Графиня де Шарни. Том 1 - Дюма Александр (полная версия книги .TXT) 📗
Сердце Шарни болезненно сжалось. Ему показалось, что он заметил в поведении графини нечто сходное с тем, о чем говорил король; однако боль от его последнего свидания с Андре была еще слишком остра, чтобы он мог поверить и невнятному голосу своего сердца, и утверждениям короля.
— Я потому еще обратил на это внимание, — продолжал Людовик XVI, — что уже во время моего путешествия в Париж, когда королева послала вас ко мне в Ратушу она сама мне потом рассказала, что графиня едва не умерла от горя, пока вас не было, а позже — от радости, когда вы благополучно вернулись.
— Государь! — с печальной улыбкой заметил Шарни. — Богу было угодно, чтобы те, кто по рождению выше нас, имели то преимущество, что могут читать в чужих сердцах тайны, недоступные другим людям. Если король и королева это видели, значит, так оно и было. Однако мое слабое зрение позволило мне увидеть другое; вот почему я прошу короля не обращать внимания на пламенную любовь ко мне графини де Шарни, если ему угодно поручить мне какое-нибудь опасное дело или послать куда бы то ни было с поручением. Я бы с удовольствием уехал из Парижа, даже с риском для жизни.
— Однако когда неделю тому назад королева хотела отправить вас в Турин, вы, как мне показалось, сами пожелали остаться в Париже.
— Я подумал, что для выполнения этого поручения вполне подойдет мой брат, государь, а сам остался в надежде получить другое — более трудное и опасное задание.
— Ну что же, наступило именно такое время, когда я хочу поручить вам одно дело; сегодня оно трудное, а в будущем, возможно, и небезопасное; вот почему я говорил с вами о нынешнем одиночестве графини: я хотел бы видеть ее рядом с подругой, потому что отнимаю у нее мужа.
— Я напишу графине, государь, и расскажу о том, какие добрые чувства вы к ней питаете.
— Как «напишете»? Разве вы не повидаете графиню до отъезда?
— Я лишь однажды посетил графиню де Шарни, не испросив на то ее позволения, государь, и, судя по тому, какой прием она мне оказала, мне не следует к ней приезжать, даже если она сама разрешит... не будь на то особого приказания вашего величества.
— Не будем больше об этом говорить; я обсужу это с королевой в ваше отсутствие, — сказал король, поднимаясь из-за стола.
Он удовлетворенно крякнул, как человек, хорошо покушавший и довольный своим пищеварением.
— Да, признаться, доктора правы: любое дело представляется совершенно по-разному в зависимости от того, занимаемся ли мы им на голодный или на сытый желудок… Пройдите в мой кабинет, дорогой граф; я чувствую, Что могу чистосердечно обо всем с вами поговорить.
Граф последовал за Людовиком XVI, размышляя о том, что материальная, грубая сторона человека иногда лишает коронованную особу величия, в чем гордая Мария-Антуанетта неустанно упрекала своего супруга.
Глава 21. ГЛАВА, В КОТОРОЙ КОРОЛЬ ЗАНИМАЕТСЯ ГОСУДАРСТВЕННЫМИ ДЕЛАМИ
Хотя король переехал в Тюильри всего две недели тому назад, оборудование двух комнат в его апартаментах было полностью закончено.
Это были его кузница и кабинет.
Позже, при обстоятельствах, которые окажут на судьбу несчастного короля меньшее влияние, нежели теперешние, мы еще пригласим читателя в королевскую кузницу; а сейчас давайте войдем в кабинет вслед за Шарни; он уже стоит перед письменным столом, за который только что уселся король.
Стол завален картами, книгами по географии, английскими газетами и бумагами; среди них нетрудно различить те, что исписаны рукой Людовика XVI: у него мелкий почерк, король не оставляет свободного места ни сверху, ни снизу, ни на полях.
Характер проявляется в мелочах: бережливый Людовик XVI не только не оставлял на листе бумаги свободного места, но под его рукой белый листок покрывался таким количеством букв, какое, казалось, он теоретически просто не мог вместить.
Шарни, около четырех лет проживший в непосредственной близости от обоих венценосных супругов, давным-давно привык к этим мелочам, и потому не замечал их, вот отчего он, не останавливаясь взглядом ни на чем в особенности, почтительно ожидал, когда король к нему обратится.
Однако, придя в кабинет, король, несмотря на то, что он заранее заявил о своем доверии, испытывал, казалось, некоторое смущение перед тем, как приступить к делу.
Прежде всего, чтобы придать себе решимости, он отпер один из ящиков стола, а в ящике — потайное отделение, достал несколько запечатанных писем и положил их на стол, придавив сверху рукой.
— Господин де Шарни! — заговорил он наконец. — Я заметил вот что…
Он замолчал и пристально взглянул на Шарни, терпеливо ожидавшего, когда король снова заговорит.
— В ночь С пятого на шестое октября, когда надо было выбирать между охраной королевы и короля, вы поручили ее величество своему брату, а сами остались при мне.
— Государь! — отвечал Шарни. — Я — глава семьи, а вы — глава государства, вот почему я счел себя вправе умереть рядом с вами.
— Это внушило мне мысль, — продолжал Людовик XVI, — что если когда-нибудь мне доведется искать человека для выполнения тайного, трудного и опасного поручения, я могу доверить его вам, как верному французу и как сердечному другу.
— Государь! — вскричал Шарни. — Как бы высоко ни возносил меня король, я не настолько самонадеян, чтобы полагать себя чем-то большим, кроме как верным и признательным подданным.
— Господин де Шарни! Вы занимаете высокое положение, несмотря на то, что вам всего тридцать шесть лет; вы стараетесь осмыслить каждое из происшедших с нами событий и о каждом сделать свое заключение… Господин де Шарни, что вы думаете о моем положении? Что бы вы могли предложить для его улучшения, если бы вы были премьер-министром ?
— Государь! — скорее нерешительно, нежели смущенно отвечал Шарни. — Я — солдат... морской офицер… Эти сложные политические вопросы недоступны моему пониманию.
— Граф! — молвил король, протягивая Шарни руку с достоинством, будто только сейчас до конца осознанным им самим. — Вы — человек. А другой человек, считающий вас своим другом, обращается к вам просто, искренне, доверяясь вашему светлому уму, честному и преданному сердцу, и просит вас поставить себя на его место.
— Государь! — отвечал Шарни. — В менее серьезных обстоятельствах королева уже оказала мне однажды честь, которую в настоящую минуту оказывает мне король, спрашивая моего мнения; это было в день взятия Бастилии; королева намеревалась выдвинуть против ста тысяч, вооруженных парижан, катившихся, будто ощетинившаяся железом и пышущая огнем гидра, по улицам Сент-Антуанского предместья, всего восемь или десять тысяч наемных солдат. Если бы королева не так хорошо меня знала, если бы она не видела всей моей почтительности и преданности, мой ответ мог бы поссорить меня с ней… Увы, государь, сегодня я боюсь, что, искренне отвечая на вопрос короля, я могу обидеть ваше величество.
— Что же вы ответили королеве, граф?
— Что вы, ваше величество, недостаточно сильны, чтобы войти в Париж победителем, и потому должны войти как отец народа.
— Ну так что же, граф! — отвечал Людовик XVI. — Разве я не последовал этому совету?
— Совершенно верно, государь, вы ему последовали — Теперь остается узнать, правильно ли я сделал, что последовал ему, потому что на сей раз... скажите сами, вошел я сюда как король или как пленник?
— Государь! Позволено ли мне будет говорить со всею откровенностью? — спросил Шарни.
— Говорите, граф; раз я спрашиваю вашего мнения, значит, собираюсь последовать вашему совету.
— Государь! Я был против трапезы в Версале; я умолял королеву не ходить в ваше отсутствие в театр; я был в отчаянии, когда вы, ваше величество, попрали трехцветную кокарду, заменив ее черной, то есть австрийской кокардой.
— Вы полагаете, господин де Шарни, что это послужило действительной причиной событий пятого и шестого октября?
— Нет, государь, однако это было поводом. Государь! Вы справедливо относитесь к своему народу, верно? Народ добр, он вас любит, народ поддерживает королевскую власть; однако народ страдает, народ голодает, народ мерзнет; он окружен дурными советчиками, толкающими его против вас; народ идет, опрокидывает все на своем пути, потому что и сам еще не знает своих сил; стоит его однажды выпустить из рук, как он, подобно наводнению или пожару, затопляет все вокруг или сжигает дотла — Предположим, граф, — и это вполне естественно, — что я не хочу ни утонуть, ни сгореть; что же мне следует предпринять?
