Приключения троих русских и троих англичан - Верн Жюль Габриэль (лучшие книги .txt) 📗

На следующий день туземцы в количестве примерно пятидесяти человек стали карабкаться на гору сразу с трех сторон. Весь «гарнизон крепости» вышел наружу, к подножию стены. Европейское оружие, быстрозарядное и скорострельное, произвело опустошения в рядах макололов, и те скоро оставили попытку напасть на чужаков. Но тем снова пришлось подумать, что с ними будет, когда не десятки, а сотни макололов кинутся на штурм горы? Тут у сэра Джона Муррэя возникла мысль установить перед крепостью митральезу, сняв ее с самоходной барки. Но вся трудность состояла в том, чтобы втащить это тяжелое орудие по отвесно горчащим выступам, карабкаться по которым и налегке было не так просто. Матросам судна «Королева и Царь» пришлось проявить немало ловкости, проворства и отваги, но уже днем двадцать шестого февраля грозная митральеза была установлена в амбразуре зубчатой стены. Оттуда теперь в направлении лагеря макололов смотрели все ее двадцать пять стволов, расположенных веером. Туземцам предстояло скоро познакомиться с этим орудием смерти, которое цивилизованные нации двадцать пять лет спустя возьмут на вооружение.

Во время своего вынужденного бездействия на вершине Скорцефа астрономы каждую ночь вычисляли высоту звезд. Очень ясное небо, очень сухая атмосфера позволили им сделать превосходные наблюдения. Измерив широту Скорцефа, они получили цифру 19°37'18,265'' — величину с точностью до тысячных долей секунды, то есть почти до метра. Большей точности нельзя было добиться. Этот результат утвердил их в мысли, что они находятся, по крайней мере, в полуградусе от северной точки своей дуги, и, следовательно, их треугольник, который они стремились упереть в вершину пика Валькирии, завершит собою тригонометрическую сеть.

Следующий день, двадцать седьмого февраля показался очень долгим маленькому гарнизону. Если обстоятельства благоприятствовали «форелоперу», отправившемуся в путь пять дней назад, то он со своими спутниками уже мог прибыть на место сегодня. Значит, в эту ночь следовало наблюдать за горизонтом особенно тщательно, ибо там, на севере, мог появиться свет фонаря. Полковник Эверест и Матвей Струкс уже навели свой объектив таким образом, чтобы пик вошел в рамку объектива. Теперь если на вершине Валькирии появится свет, то его тотчас заметят и без промедления произведут нужный замер.

В течение этого дня сэр Джон тщетно прочесывал кустарники и высокие травы. Он не спугнул ни одного мало-мальски съедобного животного. Даже птицы, потревоженные в своем укрытии, улетели искать себе в прибрежной чаще более надежное убежище. Почтенный охотник досадовал, ибо сейчас он охотился не ради своего удовольствия, а трудился pro domo sua [215], если только это латинское выражение можно употребить применительно к желудку англичанина. Наделенный завидным аппетитом, сэр Джон, которого не могла удовлетворить третья часть рациона, поистине страдал от голода. Его коллеги легче переносили воздержание — то ли потому, что их желудки были менее требовательны, то ли потому, что, по примеру Николая Паландера, они могли заменить традиционный бифштекс одним-двумя уравнениями второй степени. Что касается матросов и бушмена, то все они голодали точно так же, как почтенный сэр Джон. Кстати, крошечный резерв продовольствия подходил к концу. Еще один день — и все припасы истощатся, и, если экспедиция «форелопера» задержалась в пути, гарнизон форта неизбежно окажется в отчаянном положении.

Ночь с двадцать седьмого на двадцать восьмое февраля прошла в наблюдениях. Темнота, спокойствие и прозрачность воздуха особенно благоприятствовали астрономам. Но горизонт оставался погруженным в глубокую тьму. Никакого признака света. Матвей Струкс и полковник Эверест, сменяя друг друга, тщетно вглядывались в окуляр подзорной трубы. Тем не менее, прошел еще только минимальный срок, отпущенный экспедиции Михаила Цорна и Вильяма Эмери. Их коллегам ничего не оставалось, как вооружиться терпением и ждать.

Днем двадцать восьмого февраля маленький гарнизон Скорцефа съел последний кусок мяса и сухари. Но надежда в сердцах отважных ученых не ослабевала, и, даже если им придется питаться только травой, они решили не покидать этого места, пока не завершат работу.

Наступила ночь. Вновь астрономы вооружились подзорной трубой. Один или два раза им казалось, что они видят свет фонаря, но скоро убеждались, что этим светом была подернутая дымкой звезда на горизонте.

Первого марта есть уже стало нечего. Вероятно, привыкнув в последние дни к малому количеству пищи, члены экспедиции легче перенесли ее абсолютное отсутствие, чем сами предполагали, но, если Провидение [216] не придет им на помощь, завтрашний день обещает жестокую пытку.

И Провидение не оставило их. Второго марта сэр Джон и Мокум, мучимые голодом, с блуждающими глазами бродили по вершине Скорцефа. Страшный голод терзал им внутренности. Не дойдут ли они до того, что начнут есть траву, которую топчут ногами, как об этом говорил полковник Эверест?!

— Вот если бы у нас были желудки жвачных животных! — повторял бедный сэр Джон. — Каким бы подспорьем стало для нас это пастбище! А то ведь никакого зверья, никакой птицы!

Говоря это, сэр Джон обращал взоры к огромному озеру, которое расстилалось под ним. Там матросы «Королевы и Царя» пытались поймать какую-нибудь рыбу, но тщетно, а водоплавающие птицы, летавшие стаями над поверхностью его спокойных вод, никого не подпускали к себе близко.

Тем временем сэр Джон и его спутник, которых ходьба вскоре чрезвычайно утомила, прилегли на траве, у подножия земляного пригорка высотою в пять-шесть футов. Тяжелый сон, скорее — забытье, затуманил им мозг, глаза непроизвольно закрылись. Понемногу они впали в состояние какого-то оцепенения. Пустота, которую они ощущали внутри, мучила их. А оцепенение могло на какое-то мгновение прекратить испытываемые муки, и они поддались ему. Сколько времени длилось это сонное состояние, ни бушмен, ни сэр Джон сказать не могли, но час спустя сэр Джон почувствовал, что его разбудили какие-то неприятные покалывания. Он встряхнулся, постарался снова заснуть, но покалывания продолжались, и, потеряв терпение, он открыл глаза.

По его одежде бегали полчища белых муравьев. Ими были покрыто все лицо и руки. Нашествие насекомых заставило его вскочить, словно внутри у него развернулась пружина. От этого резкого движения проснулся бушмен, лежавший с ним рядом. Мокум тоже был весь покрыт белыми муравьями. Но, к величайшему удивлению сэра Джона, Мокум, вместо того чтобы прогнать насекомых, стал брать их горстями, подносить ко рту и с жадностью есть.

— Тьфу! Какая гадость, Мокум! — произнес сэр Джон с отвращением.

— Ешьте! Ешьте! Делайте как я! — ответил охотник, не переставая жевать. — Ешьте! Это бушменский рис!..

Мокум действительно назвал насекомых так, как их называют туземцы. Бушмены охотно питаются этими муравьями, их существует два вида — белые муравьи и черные муравьи. Белые муравьи, по их мнению, более лакомое блюдо, в котором, правда, есть один недостаток: их надо съесть очень много. А потому африканцы обычно смешивают белых муравьев с соком мимозы. Но мимозы на вершине Скорцефа не было, и Мокум удовольствовался тем, что ел свой рис «в натуральном виде».

Сэр Джон, понукаемый голодом, который от вида жующего бушмена еще больше усилился, преодолев отвращение, решил последовать его примеру. Муравьи миллиардами выползали из своего огромного муравейника, чем и являлся на самом деле тот пригорок, у которого прикорнули двое спящих. Сэр Джон взял их целую пригоршню и поднес к губам. В самом деле, эта масса ему понравилась. Он нашел, что у муравьев очень приятный кисловатый вкус, и почувствовал, как боль в желудке стала понемногу стихать.

Между тем Мокум не забыл и о своих товарищах по несчастью. Он сбегал в крепость и привел сюда весь гарнизон. Матросы без всяких колебаний набросились на эту странную пищу. Пожалуй, Матвей Струкс и Паландер сомневались какое-то мгновение, но пример сэра Джона Муррэя подействовал на них, и бедные ученые, полуживые от недоедания, по крайней мере, перехитрили голод, поглотив огромное количество белых муравьев. И тут произошло нечто неожиданное.