.
– Стой! – закричал Николай, обрадовавшись подкреплению.
Солдаты в беспорядке закричали:
– Мы за Константина!
Он сжал зубы и едва процедил:
– Ну, коли так, то вот вам дорога, – и махнул рукой в сторону Сенатской площади.
Миновало уж два часа стояния на Сенатской. Были разосланы агитаторы в казармы других полков. Ждали подкрепления, а оно все не приходило. Не было и полков противника, с коими можно было б потягаться силой, чтобы хоть что-то стало ясно. Устали уж от запутанности-то.
Ниночка стояла у окна, зашторенного неплотно, и в незаметную щелочку поглядывала на здание Адмиралтейства. Прасковья крестилась мелко, едва заслыша конский топот. Мимо дворца пронесся эскадрон. На Адмиралтействе пробило уж два часа пополудни.
– Ты узнала? Узнала? – взволнованно воскликнула Ниночка и прижалась лицом к холодному оконному стеклу. – Это ж… Борин полк? Ведь так? – голос девушки внезапно задрожал. – Прасковья, они же не посходили все с ума, они ж не перестреляют друг друга? А? Ты что-нибудь понимаешь, Прасковья?
– Нет, ваше сиятельство, барышня моя милая, – портниха еще плотнее закрыла шторы на окне. – Может, то перед присягой царю войска натаскивают. Его сиятельство, граф-батюшка придет и все нам обскажет. – И Прасковья вновь занялась Ниночкиным платьем, хоть ее руки и дрожали столь сильно, что она и иголку держать не могла.
Прасковья узнала Бориса Тугая. Он прогалопировал во главе своего эскадрона к заговорщикам.
А потом – едва часы пробили два, – к Адмиралтейству промаршировали новые полки. Вот только шли они за царя. Все они обступили Сенатскую площадь. Финляндский полк встал вдоль берега Невы. Знаменитые измайловцы защищали Адмиралтейство. Конногвардейцы – все, кроме эскадрона лейтенанта Тугая, – сомкнули кольцо.
Коротенький зимний день угасал. Спряталось за тучи неяркое северное солнце, начали тускнеть очертания зданий, посерел лед на Неве.
Одного за другим отправлял Николай парламентеров к восставшим. Старенького и дрожащего от страха Петербургского митрополита Серафима с Сенатской прогнали криками и улюлюканьем. Взбешенный великий князь Михаил Павлович сам вызвался объяснить восставшим всю нелепость их требований, но в него стреляли, и Михаилу пришлось ни с чем вернуться назад.
После его ухода мятежники переглянулись.
– Кровь все-таки прольется, – шепнул князь Оболенский Рылееву.
Рылеев, один из самых ревностных и пламенных вожаков восстания, страшно устал за последние часы, он все искал Трубецкого, переговаривался с офицерами в казармах, пытался убедить в своей правоте все еще сомневающихся.
– Мы все погибнем. Господи, нас предали, предали!
Лейтенант Тугай спешился и бросился к Оболенскому.
– Это все, кого я смог убедить! – крикнул он. – Всего лишь эскадрон. – Он заткнул за пояс тяжелый пистолет. – В казармах все передают слова Николая: «Кто взбунтуется, получит восемьсот ударов шпицрутенами и отправится в Сибирь до конца дней своих». Это как-то не возбуждает в людях геройство.
– А вы? – спросил Оболенский. – Вы-то все же примкнули к нам?
