Черный жемчуг - Хэррод-Иглз Синтия (лучшие книги онлайн .TXT) 📗
– Добро пожаловать, мой дорогой Нед! Я рад, что ничто не помешало твоему приезду. Клемент, принеси чай.
В зимнем салоне было тепло, и Эдуард увидел, что несмотря на хорошую погоду, здесь горит камин. Ральф проследил направление его взгляда и тихо добавил:
– Надеюсь, тебе не будет здесь слишком жарко. Мэри постоянно мерзнет.
– Нет, здесь даже приятно, – поспешно успокоил его Эдуард, говоря искренне, ибо ему было отрадно видеть огонь в старинном камине, над которым находились изображение герба Морлэндов и портреты Нанетты и Пола Морлэнда. Зимний салон был самой старой комнатой дома, не изменявшейся с тех пор, как он был построен. Салон украшали гобелены медовых тонов; высокие узкие окна, выходящие в сад, заканчивались вверху лепными карнизами. Напротив камина висели портреты более позднего времени – портрет Мэри Моубрей в бледно-голубом шелковом платье, опирающейся рукой на щит, украшенный гербом ее отца, который она принесла в семью: на серебряном поле три скрещенных алых жезла. Эдуард-младший, став хозяином, мог носить этот герб наряду с гербом отца.
Все дети собрались в комнате, вежливо притихнув, пока Эдуард беседовал с Ральфом. Каждый их них – Эдуард-младший, Эдмунд, Ральф, Сабина, Джеймс Мартин и малышка Дэйзи – готовился почтительно поприветствовать гостя. Однако прежде ему требовалось совершить трудный шаг – подойти и поздороваться с Мэри. Она сидела в полутемном углу возле камина.
– Иди, поговори с Мэри, – попросил Ральф. – Она рада видеть тебя здесь.
Эдуард шагнул вперед в тот самый момент, когда Мэри наклонилась, оказавшись в полосе света. Потрясение оказалось настолько сильным, что несмотря на все желание сдержаться и не показать виду, Эдуард не мог поднять руки. Он никогда бы не додумал, что человек способен так сильно измениться за столь короткое время – перед ним сидела изможденная, белая тень, закутанная в одежду Мэри. По досадной прихоти случая, она была одета в платье из бледно-голубого шелка, подобное платью, в котором она была на портрете, и Эдуарду, отчаянно старающемуся сохранить невозмутимое выражение лица, стоило огромных усилий не смотреть на портрет, так страшно отличающийся от оригинала. Голубой шелк висел, как на манекене; руки Мэри, на портрете такие сильные и крепкие, теперь как ветки выступали из-под шелка рукавов; на ее пальцах, лежащих на коленях, не было ни унции плоти – только кости, обтянутые кожей, слишком большие для тоненьких запястий. Мэри надела знаменитое ожерелье из черного жемчуга, но если на портрете оно плотно облегало белую шею, то сейчас печально свисало на ключицы, а шея стала худой и жилистой, она казалась слишком непрочной, чтобы держать голову Мэри. Только волосы остались прежними: на портрете они были распущены, хотя обычно Мэри заплетала их в косу и укладывала ее вокруг головы. Теперь же она вновь стала распускать их, так как из-за слабости ей было трудно удержать их тяжесть.
Мэри взглянула на Эдуарда, и на нее нахлынула горечь: по его лицу она поняла, какой болезненной выглядит. Мэри знала, что слуги уже перешептываются о ее болезни и ждут, когда она умрет – многие из них только радовались смерти хозяйки. Иногда она слышала, как слуги говорят, что у нее вовсе не беременность, а злокачественная опухоль. Неужели эти слухи дошли и до Эдуарда? И он явился позлорадствовать? Или он пришел, чтобы расстроить ее жизнь, сказав правду о той ночи, когда погиб Варнава? Что он рассказал Ральфу? Неудивительно, что Ральф просил его вернуться. Мэри подняла руку и протянула ее Эдуарду. Она должна была поприветствовать его, чего бы ей это ни стоило, что бы это ни означало. Сдерживаясь изо всех сил, Эдуард взял ее руку и низко склонился над ней, не коснувшись губами кожи. Его рука была горячей, рука Мэри – ледяной и вялой.
– Здесь вам всегда рады, – услышала Мэри собственные слова. – Вас так долго не было с нами.
– Мадам, ваш прием для меня – большая честь, – отозвался Эдуард.
Ральф наблюдал эту сцену, удовлетворенно улыбаясь. Все в порядке, думалось ему: Эдуард вернулся в семью, и Мэри ведет себя, как подобает хозяйке. По его знаку дети вышли вперед и столпились вокруг Эдуарда, которого они всегда любили. К этому времени вернулся Клемент вместе со слугами, несущими подносы. Эдуард сел рядом с Мэри, и дети затеяли с ним игру в рифмы; малышка Дэйзи забралась к нему на колени, а Мартин устроился между Эдуардом и матерью, откуда мог наблюдать за любимой сестренкой.
Позднее Ральф пригласил Эдуарда прогуляться по саду перед обедом, оставив детей на попечение наставника и нянь и дав Мэри немного отдохнуть в ее излюбленном углу у камина. Прежде всего Ральф зашел в конюшню и отпустил привязанных там Брена и Ферн. Собаки радостно помчались вперед, а двое мужчин неторопливо направились по широкой аллее к розарию.
– Теперь мне постоянно приходится привязывать собак, – пояснил Ральф. – Они ходят за мной, а Мэри нервничает: она боится, что они прыгнут на нее и опрокинут.
Чувствуя, что его замечание будет уместно, Эдуард осторожно заметил:
– Меня поразило, как сильно изменилась Мэри. Ральф повернулся к нему с лицом, искаженным страданием.
– И как, по-твоему, она выглядит? – Эдуард медлил с ответом, и Ральф продолжал: – Знаю, знаю. Когда я вернулся от тебя, несмотря на то, что я уже привык видеть ее такой, я испугался – она тает с каждым днем.
– Что с ней? Мне показалось, ты говорил, что Мэри беременна.
– Я так думал. Она тоже была уверена в этом – и уверена до сих пор. Но врач сказал совсем другое... – поведав Эдуарду, о чем сообщил Брокльхерст, Ральф добавил: – Она еще ничего не знает. Я не смог рассказать ей. Она все еще верит, что у нее скоро будет ребенок. По-твоему, она очень плохо выглядит?
Эдуард, не в силах найти слова, только кивнул. Ральф остановился, невидящими глазами глядя на медленные воды, текущие во рву. Вернулись собаки и закружились вокруг него, а Ральф машинально трепал их по головам.
– Да, теперь я уверен, – наконец проговорил он. – Она умирает, Нед. Брокльхерст сказал, что это будет примерно через месяц, но я не думаю, что Мэри протянет хотя бы еще одну неделю. Она ничего не ест, она умирает от голода. Это ужасно, – внезапно он повернулся к Эдуарду: – Ты помнишь, что Мэри католичка? Не знаю, может быть, я совершаю ошибку, не говоря ей правды. Может быть, надо дать ей время приготовиться к смерти по католическим обрядам? Ламберт уже назначен священником нашей церкви. Надо ли говорить ему и просить побеседовать с Мэри, чтобы он мог утешить ее?
Эдуард отвел глаза, чувствуя, как под его бархатной одеждой выступает пот. Неужели Ральф все узнал или он только догадывается? Или же таким образом он пытается добраться до истины? Нет, Ральф не стал бы прибегать к таким уловкам, он спросил бы напрямик, если бы у него появились подозрения. Он любил Мэри, любит ее до сих пор. Именно эту любовь защищал Эдуард.
– Если ей понадобятся утешения священника, она попросит об этом. Но она оставила свою веру ради тебя, и мне кажется, получится недоразумение, если ты пригласишь к ней Ламберта.
– Но как же я смогу сообщить ей? Я должен сделать это, но не могу. Нед, если бы ты смог рассказать ей обо всем вместо меня!
– Я? – изумленно спросил Эдуард.
– Ей будет легче, если правду сообщишь ты, – ответил Ральф.
Эдуард смутно догадывался, что при том положении вещей, которое предполагает Ральф, такое решение будет наилучшим. Боже, что за задачу возлагал на него Ральф!
– Не знаю, смогу ли я, – честно признался Эдуард. – Когда мы вернемся, разреши поговорить с ней наедине. Но я ничего тебе не обещаю.
Ральф молча сжал его руку, и они направились дальше. Листья медленно падали, бросая отражения на воды канала, как украшения осени из червонного золота.
Разговор произошел в зимнем салоне, где Мэри проводила все больше времени. Ральф ушел переодеваться к обеду, а Мэри ждала, пока горничная принесет ее платье. Эдуард вышел вместе с Ральфом, подождал минуту и вновь вошел в салон. Мэри удивленно подняла на него глаза и кивком выслала горничную, которая оставалась в комнате.
