Кучер кабриолета - Дюма Александр (первая книга .txt) 📗
«Ах, если бы вы знали!»
Видно, ему надоело слушать одно и то же, потому что, наклонясь к ее уху, он сказал:
«Я все знаю».
«Вы?» — переспросила она.
«Да! Вы любили, а вас предали, бросили».
«Да, предали, — подтвердила она, — подло предали, безжалостно бросили».
«Так вот, — сказал г-н Эжен, — поверьте мне ваши горести. Знайте, мною движет не любопытство, а желание быть вам полезным. Мне кажется, я уж не совсем чужой для вас».
«О нет, нет! — воскликнула она. — Ведь тот, кто готов, как вы, рискнуть жизнью ради другого — великодушный человек. Уверена, вы-то не бросили бы несчастную женщину, оставив ей в удел либо вечный позор, либо быструю смерть. Да, да, я все вам расскажу».
Тут я подумал: «Ладно, начало положено, выслушаем историю до конца».
«Но прежде всего, — заметила девушка, — позвольте мне написать отцу, ведь я оставила ему прощальное письмо, сообщила о своем решении, и он думает, что меня уже нет в живых. Вы позволите ему, не правда ли, приехать сюда? О, только бы в порыве отчаяния он не отважился на какой-нибудь безрассудный шаг. Позвольте ему приехать незамедлительно. Чувствую, что только с ним я смогу поплакать, а слезы принесут мне облегчение!»
«Напишите, конечно, напишите, — сказал мой хозяин, пододвигая ей перо и чернильницу. — Кто посмеет отсрочить хотя бы на миг священное свидание дочери с отцом, мнивших, что они разлучены навеки? Пишите, я первый прошу вас об этом. Не теряйте ни минуты. Как должен страдать в эту минуту несчастный ваш батюшка!»
Пока мой хозяин разглагольствовал, она настрочила записку хорошеньким, бисерным почерком и, подписавшись, спросила адрес дома, где находится.
«Бакская улица, дом тридцать один», — пояснил я.
«Бакская улица, дом тридцать один!» — повторила она.
И — хлоп! — чернильница опрокинулась на простыню. Помолчав, девушка заметила с грустью:
«Верно, само провидение привело меня сюда».
«Провидение или не провидение тому виной, а потребуется целая бутыль жавеля, чтобы вывести это пятно», — пробормотал я.
Господин Эжен казался озадаченным.
«Я вижу — вы удивлены, — проговорила она. — Но, узнав мою историю, вы поймете, какое впечатление произвел на меня адрес, названный вашим слугой».
И она вручила ему письмо для своего отца.
«Кантийон, отнеси это письмо».
Я бросаю взгляд на адрес: улица Фоссе-Сен-Виктор.
«Конец не близкий», — говорю.
«Не важно, найми кабриолет и возвращайся обратно через полчаса».
Я выбежал на улицу как встрепанный; мимо проезжал кабриолет, я вскочил в него.
«Сто су, приятель, чтобы отвезти меня на улицу Фоссе-Сен-Виктор и вернуться обратно!»
Хотелось бы мне самому хоть изредка иметь таких щедрых седоков…
Останавливаемся у подъезда невзрачного дома. Стучу, стучу, наконец привратница, брюзжа, отворяет дверь.
«Брюзжи себе», — бормочу я и спрашиваю:
«На каком этаже живет господин Дюмон?»
«Боже мой, уж не с вестями ли вы от его дочки?»
«Да, и с отличными», — отвечаю я.
«На шестом этаже, в конце лестницы».
Я поднимаюсь, перескакиваю через две ступеньки; одна дверь приоткрыта; смотрю и вижу старика военного, который безмолвно плачет, целуя какое-то письмо, и заряжает при этом два пистолета. «Должно быть, отец девушки, — думаю, — или я очень ошибаюсь».
Толкаю дверь.
«Я приехал к вам от мадемуазель Марии», — говорю ему.
Он оборачивается, становится бледным, как мертвец, и переспрашивает:
«От моей дочери?»
«Да, от мадемуазель Марии, вашей дочери. Ведь вы — господин Дюмон и были капитаном при прежнем режиме?»
Он утвердительно кивает.
«Вот, возьмите письмо».
Он берет письмо. Скажу, не преувеличивая, сударь, что волосы дыбом стояли у него на голове, а со лба падали такие же крупные капли, как из глаз.
«Она жива! — воскликнул он. — И спас ее твой барин! Сию минуту, сию же минуту вези меня к ней! Вот возьми, мой друг, возьми!»
Он шарит в ящике небольшого секретера, вынимает оттуда три или четыре пятифранковые монеты, которые словно играли там в прятки, и сует мне их в руку. Я беру деньги, чтобы не обижать его. Осматриваю помещение и думаю: «Не больно ты богат». Поворачиваюсь на каблуках, кладу все двадцать франков позади бюста некоего полководца и говорю отставному военному:
«Премного благодарен, господин капитан».
«Ты готов?»
«Жду только вас».
И он ринулся вниз по лестнице, да так быстро, как если бы съезжал по перилам.
Я кричу ему:
«Послушайте, послушайте, служивый, на вашей винтовой лестнице ни черта не видно!»
Какое там! Он был уже внизу. Ладно. Сидим мы в кабриолете, и я говорю ему:
«Не сочтите за нескромность, господин капитан, но позвольте вас спросить, что вы собирались делать с заряженными пистолетами?»
Он отвечает, сдвинув брови:
«Один пистолет предназначен некоему негодяю, да простит его Бог, а я простить не могу».
Я говорю сам себе: «Понятно, он имеет в виду отца ребенка».
«А другой — мне».
«Хорошо, что все обошлось иначе», — отвечаю я.
«Дело еще не кончено, — заявляет он. Но скажи мне, каким образом твой барин, этот превосходный молодой человек, спас мою несчастную Марию?»
Тут я все рассказал ему. Слушая меня, он рыдал, как ребенок… Сердце разрывалось на части при виде того, как плачет старый солдат, извозчик и тот сказал ему:
«Сударь, как это ни глупо, а слезы застилают мне глаза, и я с трудом правлю лошадью. Если бы бедное животное не было умнее нас троих, оно прямиком отвезло бы нас в морг».
«В морг! — воскликнул капитан, вздрогнув. — В морг! Подумать только, что я не чаял найти мою несчастную Марию, мою любимую дочку, в ином месте; я уже воображал ее себе, бездыханную, на черном и мокром мраморе! О, скажи мне его имя, имя твоего барина: мне хочется благословить его и поминать вместе с другим дорогим мне именем».
«С именем того человека, чей бюст стоит у вас в комнате?»
«О, Мария! Ведь правда, что она вне опасности? Врач отвечает за ее жизнь?»
«Не говорите мне об этом враче: дурак он, недоумок!»
«Как? Разве состояние моей дочери внушает опасение?»
«Да нет же, нет! Это относится ко мне, к моему носу».
Пока мы беседовали, экипаж катил себе по улицам, и вдруг извозчик крикнул:
«Приехали!»
«Помогите мне, друг мой, — попросил капитан, — ноги что-то не слушаются меня. Где живет твой барин?»
«Вот тут, на третьем этаже, там, где горит свет и какая-то тень виднеется за занавеской».
«Идем же, идем!»
Несчастный человек! Он был белее полотна. Я взял старика под руку и почувствовал, как сильно бьется его сердце.
«А что, если я найду ее бездыханной?» — проговорил он, смотря на меня безумным взглядом.
В тот же миг двумя этажами выше распахнулась дверь квартиры г-на Эжена, и мы услышали женский голос:
«Отец! отец!»
«Это она, это ее голос!» — вскричал капитан.
И старик, который за секунду перед тем дрожал всем телом, взлетел по лестнице, словно юноша, вбежал в спальню, ни с кем не здороваясь, и, плача, бросился к кровати дочери.
«Мария, дорогое дитя, любимая девочка моя!» — твердил он.
Когда я вошел, трудно было не растрогаться, видя их в объятиях друг друга. Старик прижимался своей львиной головой с большущими усами к личику дочери, сиделка плакала, г-н Эжен плакал, я тоже заплакал, словом, настоящий потоп.
Хозяин говорит сиделке и мне:
«Надо оставить их вдвоем».
Мы выходим все трое. Г-н Эжен берет меня за руку и говорит:
«Подожди Альфреда де Линара — он скоро вернется с бала — и попроси его зайти ко мне».
Я занимаю наблюдательный пост на лестнице и думаю: «Ну, приятель, ты за все получишь сполна».
По прошествии четверти часа слышу «траля-ля, траля-ля!» Это он поднимается по лестнице, что-то напевая. Я вежливо обращаюсь к нему:
«Мой барин просит вас на два слова».
«Разве твой барин не может подождать до завтра?» — возражает он насмешливо.
