Сан-Феличе. Книга вторая - Дюма Александр (читать хорошую книгу .TXT) 📗

— Дело в том, что мы еще не совсем покончили с нею, — сказал Нельсон. — Но или я очень ошибаюсь, или самый сильный гнев ее утих.

— Тогда каковы будут ваши советы?

— По-моему, королю и королеве следует отдохнуть, в чем, мне кажется, они сильно нуждаются, а мое дело позаботиться о дальнейшем пути.

— Что вы скажете на это, моя милая наставница?

— Я полагаю, что следовать советам милорда всегда разумно, особенно если это касается морских дел.

— Вы слышите, милорд? Действуйте по своему усмотрению. Все, что вы сделаете, будет хорошо.

Нельсон поклонился, и так как под грубой оболочкой в нем билось сердце, исполненное религиозного, а порой и поэтического пыла, то прежде чем выйти из каюты, он преклонил колена перед маленьким принцем.

— Спите спокойно, ваше высочество, — сказал он над телом ребенка. — Вам не в чем давать отчет Богу, который в своей неисповедимой благости послал ангела смерти принять вашу душу на пороге жизни. О, если бы и мы могли обладать такой же чистой душой, когда в свой черед предстанем перед престолом Господа отдать отчет в наших поступках! Amen! 20

Потом, поднявшись с колен, он еще раз поклонился и вышел.

Когда Нельсон снова вступил на капитанский мостик, стала заниматься заря и обессилевшая буря испускала свои последние вздохи, ужасные вздохи, подобные тем, которыми титан, поворачиваясь в своей могиле, всякий раз сдвигает с места Сицилию.

Любой другой человек, кому это зрелище менее знакомо, чем Нельсону, был бы поражен его величием. Ветер постепенно стихал, и, подобно синеющему туману, вдали вставали вершины Апеннин; по левому борту раскинулись необъятные морские просторы — поле ночной битвы, где ветер и море схватились в смертельном бою; по правому борту на фоне чистого неба вырисовывались берега Сицилии, и над ними высилась как причуда творения огромная Этна, вершина которой терялась в облаках; позади остались, белея среди морских валов, скалы, обломки потухших и разрушившихся вулканов, столкновения с которыми лишь чудом удалось избежать; и наконец, в довершение картины, под днищем корабля дышало море, взволнованное до самых глубин, взрытое черными провалами, куда «Авангард» опускался со стоном, и при каждом падении казалось, что его сейчас навеки поглотит бездна.

Нельсон бросил взгляд на великолепную панораму, которую природа развернула перед его глазами; но он слишком часто видел подобные зрелища, чтобы они, как бы прекрасны ни были, могли надолго привлечь его внимание.

Он подозвал Генри:

— Что вы думаете о погоде?

Было очевидно, что Генри, этот опытный капитан, к которому обратился Нельсон, не ждал в ту минуту, что его попросят высказать свое суждение по такому поводу. Но, не желая говорить необдуманно, он еще раз обвел взглядом горизонт, пытаясь сквозь туман и тучи вглядеться в таинственные необозримые дали.

— Милорд, — сказал он наконец, — испытание уже позади: полагаю, что с бурей мы покончили: через час последние ее порывы утихнут. Но тогда, я думаю, ветер повернет либо к югу, либо к северу, однако в любом случае он окажется для нас благоприятным, потому что мы будем в открытом море.

— Именно это я сказал их величествам. Я взял на себя смелость пообещать им, что сегодняшнюю ночь они проведут во дворце короля Рожера.

— Тогда остается только сдержать обещание милорда, — сказал Генри, — и это я беру на себя.

— Вы устали так же, как я, Генри, нет, простите, больше, чем я, вы ведь не спали.

— Что ж, в таком случае, с разрешения вашей милости, мы поделим наши дневные заботы: милорд сейчас пойдет отдохнуть часов на пять-шесть; за это время ветер примет то или иное направление, а милорду известно, что, когда с правого и левого борта, впереди и за кормой меня окружает вода, это затрудняет меня не больше, чем всякого другого. Стало быть, с юга ли подует ветер, или с севера, я возьму курс на Палермо, и, когда милорд проснется, мы уже будем в пути. Тогда я передам ему управление судном, которое милорд и сохранит до тех пор, пока это будет ему угодно.

Нельсон чувствовал себя совсем разбитым; к тому же, став моряком с молодых лет, он все же страдал морской болезнью. Он уступил настояниям Генри и, поручив ему командование, ушел к себе, чтобы отдохнуть несколько часов.

Когда Нельсон снова поднялся на ют, было уже одиннадцать утра. Ветер переменился на южный и резко посвежел. «Авангард» обогнул мыс Орландо и шел со скоростью в восемь узлов.

Нельсон бросил взгляд на судно. Требовался опытный глаз моряка, чтобы распознать, что оно претерпело бурю, оставившую след в оснастке. С улыбкой благодарности он пожал руку Генри и отправил его в свою очередь отдыхать.

Однако в ту минуту, когда Генри уже спускался вниз, он окликнул его, чтобы спросить, что сделали с телом маленького принца; как выяснилось, врач Битти и капеллан Скотт перенесли мальчика в каюту лейтенанта Паркинсона.

Адмирал убедился, что судно идет верным курсом, отдал распоряжение рулевому следовать в том же направлении и спустился на нижнюю палубу.

Маленький принц лежал на постели молодого лейтенанта; он был покрыт простыней, и сидящий рядом на стуле капеллан, забыв, что он протестант, молился за католика, читая над ним заупокойную молитву.

Нельсон преклонил колена, прочел про себя молитву и, приподняв простыню с лица, бросил на ребенка последний взгляд.

Хотя тело его уже приобрело окоченелость трупа, смерть придала чертам божественную ясность, сгладившую следы страданий. Длинные белокурые волосы того же оттенка, что и у матери, спускались локонами вдоль бледных щек и шеи с голубыми прожилками; рубашка с отложным воротником на груди была обшита дорогими кружевами. Казалось, он спал.

Но только охранял его сон священник.

Нельсон, хотя и был не особенно чувствителен по натуре, не мог не подумать о том, что у маленького принца, который лежал сейчас один (в каюте были только протестантский священник, молящийся над ним, и он, Нельсон, посторонний, пришедший почтить его последний сон), есть отец, мать, четыре сестры и брат, они находятся всего в нескольких шагах отсюда, но никому из них не пришло в голову прийти и помолиться за ребенка, как сделал это он, Нельсон. Слеза увлажнила его глаза и упала на окостеневшую руку маленького принца, до половины скрытую манжетой из великолепных кружев.

В эту минуту он почувствовал, как чьи-то пальцы тихо легли ему на плечо. Он обернулся и ощутил прикосновение нежных уст; то была рука Эммы, то были ее уста.

Это в ее объятиях, а не на руках матери скончался ребенок, и, в то время как мать спала или лежала с закрытыми глазами, злобно обдумывая планы кровавой мести, именно Эмма пришла исполнить благочестивый долг — укрыть его саваном, — не желая, чтобы грубые руки матроса коснулись хрупкого тельца ребенка.

Нельсон почтительно поцеловал ее руку. Самое великое и самое пламенное сердце, если оно не совсем чуждо поэзии, перед лицом смерти испытывает высокое смущение.

Поднявшись на ют, он увидел там короля.

Еще полный воспоминаний о недавнем печальном зрелище, Нельсон ожидал встретить отца, нуждающегося в утешении. Но адмирал ошибся. Король чувствовал себя лучше, король проголодался. Он пришел поручить Нельсону заказать блюдо макарон, без которых не мыслил себе обеда.

Потом, так как перед их глазами теперь раскинулся весь Липарский архипелаг, он стал осведомляться у Нельсона о названии каждого острова, указывая на него пальцем; при этом король рассказывал, что в молодости у него был полк молодых людей, выходцев с этих островов, и он называл их своими липариотами.

Вслед за тем последовал рассказ о празднике, устроенном несколько лет тому назад для офицеров этого полка; на нем он, Фердинанд, одетый поваром, играл роль содержателя трактира, а королева в костюме простой крестьянки, окруженная самыми прелестными придворными дамами, изображала трактирщицу.

В тот день он сам сварил огромный котел макарон и с тех пор ни разу не ел ничего столь же вкусного. Кроме того, поскольку накануне он собственноручно наловил себе рыбы в заливе Мерджеллины, а за день до того подстрелил, как всегда собственноручно, в лесу Персано косуль, кабанов, зайцев и фазанов, этот обед оставил у него неизгладимые воспоминания, и он выразил их глубоким вздохом и словами: