Рыцарь в черном плаще - Капандю Эрнест (читаемые книги читать .TXT) 📗
— Или его надо подвергнуть пытке! — сказал Морна. — Мы заставим его выпить все шампанское, находящееся в замке.
— Браво! — закричали несколько голосов разом.
— А если этого будет мало, — прибавил Ришелье, — мы пошлем в Этиоль и в павильон Бурре.
— Милосердный Боже! — вскричал аббат, сложив руки. — И я буду должен выпить все это не останавливаясь?
— Если ты не сможешь выпить все шампанское, — сказал Таванн, — тебя утопят в нем!
— Великий Боже! Если я вынужден все это выпить, — продолжал аббат плачущим голосом, — я перенесу пытку так безропотно, что, может быть, это придаст мне сил!
— Прежде чем мучиться, аббат, лучше скажите нам, что случилось, откуда вы?
— Из Парижа.
— Вы ездили туда?
— Вчера после обеда.
— Что вы делали в Париже?
— Что я там делал? — переспросил аббат задыхающимся голосом. — Вот в чем и состоит весь ужас!
— Что же?
Все окружили аббата. Тот делал усилие, чтобы заговорить.
— Это… это…
В эту минуту камердинер, остававшийся бесстрастным и, по-видимому, не слушавший, что говорилось в гостиной, вдруг отворил дверь в спальню короля, и разговор прервался, как от удара грома.
— Проходите, господа, проходите! — закричал он громким голосом.
В Зеркальной гостиной воцарилась глубокая тишина.
XII
Утро короля
Два пажа, прелестные четырнадцатилетние юноши в королевских мундирах с гербами Франции, вышитыми на правых плечах, стояли по обе стороны двери, высоко подняв головы, с лицами дерзкими и высокомерными.
Камер-юнкер в своем великолепном костюме подошел к порогу двери и поклонился придворным. Это был герцог д'Айян.
Все находившиеся Зеркальной гостиной медленно приблизились в соответствии с предписанным порядком, старшие первыми вошли в комнату бесшумно и в полном молчании.
Королевская спальня в Шуази была высока, просторна и великолепно меблирована, как и все комнаты короля, — в ту эпоху вкус к хорошей мебели был на высоте.
Спальня была обита белым и коричневым штофом с золотой бахромой. Кровать была убрана такой же материей и окружена балюстрадой из позолоченного дерева. Рядом с этой балюстрадой стояли два пажа, еще два находились напротив кровати, у окна. Таким образом, с двумя, стоявшими у дверей, в комнате находилось шесть пажей — установленное этикетом число для королевской спальни. Начальником этих пажей являлся дежурный камер-юнкер.
У изголовья кровати, справа, стоял главный камердинер. В этот день дежурным был Бине. Впрочем, он дежурил почти каждый день, потому что король не мог обойтись без него, и три других главных камердинера даром получали жалованье. Восемь простых камердинеров стояли в спальне, ожидая приказаний Бине.
С другой стороны кровати стоял Пейрони, хирург короля, который с доктором Кене всегда присутствовал при подъеме короля. За балюстрадой стояли также цирюльник, два лакея и два гардеробмейстера.
Король встал, и два пажа подали ему туфли. Он ответил на низкий поклон придворных движением головы, выражавшим любезность. Глубокая тишина царила в комнате. По законам этикета никто не должен был первым заговаривать с королем. Впрочем, Людовик XV имел привычку, очень удобную для придворных: каждое утро он произносил одну и ту же фразу, обращаясь то к одному, то к другому из придворных. Эта фраза была такова:
— Ну, что же сегодня вы расскажете мне нового и забавного?
В это утро король обратился со своим обыкновенным вопросом к маркизу де Креки.
— Государь, — поклонился маркиз, — я не могу достойно ответить вашему величеству. Вот аббат де Берни приехал из Парижа и уверяет, что с ним случилось самое странное, самое удивительное, самое горестное и самое неприятное происшествие…
— Поскорее! Пусть он нам расскажет, — перебил король.
Придворные расступились, дав пройти аббату, который стоял смиренно в стороне в глубине комнаты.
— Ну, что же сегодня вы мне расскажете нового и забавного, аббат? — продолжал король.
— Государь! — сказал Берни. — Самое удивительное и самое неприятное происшествие…
— Государь, — перебил Ришелье, улыбаясь, — сжальтесь над плачевной участью милого аббата. Он сам признается, что заслужил эшафот!
— Эшафот? — удивился король.
— Да, государь.
— За что?
Берни поднял руки к небу, подбежал к королю и бросился к его ногам.
— Государь! — сказал он. — Помилуйте меня!
— Помиловать? — повторил король, не зная, серьезно ли говорит Берни или позволяет себе одну из тех шуток, какие допускались в Шуази.
— Да, государь, помилуйте!
— Но что вы натворили, аббат? Верно, поссорились с вашим епископом?
— Ах, государь! Если бы только это!
— Как, не только это?
— Государь! Дело идет не о том, что я сделал, а о том, что случилось со мной!
— Встаньте, аббат!
Берни повиновался.
— Простите меня, ваше величество!
— Но что все-таки случилось с вами?
— Ах, государь! Случилось нечто ужасное. Моя жизнь в руках вашего величества!
— Так объяснитесь, аббат, я весь внимание.
— Государь! Это целая история. Вчера, во время прогулки вашего величества по лесу, я остался в замке…
— Чтобы не предаваться светской жизни, аббат?
— Да, государь, и для того, чтобы заняться приготовлением того изысканного кушанья, которое я имел уже честь готовить вместе с вашим величеством.
Людовик XV в Шуази и Трианоне имел обыкновение готовить лично.
— Я был погружен в гастрономические размышления, — продолжал аббат, — когда курьер принес мне письмо от моего дядюшки аббата де Ронье, каноника и декана благородного Брюссельского капитула в Брабанте. Дядя писал мне, что едет в Париж и просил встретить его у заставы Сен-Мартен. Мой дядя чрезвычайно богат, и, хотя он никогда не был щедр к своему бедному племяннику, я счел своим долгом выехать к нему навстречу…
— До сих пор я с удовольствием вижу, что в вашей истории нет ничего страшного, — сказал король.
— Увы, государь, я еще не кончил.
— Продолжайте, аббат.
— Я поехал в Париж и остановился в гостинице напротив заставы. Время шло, но дядя не появлялся. Наступила ночь, а его по-прежнему не было. Я стал расспрашивать в гостинице, не видел ли кто въезжающего в Париж каноника в карете. Я подумал, что дядю что-либо задержало в дороге и что он приедет завтра.
— Благоразумное рассуждение, — сказал Людовик XV, подставляя голову подошедшему парикмахеру.
Король был одет в свободный пеньюар, обшитый кружевами. Парикмахер подал королю бумажную маску, чтобы пудра не попала на лицо.
— А как ваша дочь, Даже? — спросил король.
— Ей лучше, государь, гораздо лучше! — ответил знаменитый парикмахер.
— Кене мне говорил. Скажите ей, что я слежу за ее здоровьем с большим участием, Даже. Когда она будет в состоянии ездить в экипаже, пусть навестит королеву и принцесс.
— Ах, государь! — воскликнул Даже с волнением. — Я не сомневаюсь, что вы искренне желаете Сабине быстрого выздоровления!
XIII
Удивительный случай
Предоставив себя стараниям знаменитого парикмахера, король вновь обратился к аббату де Берни:
— Продолжайте, аббат, я слушаю.
— Итак, я подумал, что дядя приедет в Париж днем позже, — продолжал аббат, — и решил возвратиться домой. Камердинер доложил мне, что дважды приходил какой-то человек странной наружности, спрашивал меня и упорно не хотел назвать свое имя. Я тотчас подумал, что его прислал мой дядя. Но я ошибался. Человек этот вскоре опять пришел и объяснил шепотом и с большими предосторожностями, что хотел бы переговорить со мной наедине.
— Весьма интересно, — пробормотал король.
— Я провел его в свою комнату. Едва мы остались одни, как он вынул из кармана запечатанный конверт и подал его со словами: «От начальника полиции». Я имею честь немного знать месье Фейдо де Марвиля, — продолжал аббат, — и очень его люблю; но какую бы привязанность ни чувствовали мы к начальнику полиции, его имя, произнесенное третьим лицом, в особенности когда это лицо имеет зловещую наружность, никогда не бывает приятно слышать — невольно охватывает дрожь. Я вскрыл письмо, прочитал его и вскрикнул от удивления.
