Несущий огонь (ЛП) - Корнуэлл Бернард (читать хорошую книгу txt) 📗
Улитке всё же удалось пересечь реку и подойти к северному берегу, где течение прилива было сильнее, но тяжёлый корабль по-прежнему двигался ужасно медленно, несмотря на шесть вёсел и большой парус. Но всё же мы ползли к морю, а тем временем на другом берегу Эйнар Белый доказывал, что не зря носит прозвище Невезучий.
Поставить воинов на берегу, чтобы преградить путь к обоим пирсам, пока остальные его люди уничтожают флот Этельхельма, вероятно, казалось Эйнару отличной идеей. Но эти две не слишком большие стены из щитов подверглись атаке разъярённых западных саксов, стекавшихся в гавань с городских улиц и переулков и построившим свои стены из щитов. К тому же, думаю, норвежцы устали. Они прибыли на рассвете и наверняка утомились после того, как всю ночь гребли против ветра. Кажется, восточная стена из щитов ещё держалась, но я видел, что вторая распалась, а выжившие воины спасаются бегством, перебираясь через пришвартованные суда, чтобы оказаться в безопасности на ближайшем корабле Эйнара. Но корабль вовсе не был в безопасности. Прилив прибил его к пирсу, разъярённые саксы преследовали беглецов, запрыгивая на нос и корму застрявшего корабля. Я видел, как сверкают клинки, видел людей, прыгавших за борт в неглубокую воду, видел, как они гибли. Этот корабль был обречен.
Как и многие из флота Этельхельма. В конце причала сгущался дым, затемняя рассветное небо. На нескольких торговых суденышках норвежцы попытались удрать из заварухи, последовав за нами вниз по реке, а за ними полыхало не меньше трех боевых кораблей Этельхельма.
Кажется, его собственный корабль, Эльфсвон, уцелел, как и два других боевых корабля западных саксов, стоявшие с ним на одном причале, но большая часть флота горела, тонула или была захвачена.
Команда самого большого корабля Эйнара, драккара с тёмным корпусом и крестом на носу, всё ещё бросала горящие факелы в другие корабли Этельхельма, но начала отходить, когда отступила оставшаяся стена из щитов. Другой корабль Эйнара приблизился к восточному пирсу, и я увидел, как на него прыгают норвежцы. Потом они взялись за вёсла, удирая от мести саксов. Последним горящую пристань покинул большой корабль с крестом, и сквозь дым я увидел флаг на его мачте. Спустя мгновение ветер подхватил его, ткань развернулась. Изображённая на флаге красная рука держала крест.
— Чей это символ? — спросил я.
— Это корабль скоттов, — ответил Ренвальд, а флаг — Домналла.
— Воина Константина?
— И удачливого к тому же, — ответил Ренвальд, оглядываясь на разбитые и горящие корабли.
Из пяти кораблей, что пришли в Думнок на рассвете, только четыре уходили теперь по реке, но в сопровождении дюжины захваченных грузовых судов. Должно быть, Эйнар, если остался в живых, принял Улитку за один из таких, когда его длинный драккар обогнал нас в устье реки, даже не попытавшись остановить. Вместо этого кормчий тёмного корабля Домналла махнул нам рукой, и мы помахали в ответ. Потом Улитка вышла в открытое море, мы отложили вёсла, и большой парус понёс нас вдоль побережья.
— Он зовётся Трианаид, — сказал Ренвальд, кивнув в сторону корабля скоттов.
— Трианаид? — переспросил я.
— Это значит Троица, — ответил он. — я видел его в Форте. Но никогда прежде не встречал так далеко на юге.
— Я думал, все корабли Константина воюют с норвежцами на островах.
— Большинство. Но Трианаид он держит поближе к дому.
— Теперь он держит его в Беббанбурге, — угрюмо сказал я.
— Да, господин, именно так.
Единственным утешением мне служило понимание, что Трианаид, как и флот Эйнара, возле Беббанбурга окажется в тяжелых условиях. Они не могут воспользоваться гаванью крепости, куда можно войти только через узкий пролив прямо под северной стеной, через хорошо защищённые Морские ворота. Корабли, входившие в этот пролив, могли забросать камнями и копьями, а значит, корабли Эйнара вынуждены будут скрываться на мелководной стоянке между Линдисфареной и материком. Это тесное и неприятное убежище, а в шторм — просто опасное.
Когда я был мальцом, там однажды нашло убежище шотландское торговое судно, а ночью шторм усилился, и проснувшись, мы обнаружили, что его выбросило на берег. Помню, как радовался отец, когда понял, что и лодка, и груз теперь принадлежат ему. Он позволил мне поехать с воинами, которые поскакали по песку и окружили севший на мель корабль, когда отступил прилив. Пять человек экипажа, конечно, сразу же сдались, но мой старший брат всё равно приказал их убить.
— Это же скотты! — сказал он мне. — Отбросы! А тебе известно, что делать с отбросами!
— Они христиане, — возразил я. Тогда, лет в семь или восемь, я ещё пытался стать маленьким добрым христианином и таким образом избежать пусть и не сильных побоев отца Беокки.
— Они скотты, глупец, — ответил брат. — Избавляйся от этих ублюдков! Хочешь убить одного?
— Нет!
— Ты жалкий слабак, — презрительно сказал он и поднял меч, избавляя мир от отбросов.
В конце концов, на том выброшенном на берег судне не оказалось ничего ценного, только груз овечьих шкур, одна из которых на следующие два года стала покрывалом для моей кровати.
Пока я вспоминал эту историю, Ренвальд отдал рулевое весло одному из своих гребцов и вытащил меч молодого норвежца из-под рулевой площадки. Он стал рассматривать рукоять, восхищаясь серебряной резьбой, украшающей крестовину.
— Дорогое оружие, господин, — сказал он.
— Скорее всего франкское, — ответил я, — и от него тебе будет больше пользы, чем от той ржавой железяки, что ты называешь мечом.
Он улыбнулся:
— Я могу оставить его себе?
— Оставь, продай, как хочешь. Но смазывай клинок. Негоже, если хороший меч заржавеет.
Он затолкал меч обратно в щель.
— Так ты направляешься в Беббанбург, господин?
Я покачал головой:
— Нет, во Фризию.
— И поэтому сначала ты заехал в Думнок? — проницательно спросил он.
— У меня были дела в Думноке, — резко ответил я, — а теперь мы отправляемся во Фризию.
— Да, господин, — сказал он, явно мне не поверив.
Мы плыли с попутным ветром, а впрочем, Улитка не «плыла». Она тяжело тащилась, обгоняемая кораблями Эйнара. Я видел, как его корабли скользят по сверкающему морю, освещённые солнцем, выглядывавшим из-за рваных облаков, что покрывали небо на севере и востоке.
Задумавшись, я хотел коснуться молота, чтобы поблагодарить Тора за чудо, но под моими пальцами оказался крест, и я решил, что он принёс мне удачу. Один из самых сильных доводов христианства — судьба улыбалась его приверженцам. Христианский король, по словам их колдунов, выигрывал больше битв, получал большую ренту, имел больше сыновей, чем правитель-язычник. Я надеялся, что это неправда, но в тот момент постарался молитвой поблагодарить христианского бога, заставившего судьбу улыбаться мне в последние несколько часов.
— Сегодня Этельхельму не выйти в море, — сказал я.
— Ему понадобится пара дней, чтобы оправиться от этого нежданного нападения, — согласился Ренвальд. — Он потерял несколько хороших кораблей.
— Да, ему придётся невесело, — с радостью отозвался я.
Моё чудо случилось. Эйнар дал мне то, в чём я так отчаянно нуждался — время. Этельхельм собирался привезти припасы и подкрепление в Беббанбург, но теперь большая часть провизии потеряна, а многие его корабли разрушены.
А потом судьба снова мне улыбнулась.
Прямо к северу от Думнока в море впадает река Уэвенге. В её устье в построенных из плавника хижинах живут несколько рыбацких семей. Это омываемое волнами побережье так и манит моряка встать там на якорь, но к нему опасно приближаться. Дальше, вглубь берега, сияет на солнце большой залив, а за ним, как я знал — путаница озёр, болот, речушек, ручьёв и илистых отмелей — обиталище водяных птиц, угрей, рыб, лягушек и прочей болотной живности. Я никогда не плавал в Уэвенге, но слышал о кормчих, что рискнули войти в то мелководье и вернулись оттуда живыми. И вот, когда флот Эйнара поравнялся с устьем реки, из этого ненадёжного убежища показался корабль.
