Агасфер. Том 2 - Сю Эжен Мари Жозеф (читать книги онлайн регистрации TXT) 📗
— Вы грешите, говоря об этой книге таким образом, — строго заметил д'Эгриньи. — Вы сделались жертвой собственного слишком пылкого воображения, какое произвела на вас эта прекрасная книга, вполне безукоризненная и одобренная святой церковью.
— Так что выходит, — с глубокой горечью возразил Габриель, — что я не имею даже права жаловаться на то, что моя невинная и девственная мысль стала навсегда загрязнена знакомством с такими чудовищными вещами, о существовании которых я никогда бы даже не заподозрил? Ведь я убежден, что тот, кто решается на такие мерзости, никогда не пойдет просить отпущения грехов у священника.
— Вы не можете судить о подобных вещах, — резко заметил д'Эгриньи.
— Я больше не упомяну об этом, — сказал Габриель.
Он продолжал:
— После этой ужасной ночи я заболел и долго пролежал больной. Врачи боялись, говорят, за мой рассудок. Когда я пришел в себя… прошлое показалось мне тяжелым сном… Вы объявили, отец мой, что я еще недостаточно созрел для некоторых обязанностей… Тогда я стал умолять вас отпустить меня миссионером в Америку… После долгого сопротивления вы, наконец, согласились… Я уехал… С детства, и в коллеже, и в семинарии, я жил под гнетом, в постоянной зависимости. Благодаря привычке склонять голову и опускать глаза я почти потерял способность смотреть на небо, любоваться красотой природы… Поэтому трудно описать мой глубокий, благоговейный восторг, когда я очутился во время переезда среди величия океана и неба! Мне показалось, что я перешел из глубокого, густого мрака к свету! В первый раз в течение долгих лет я чувствовал свободное биение сердца в груди! В первый раз — я почувствовал себя хозяином своей мысли и осмелился оглянуться на прошлое, как оглядываешься с вершины горы в глубину темной долины… Тогда в моей голове возникли странные сомнения… Я стал допытываться, почему меня так долго лишали свободы воли, не давали возможности мыслить, думать, желать, хотя Господь Бог одарил меня и разумом, и волей, и свободой? Однако я успокаивал себя мыслью, что, может быть, когда-нибудь великая, святая и прекрасная цель того дела, какое мне предназначалось, будет мне открыта и вознаградит меня вполне за послушание и покорность!
В эту минуту в комнату вошел Роден; д'Эгриньи тревожным взглядом, казалось, спрашивал его, что случилось. Социус подошел к нему и тихо проговорил, чтобы Габриель не мог слышать:
— Ничего особенного. Мне сообщили, что отец маршала Симона вернулся на фабрику месье Гарди…
Затем, взглянув в сторону Габриеля, он выразительно посмотрел на отца д'Эгриньи. Последний подавленно покачал головой. Когда Роден снова подошел к камину и по-прежнему на него облокотился, аббат обратился к Габриелю и сказал:
— Продолжайте, сын мой… Я желал бы скорее услышать, к какому решению вы пришли.
— Я сейчас вам это скажу, отец мой. Приехав в Чарлстон, я отправился к главе нашего общества в этом городе. Он разъяснил мне мои сомнения относительно целей ордена… С ужасающей откровенностью он выставил передо мной цели… не всех, конечно, членов нашего ордена, — потому что большинство их, как и я, не знают ничего, — а цели вождей, те цели, которые преследовались при основании общества… Я пришел в ужас… Я читал казуистов… И каков же был мой ужас, отец мой, когда при этом новом потрясающем открытии я увидел в творениях наших отцов извинение, даже оправдание воровству, клевете, насилию, прелюбодеянию, измене, убийству, цареубийству!.. note 17 Когда я старался понять то, что я, служитель милосердного, правосудного, всепрощающего и любящего Бога, принадлежу к Обществу, вожди которого исповедуют такое учение и даже похваляются им, я поклялся Создателю немедленно и навсегда порвать все связи, соединяющие меня с орденом!
При этих словах Габриеля отец д'Эгриньи и Роден обменялись тревожным взором: все погибло, добыча ускользала из рук! Габриель, глубоко взволнованный своими воспоминаниями, не замечал ничего. Он продолжал:
— Несмотря на твердую решимость выйти из ордена, мне было очень больно сделать это открытие… Ах, отец мой! Поверьте, что ничего не может быть ужаснее для правдивого и доверчивого человека, как отказаться от уважения к тому, что столь долго уважал… Я так мучился, что с тайной радостью мечтал об опасностях своей миссии, надеясь, что Господь призовет меня к себе среди моих трудов… Но напрасно я надеялся… Провидение чудесным образом охраняло меня.
При этом Габриель вздрогнул, вспомнив о таинственной женщине, спасшей ему жизнь в Америке. Немного помолчав, он начал снова:
— Покончив со своей миссией, я вернулся сюда, отец мой, просить вас возвратить мне свободу и освободить от клятвы… Я несколько раз ходатайствовал, чтобы мне дозволили увидеться с вами, но не мог добиться этого… Вчера Богу угодно было, чтобы я имел долгий разговор с моей приемной матерью. Я узнал из него, какой хитростью добились моего пострижения, о святотатственном злоупотреблении тайн матушки, когда обманом похитили бедных сирот, порученных ее мужу, честному солдату, их умирающей матерью… Вы должны понять, что если у меня были еще колебания, то после этой беседы решимость моя выйти из ордена только укрепилась… Но и в эту последнюю минуту я, повторяю вам, далеко не виню всех наших членов: много есть между ними простых, доверчивых, непонимающих людей, каким был и я… В своем ослеплении они служат послушными орудиями делу, о котором не имеют понятия. Я жалею о них и молю Бога открыть им глаза, как он открыл их мне!
— Итак, сын мой, — сказал отец д'Эгриньи, вставая с места ошеломленный и мертвенно-бледный, — вы просите разорвать те узы, которые связывают вас с нашим Обществом?
— Да, отец мой, вам я принес клятву, вас же прошу и освободить меня от нее.
— Итак, сын мой, вы желаете считать недействительными все обязательства, принятые вами на себя раньше?
— Да, отец мой.
— Итак, сын мой, между вами и нашим орденом нет ничего общего?
— Нет, отец мой… раз я прошу освободить меня от обета.
— А знаете ли вы, что только орден может вас отпустить, а сами вы уйти из него не можете?
— Из того, что я пришел просить вас разорвать мои узы, вы видите, что я это знаю… Впрочем, в случае отказа я все-таки буду считать себя свободным и перед Богом и перед людьми.
— Все совершенно ясно! — сказал д'Эгриньи Родену.
Слова замерли на его губах — такова была глубина его отчаяния.
В то время как Габриель, молчаливый и неподвижный, ожидал с опущенными глазами ответа отца д'Эгриньи, Родена, казалось, осенила внезапная мысль; он заметил, что его записка оставалась до сих пор неразвернутой в руках преподобного отца.
Социус быстро подошел к отцу д'Эгриньи и с тревогой и сомнением спросил его шепотом:
— Разве вы не прочли моей записки?
— Я о ней и не подумал, — машинально отвечал преподобный отец.
Роден еле-еле сдержал жест неудержимой ярости, он сказал почти спокойно:
— Так прочтите хоть теперь…
Лишь только д'Эгриньи взглянул на строки, наскоро написанные карандашом Родена, на его лице мелькнул луч надежды. С выражением глубокой благодарности он пожал руку социуса и прошептал:
— Вы правы… Габриель наш…
Note17
В этом предположении нет ничего слишком смелого. Вот выдержки из предназначенного для семинарий Compendium'а, опубликованные в Страсбурге в 1843 г., под заглавием: «Открытия библиофила». По этим выдержкам можно видеть, что доктрина преподобных отцов действительно была способна напугать Габриеля.
Клятвопреступление:
"Вопрос: Какова ответственность человека, принесшего клятву фиктивно и с целью обмана?
Ответ: С точки зрения религии, он не ответственен за них, так как он давал не настоящую клятву; но правосудие потребует, чтобы он исполнил то, в чем он фиктивно и с целью обмана поклялся".
Изнасилование:
«Тот, кто силой, угрозой, обманом или неотступностью просьб соблазнил девушку, не обещая ей брака, обязан возместить молодой девушке или ее родителям нанесенный им ущерб, обеспечив ее приданым, чтобы она могла выйти замуж, но если такая или любая другая компенсация для него невозможна, он должен взять ее себе в жены. В случае, если его преступление осталось в полнейшей тайне, то очевидно, что совесть соблазнителя не обязывает его ни к чему».
Прелюбодеяние:
«Если кто состоит в любовной связи с замужней женщиной из-за того, что она красива, а не потому, что она замужем, то их взаимоотношения, по мнению иных писателей, позволяют не принимать в расчет брак и представляют собой лишь непотребство, а не грех прелюбодеяния».
Кража:
«Кража извинительна в том случае, если она представляет собою скрытую компенсацию, посредством которой кредитор тайно изымает из имущества своего должника сумму, равную той, которая ему причитается».
Самоубийство:
"Если монах-картезианец тяжко заболел и доктор прописал ему употребление в пищу мяса, как необходимость избежать верной смерти, — обязан ли монах подчиняться врачу?
Ответ: Вопрос этот является спорным; тем не менее отрицательное решение кажется нам наиболее приемлемым; оно же и более свойственно врачам".
Убийство:
«Совершенно очевидно, что следует убить вора для сохранения имущества, необходимого для жизни, так как в данном случае нападающий угрожает не только имуществу, но косвенно также и самой жизни обкрадываемого. Но сомнительно, дозволено ли убивать того, кто несправедливо нанесет ущерб очень крупному состоянию, хотя бы оно и не служило для поддержания жизни. Утвердительный ответ более уместен. Доказательством служит то обстоятельство, что милосердие для сохранения жизни ближнего вовсе не требует крупной потери имущества».
Что касается цареубийства, читай Санше, и т.д. и т.д.