Дитя Всех святых. Перстень с волком - Намьяс Жан-Франсуа (смотреть онлайн бесплатно книга TXT) 📗
— И он ни разу не заподозрил вас?
— Ни разу.
— Но моей крестной была Жанна де Пентьевр, и я всегда сражался против него!
— Именно так.
— Не понимаю…
Внезапно Луи смутился.
— Понимаете, отец… Ходили слухи, — под которыми нет, конечно, никаких оснований, — что, когда я был ребенком, между нами не было… понимания…
Теперь настала очередь Франсуа смутиться. Луи между тем продолжал:
— Когда я впервые предстал перед Иоанном, я кипел ненавистью по отношению к вам. Я заявил, что хочу посвятить свою жизнь мщению. И это было встречено весьма благосклонно. К несчастью, мне пришлось пожертвовать Вивре, иначе мне бы не поверили.
Франсуа покачал головой.
— А Куссон?
— Герцог потребовал и его тоже. Зная, что этот наш замок неприступен, я послал тайную депешу Мардохею Симону, приказав ему не слушаться меня ни в коем случае. И когда я отдал ему официальный приказ открыть мне ворота, он отказался. Успокойтесь, Куссон принадлежит нам. И Вивре тоже вернется к нам, когда наступит подходящий момент.
Франсуа посмотрел на сына с недоумением. Уверенность, с которой говорил Луи, непринужденность, с которой он разбирался в вещах, для него, Франсуа, совершенно чуждых и непонятных, приводили Франсуа в замешательство.
— И что вы делаете при бретонском дворе?
— Мало говорю, много наблюдаю и слушаю.
— И зачем все это?
— А почему, как вы думаете, король Франции был так уверен, что соглашение с Иоанном Четвертым невозможно?
— Так это ваша работа?
— Моя и других. Король Франции всегда выслушивал все стороны, прежде чем принять решение. Это мудрец. То есть он был мудрецом…
После недолгого молчания Луи продолжил свою удивительную исповедь:
— Но эффективнее всего я действую даже не при бретонском дворе, а при английском.
— Вы уже ездили туда?
— Дважды. И собираюсь поехать снова. Когда Ричард Второй начал проводить политику сближения с Францией, герцог Бретонский решил послать к нему шпиона. Выбор, естественно, пал на меня.
— Почему «естественно»?
Луи де Вивре грустно улыбнулся.
— Вы забываете, что я наполовину англичанин.
Действительно, Франсуа забыл это. На мгновение он задумался. Никогда бы он не подумал, что его брак с Ариеттой может иметь такие последствия.
— В Лондоне я встретил самый теплый прием. Я познакомился с Реджинальдом Синклером, моим титулованным кузеном. Ему двадцать лет, это очаровательный молодой человек, на удивление наивный. Мне очень помогло одно забавное обстоятельство. Судя по всему, я вылитый портрет своего прадедушки Ричарда Синклера. Его еще называли Ричардом Молчаливым, и был он заклятым врагом Франции. Естественно, я делал вид, что испытываю те же чувства. Вы даже не представляете, до какой степени люди склонны судить по наружности.
Франсуа вспомнил, как, в первый раз взяв своего сына на руки, с огорчением обнаружил, что тот на него не похож. Ему стало стыдно.
— Представляю. Продолжайте.
— При английском дворе в окружении герцога Глостерского существует довольно сильная партия сторонников продолжения войны. Реджинальд входит в нее. Именно он и ввел меня туда. Они затевают заговор, чтобы свергнуть Ричарда Второго, и я в нем участвую. Обо всем услышанном я регулярно сообщаю Иоанну, и он счастлив, что я так проворно принялся за дело. Герцог Бретонский демонстрирует мне безграничное доверие. Разумеется, наша задача — в нужный момент провалить заговор. Но дела, по правде сказать, продвигаются не так быстро, как хотелось бы. В разговорах и намерениях недостатка нет. Я вступлю в игру, когда придет пора действовать. Ставка велика. Не обманывайте себя, отец: именно в Англии будет решаться судьба Франции.
Франсуа слушал рассказ сына с каким-то боязливым восхищением. Ему на память пришел Протоиерей. Тоже двойная личина, тоже увертки и уловки. Намерения, разумеется, у Луи были совершенно другими, но не рисковал ли он слишком увлечься двойной игрой и потерять собственное лицо, более того — потерять душу? Франсуа задал сыну этот вопрос.
Луи покачал головой:
— Успокойтесь. По поводу моей души можете не беспокоиться — с ней все в порядке: она абсолютно верна Франции и королю. Кроме того, меня связывает дружба с Людовиком Орлеанским. Если когда-нибудь у меня появится дитя, я вынужден буду крестить его у врага, но настоящими крестными станут Людовик и Валентина Орлеанские.
Эти слова напомнили Франсуа о другом. Луи уже исполнилось двадцать девять лет, а он все еще не был женат.
— Вы не женаты?
— Нет. Женщины слишком болтливы. Они представляют для меня смертельную опасность.
— Но вы обязаны найти себе супругу! Имя Вивре не может исчезнуть вместе с вами. Я должен передать наследнику перстень со львом…— Франсуа поколебался. — И перстень с волком.
— Позднее, быть может. Если все закончится успешно, я смогу явить свое истинное лицо и взять жену. Но не сейчас.
— Луи, я приказываю вам!
— Я огорчен, что вынужден ослушаться вас, отец. Интересы Франции превыше всего.
— Луи!..
— Послушайте меня! Мирные соглашения — всего лишь видимость. На самом деле мы находимся в состоянии войны. Пока пожар потушен, но угли еще тлеют. Надо погасить их навсегда. У меня в памяти остались ваши страшные рассказы. Я не хочу, чтобы наша страна вновь пережила подобные ужасы. А для этого существует лишь одно средство: действовать так, как действую я. Действовать тайно.
Голос Луи де Вивре внезапно пресекся. Он повторил с отчаянием:
— Тайно…
Франсуа видел, что сын едва сдерживает слезы.
— Простите эту слабость, отец, но я впервые могу позволить ее себе. До сих пор я был один, совершенно один.
— Вы больше не одиноки. Скажите мне все.
— Моя жизнь — это череда усилий, направленных против себя самого. Я любезен с теми, кого ненавижу и презираю, и избегаю тех, к кому испытываю уважение и дружеские чувства. Я получаю позорные деньги и трачу их еще более позорными способами. Но не это самое страшное.
— Говорите же! Скажите все!
— Самой страшной будет моя смерть. Я знаю это заранее. Рано или поздно меня обязательно разоблачат. Меня заключат в тюрьму, станут пытать и потом убьют. Я даже не буду иметь права на эшафот. Он — для знатных заговорщиков, а не для шпионов. У меня не будет последнего утешения, мне не позволят показать свою храбрость толпе, обратиться с героическими словами к палачу. Я умру так же, как и жил: тайно, во мраке…
Луи взглянул на отца и показался вдруг ему маленьким, растерянным ребенком.
— Именно этого мне больше всего будет не хватать: света. Однажды днем или ночью — даже этого мне не суждено будет узнать — в мою камеру войдут трое. Двое станут держать меня, а третий занесет нож или накинет петлю. Может быть, мне дадут время помолиться, а может, и нет… И лишь тогда, только тогда я пойму, кто я есть на самом деле и кем я никогда не переставал быть. Вивре. В смертный миг, в первый и в последний раз, я воскликну: «Мой лев!» И трое этих головорезов узнают тайну моей жизни, но поспешат забыть ее, отправившись пропивать полученные за убийство деньги.
— Сын мой…
Лицо Луи смягчилось. Он попытался справиться с волнением.
— Вам надо уехать. Вы давно должны были прибыть в Вивре. Наверняка вас ищут.
— Я отправлюсь в Куссон.
— Нет, на дороге солдаты. Вы не успеете доехать, вас убьют. Вам надо вообще покинуть Бретань. Поезжайте в Моллен, Изабелла скоро должна родить.
Столько событий произошло за последнее время! Франсуа не успел еще даже подумать о дочери. Когда он спросил, что с ней, Луи нахмурился.
— Новости не очень хорошие. У нее до сих пор не рождалось живых детей. Кажется, она слабого здоровья.
Франсуа спустился по ступеням-веткам и объявил, что немедленно отправляется в Моллен.
— Но потом я смогу вернуться в Куссон?
— Не советую вам, отец. И ради себя, и ради вас.
— Вы хотите сказать, что это может погубить вас?
— Боюсь, что да.
