Камеристка - Вайганд Карла (книги хорошего качества .TXT) 📗

— В музыке, как известно, живет большая целебная сила, — объяснил нам молодой любезный помощник. — К тому же мастер учитывает влияние созвездий, — продолжил он. — На основании ваших точных данных месье доктор вычисляет самую подходящую дату для вашего лечения.

Мадам Франсина не была больна, она не чувствовала себя даже усталой, но прослышала, что сеансы лечения Месмера обладают профилактическими свойствами.

— Может быть, мне удастся сдвинуть мрачное предсказание мадам Отеро о скромно отмеренном мне жизненном пути в направлении пятидесяти лет, — совершенно спокойно заметила она. И месье Месмер решительно поддерживал ее надежду.

— Профилактика в любом случае лучше лечения, мадам. Если вашему телу удастся воспринять достаточно жизненной силы, оно легче справится с болезнями или не даст им вообще развиться.

Весь Париж хотел попасть к месье Месмеру, человеку удивительной скромности. Месмер был филантропом. Для нуждающихся он освободил особые дни и не требовал ни су за лечение.

Его успехи были феноменальны. Он в буквальном смысле слова заставлял «слепых прозреть, а парализованных ходить». И другие, часто застарелые болезни, которые годами мучили страдальцев, исчезали благодаря методу врача с Боденского озера.

Так что неудивительно, что его успехи вызвали зависть, а его коллеги-врачи считали его подозрительной личностью. Доклады в Медицинскую академию, умалявшие его успехи, множились. Постепенно его завистники окончательно очернили его. В Париже были врачи, не стеснявшиеся уличать его в союзе с сатаной, и это в век Просвещения.

Месье Месмеру такое было не в новинку.

— Именно по этой причине я покинул Вену, — рассказывал он моей госпоже, — и, возможно, вскоре мне придется покинуть и Париж.

— Вода камень точит, — сказала мне мадам дю Плесси. — Число врагов Месмера постоянно растет.

Его самый знаменитый пациент и горячий защитник был великий лингвист Курт де Гебелин. [48] Но месье Гебелин, который считался излеченным, неожиданно умер в салоне Месмера перед странной емкостью. Так с «месмеризмом» во Франции внезапно было покончено.

Глава сорок восьмая

Я уже давно собиралась посетить своего друга детства адвоката Жоржа Жака Дантона. [49] Он жил в старом городском квартале на правом берегу Сены в узкой улочке с почерневшими от копоти домами.

Когда он сам открыл мне дверь — на прислугу его доходов еще не хватало, — казалось, он искренне обрадовался.

— Ты пришла очень кстати, Жюльенна Берто! — закричал он и крепко обнял меня. Он больше, чем когда-либо, походил на большого сильного медведя, но в отличие от нашего короля Жорж был не толстым и рыхлым, а быстрым, ловким и мускулистым.

Очень некрасивое, покрытое шрамами лицо сияло, он сразу становился милым; и все забывали о его недостатках.

— Надеюсь, я тебе не помешала, — сказала я, когда он меня отпустил.

— Ах, понимаешь, клиенты не ломятся ко мне. По правде говоря, сейчас мне вообще делать нечего. Просто здорово, что ты меня навестила, дорогая. Входи и садись.

Он подтолкнул меня в жилую комнату, сочетающую салон и кабинет. Полки на стенах были забиты книгами; так много книг я еще не видела в квартире представителя третьего сословия.

— Ты их все уже прочитал? — спросила я, пораженная.

— Конечно, — засмеялся Жорж. — Большинство из них — книги по юриспруденции; они, так сказать, для меня обязательное чтение, но есть и много других интересных книг.

— Как тебе нравится Париж, разве он не потрясающий? — хотелось мне знать.

— О, да, так и есть, — ответил он, — когда к нему привыкнешь, то это становится навязчивой идеей. Сначала громыхание карет и фургонов на широких улицах меня просто пугало. В Арси-сюр-Обе по сравнению с этим тихо, как на кладбище, не говоря уже о Планси.

— Да, — прервала я, — и все спешат как на пожар. Не похоже на то, как твой дед громыхает по деревне на своей телеге, запряженной быками.

Мы рассмеялись.

— Сразу на второй день, — продолжил молодой адвокат, — меня напугали крики: «Дорогу, дорогу». Впереди летели на лошадях люди с пиками, за ними штальмейстеры, которые в седлах не сидели, а стояли. Потом на бешеной скорости следовала карета из стекла и золота с лакеями в роскошных униформах на запятках. Так промчался мимо брат короля. Казалось, месье ужасно спешил. Конечно, его наверняка ждала кокотка или пышный ужин. А может, просто за ним гнался дьявол. Я только успел прижаться к стене дома, чтобы меня не переехала беспощадно мчащаяся упряжка. С тех пор мне стало ясно, Жюльенна, что народ здесь, во Франции, ничего не значит. Как ты уже, конечно, заметила, тут даже нет тротуаров. В других европейских городах все не так.

— Я этого не знала. Да, если здесь пешеход не держит глаза и уши открытыми, то легко попадет под колеса.

— Особенно юные хорошенькие девушки, — добавил Дантон и подмигнул мне. — Но как я вижу, ты, как и прежде, занимаешься почтенным ремеслом, — сказал он, бросив взгляд на мое платье простой работницы.

— Я довольна тем, что служу камеристкой у мадам дю Плесси. — И я рассказала ему, как использую свое щедро отмеренное свободное время: за чтением книг и прогулками по окрестностям Версаля и по улицам Парижа.

Отсюда и мой скромный наряд. Я не хочу бросаться в глаза.

— Это очень хорошо, Жюльенна. Но ты можешь расширять свой кругозор и только благодаря глазам. Это должны делать все мыслящие существа. Тогда правящей клике станет трудно. Они уже не смогут считать народ глупым.

И Жорж Дантон начал рассказывать мне о своих познавательных прогулках по столице; не только по аристократическим кварталам, но и по тем местам, где живут люди, познавшие много на своем веку. Предместья Сен-Марсо, где зимой и летом воняло дубильными растворами, речушка Бивр, чьи воды были окрашены в синий, зеленый и красные цвета, потому что рядом с ней стояла красильня, или Сен-Антуан, куда проникал шум пил и рубанков из бесчисленных мебельных мастерских.

Свежеиспеченный адвокат налил мне бокал красного вина, а себе сливовой водки своего деда Пьера Дантона. Мы потягивали напитки, и он задумчиво продолжал:

— Жюльенна, я вижу, как ужасно обстоят дела. Крестьяне, которых угнетают много веков, гибнут. Они пашут всю жизнь, но им никогда не забраться на известную «зеленую ветку». [50] За рыбу в реке, за каждого пойманного в ручье рака, за бочку вина в погребе, даже за огонь в печи и ветер в крыльях мельницы — за все они должны платить подать землевладельцу. Это губит на корню всякую инициативу. Зачем надрываться, если господин, пальцем не пошевелив, все равно снимет сливки и еще потребует, чтобы «его» крестьяне в любое время в поместьях без вознаграждения платили барщину. Невзирая на то, что у них и так хватало работы.

— Да, я знаю, — вмешалась я, — это приводило в бешенство и моего отца, Жака, когда он хотел до непогоды убрать овес, но не мог, потому что должен был вязать снопы в поместьях дю Плесси.

— В городах все по-другому, — сказал Дантон. — Здесь образовался новый класс людей, так называемое третье сословие. Возьми, например, Париж. Несмотря на Лувр, Тюильри, Пале-Ройяль, Люксембург или Пале-Бурбон, несмотря на великолепные отели де Конти, Латремуйлей, Перигоров, Майли, Монморанси и на роскошные здания Ларошфуко, Аркуров, Люиней и Кройев: Париж город буржуазии.

— Как это? — недоуменно спросила я.

— Потому что буржуа владеют не только зданиями, но и земельными участками, на которых они стоят. Винные погреба, простирающиеся на мили под улицами, караваны товаров, тянущиеся по проселочным дорогам, торговые флотилии, фабрики и мануфактуры, даже рабский труд в колониях: все наполняет денежные шкатулки буржуазии, а не аристократии, которая не занимается таким плебейским делом, как работа. А многочисленные государственные займы, наполняющие кассу: все помогает буржуазии прибрать государственную казну к своим рукам.