Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя. Книга 3 (худ. Клименко) - Дюма Александр (полная версия книги .TXT) 📗
— Нисколько! Вы заблуждаетесь, дорогой господин де Безмо. Меня отнюдь не интересуют тайны вашего учреждения, меня интересуют тайны, хранимые вашей совестью.
— Пусть будет так! Пусть вас занимают тайны, которые хранит моя совесть. Но проявите хоть немножечко снисходительности к моему несколько особому положению.
— Оно и впрямь необычно, мой любезный господин де Безмо, — продолжал неумолимый епископ, — если вы принадлежите к тому обществу, которое я имею в виду; но в нем нет ничего исключительного, если вы не знаете за собой никаких обязательств и ответственны только перед его величеством королем.
— Да, сударь, да! Я повинуюсь лишь одному королю. Кому же еще, господи боже, должен, по-вашему, оказывать повиновение дворянин французского королевства, если не своему королю?
Арамис помолчал. Затем своим вкрадчивым голосом он произнес:
— До чего, однако, приятно французскому дворянину и епископу Франции слышать столь лояльные речи от человека ваших достоинств, дорогой господин де Безмо, и, выслушав вас, верить отныне только вам и никому больше!
— Разве вы сомневаетесь во мне, монсеньор?
— Я? О нет!
— Значит, теперь вы больше не сомневаетесь?
— Да, теперь я не сомневаюсь в том, что такой человек, как вы, — сказал со всей серьезностью Арамис, — недостаточно верен властителям, которых он выбрал себе по своей собственной воле.
— Властителям? — вскричал Безмо.
— Да, я произнес это слово.
— Господин д’Эрбле, вы все еще потешаетесь надо мной, разве не так?
— Готов признать, что гораздо более трудное положение иметь над собою нескольких властвующих, чем одного, но в этом затруднении повинны вы сами, господин де Безмо, и я тут ни при чем.
— Нет, разумеется, нет, — ответил несчастный комендант, окончательно потеряв голову. — Но что это вы собираетесь делать? Вы встаете?
— Как видите.
— Вы уходите?
— Да, я ухожу.
— Как странно вы со мной держитесь, монсеньор!
— Я? Странно?
— Неужто вы поклялись устроить мне пытку?
— Я был бы в отчаянии, если б это действительно было так.
— Тогда останьтесь.
— Не могу.
— Почему?
— Потому что оставаться у вас мне больше незачем, меня ждут другие обязанности.
— Обязанности в столь позднее время!
— Да! Поймите, мой дорогой господин де Безмо: «Названный начальник или комендант крепости обязан допустить к заключенному, буде в этом встретится надобность и этого потребует сам заключенный, духовника, принадлежащего к ордену». Я пришел сюда; вы не понимаете того, что я говорю, и я возвращаюсь сказать пославшим меня, чтобы они указали мне какое-нибудь другое место.
— Как!.. Вы?.. — вскричал Безмо, смотря на Арамиса почти что с ужасом.
— Духовник, принадлежащий к этому ордену, — сказал Арамис так же спокойно.
Но сколь бы смиренными ни были эти слова, они произвели на бедного коменданта не меньшее впечатление, чем удар молнии, низвергнувшейся с небес рядом с ним. Безмо посинел, и ему показалось, что глаза Арамиса впиваются в него как два раскаленных клинка, пронзающих его сердце.
— Духовник, — бормотал он, — духовник. Монсеньор — духовник ордена?
— Да, я духовник ордена; но нам больше не о чем толковать, поскольку вы к нашему ордену не имеете ни малейшего отношения.
— Монсеньор…
— И поскольку вы не имеете к нему ни малейшего отношения, вы отказываетесь исполнять его приказания.
— Монсеньор, — вставил Безмо, — монсеньор, умоляю вас, выслушайте меня.
— К чему?
— Монсеньор, я вовсе не утверждаю, что не имею ни малейшего отношения к ордену.
— Так вот оно что!
— Я не говорил также, что отказываюсь повиноваться.
— Но происходившее только что между нами чрезвычайно напоминает сопротивление, господин де Безмо.
— О нет, монсеньор, нет, нет; я хотел лишь увериться…
— В чем же это вы хотели увериться? — спросил Арамис, выражая всем своим видом высшую степень презрения.
— Ни в чем, монсеньор.
Понизив голос и отвесив прелату почтительный поклон, Безмо произнес:
— В любое время, в любом месте я в распоряжении властвующих надо мною, но…
— Отлично! Вы мне нравитесь много больше, когда вы такой, как сейчас, господин де Безмо.
Арамис снова сел в кресло и протянул свой стакан Безмо, рука которого так сильно дрожала, что он не смог наполнить его.
— Вы только что произнесли слово «но», — возобновил разговор Арамис.
— Но, — ответил бедняга, — не будучи предупрежден, я был далек от того, чтобы ждать…
— А разве не говорится в Евангелии: «Бодрствуйте, ибо сроки ведомы только господу». А разве предписания ордена не гласят: «Бодрствуйте, ибо то, чего я желаю, того должно желать и вам». Но на каком основании вы не ждали духовника, господин де Безмо?
— Потому что в данное время среди заключенных в Бастилии больных не имеется.
Арамис в ответ на это пожал плечами:
— Откуда вы знаете?
— Но, судя по всему…
— Господин де Безмо, — сказал Арамис, откинувшись в кресле, — вот ваш слуга, который хочет поставить вас о чем-то в известность.
В этот момент на пороге действительно появился слуга Безмо.
— В чем дело? — живо спросил Безмо.
— Господин комендант, вам принесли рапорт крепостного врача.
Арамис окинул Безмо своим проницательным и уверенным взглядом:
— Так-так. Введите сюда принесшего этот рапорт.
Вошел посланный; поклонившись коменданту, он вручил ему рапорт. Безмо пробежал его и, подняв голову, удивленно сообщил:
— Во второй Бертодьере больной!
— А вы только что утверждали, мой дорогой господин де Безмо, что в вашем отеле решительно все постояльцы пребывают в отменном здравии, — небрежно заметил Арамис.
И он отпил глоток муската, не отрывая глаз от Безмо. Комендант отпустил кивком головы человека, явившегося с отчетом врача, и тот вышел.
— Я думаю, — проговорил Безмо, все еще не справившись со своей дрожью, — что в приведенном вами параграфе сказано также: «и этого потребует сам заключенный»?
— Да, вы правы, именно это изложено в интересующем нас параграфе; но поглядите-ка, там опять кто-то вас спрашивает, дорогой господин де Безмо.
И действительно, в этот момент в полуоткрытую дверь просунул голову сержант караула.
— Что такое? — раздраженно буркнул Безмо. — Нельзя ли оставить меня в покое хоть на десять минут?
— Господин комендант, — сказал солдат, — больной из второй Бертодьеры поручил своему тюремщику передать вам его просьбу прислать священника.
Безмо чуть не упал навзничь.
Арамис счел излишним успокаивать коменданта, как до этого считал излишним устрашать его.
— Что же я должен ответить? — спросил Безмо.
— Все, что вам будет угодно, — улыбнулся Арамис, кусая себе губы, — решаете вы, комендант Бастилии — вы, а не я.
— Скажите, — поспешно закричал Безмо, — скажите заключенному, что его просьба будет исполнена!
Сержант удалился.
— О монсеньор, монсеньор! — пробормотал Безмо. — Да разве мог я предполагать?.. Разве мог я предвидеть?..
— Кто разрешил вам строить предположения, кто позволил вам предвидеть? Орден — вот кто предполагает, орден — вот кто знает, орден — вот кто предвидит. Разве этого для вас недостаточно?
— Итак, что вы приказываете?
— Я? Решительно ничего. Я всего-навсего бедный священник, простой духовник. Не прикажете ли навестить заболевшего узника?
— О монсеньор, я никоим образом не отдаю вам подобного приказания, я прошу вас об этом.
— Превосходно. В таком случае проводите меня к заключенному.
XXVIII. Узник
С момента превращения Арамиса в духовника ордена Безмо совершенно преобразился.
До сих пор для достойного коменданта Арамис был прелатом, к которому он относился с почтением, другом, к которому питал чувство признательности. Но едва Арамис открылся пред ним, все привычные его представления пошли прахом, и он сделался подчиненным, Арамис стал начальником. Безмо собственноручно зажег фонарь, позвал тюремщика и, повернувшись к Арамису, сказал:
