Вторжение в рай - Ратерфорд Алекс (читаем книги бесплатно TXT) 📗
Въезжая во двор Кок-Сарая, Бабур раздумывал, не пойти ли ему навестить бабушку, мать и сестру в роскошных покоях, предоставленных им сразу же по прибытии в Самарканд вскоре после его победы, но в конце концов решил отправиться к Вазир-хану: тот, наверное, уже поправляется…
Спрыгнув с коня и похлопав себя руками по бокам, чтобы согреться, он зашагал к низкому, каменному строению, где разместился Вазир-хан. Правителю недоставало общества старого друга, и он с нетерпением ждал его выздоровления.
Потопав сапогами, чтобы стряхнуть с них снег, и сняв шапку, волчий мех которой стоял торчком ото льда, Бабур, пригнувшись под низкой притолокой, вошел внутрь и увидел, что его наставник лежит в постели на спине, прикрыв лицо ладонью, словно во сне. Но, подступив поближе, он ужаснулся тому, какая сильная дрожь бьет Вазир-хана, невзирая на жарко пылавший очаг и гору наваленных на него по указанию хакима покрывал из козьих шкур. Вчера дрожь была еле заметна.
— Как он?
— Ему хуже, повелитель, — ответил лекарь, смешивавший над огнем в медном котелке какое-то снадобье. — Я готовлю эликсир из вина, трав и корицы, чтобы изгнать лихорадку.
Тон его был угрюмым, лицо озабоченным — совсем не так, как при прошлых встречах, когда он лучился спокойной уверенностью. Бабур неожиданно ощутил ком в горле: первый раз он подумал о том, что Вазир-хан может умереть.
— Ты должен спасти его.
— Я попытаюсь, повелитель, но о том, кому жить, кому умереть, ведает один только Аллах. Я же могу сказать одно: если его состояние не улучшится в самое ближайшее время, сделать что-либо будет уже невозможно.
Хаким повернулся к своему котелку и снова принялся энергично помешивать снадобье.
Бабур подошел к Вазир-хану и бережно убрал руку с лица, покрытого толстой пленкой пота. Тот зашевелился и на миг приоткрыл единственный глаз.
— Повелитель…
Его голос, обычно такой глубокий и сильный, больше походил на сдавленный хрип.
— Не говори ничего. Тебе надо беречь силы.
Бабур осторожно взял его за плечи, пытаясь умерить дрожь. Ему очень хотелось бы передать больному другу часть собственных сил. Даже сквозь толстую ткань его пальцы ощущали лихорадочный жар, исходивший от тела Вазир-хана.
Подошел хаким с глиняной чашкой.
— Дай мне.
Бабур забрал у него сосуд, приподнял одной рукой голову Вазир-хана, а другой поднес край чашки к его губам. Тот попытался отпить, но теплая красная жидкость потекла по его заросшему щетиной подбородку. Проклиная себя за неловкость, Бабур предпринял новую попытку, вспоминая, как сам лежал с лихорадкой в промозглой пещере, а Вазир-хан выхаживал его, словно заботливая, терпеливая нянька — и в частности, поил водой с помощью намоченной тряпицы.
Он приподнял голову больного повыше, снова поднес чашку, и на сей раз Вазир-хану удалось отпить чуток лекарского варева, потом еще немножко. Когда все было выпито, Бабур опустил его голову на подушку.
— Повелитель, как только в его состоянии произойдут перемены, я тебя извещу.
— Я побуду здесь.
Никого ближе него у Вазир-хана не было: его жена и сын умерли от оспы очень давно, а дочь десять лет назад скончалась при родах. Положив на пол у стены, возле постели больного, пару парчовых диванных валиков, Бабур устроился на них, решив, что, если это последние часы, отведенные тому в земной жизни, он должен провести их рядом с другом.
Когда пришла ночь, он продолжил свое бдение, иногда помогая хакиму, то проверявшему у хворого пульс, то приподнимавшему веко, чтобы посмотреть зрачок, то клавшему ладонь на лоб, оценивая жар. Иногда Вазир-хан лежал тихо, хотя дрожь все равно не унималась, а иногда начинал бредить, что-то выкрикивая. Некоторые слова Бабуру удавалось разобрать.
— Голуби… Кровь на перьях, красная, как рубины… Не смотри, как они падают, повелитель.
Должно быть, он заново переживал крушение голубятни в Акши, стоившее жизни отцу Бабура. Даже сейчас, по прошествии столь долгого времени, он помнил стальную хватку своего наставника, оттащившего его от обрыва, под которым лежало искалеченное тело отца. Он так многим был обязан Вазир-хану, взявшему на себя с того момента отцовские обязанности, однако сейчас был бессилен сделать что-либо для его спасения.
Когда больной наконец перестал кричать в бреду, Бабур закрыл глаза, думая о том, каково бы ему пришлось без своего старого друга.
— Повелитель! Повелитель! Проснись!
Бабур встрепенулся и сел. В комнате было почти совсем темно: немного света давала лишь масляная лампада в правой руке хакима. Моргая, он поднялся на ноги: на постель смотреть не хотелось из-за того, что мог там увидеть, а потому уставился в лицо хакима.
— Ну, что?
— Аллах сказал свое слово, повелитель.
Лекарь сделал жест в сторону постели, так, чтобы маленький кружок света от лампы упал на Вазир-хана.
Того больше не трясло, единственный глаз был ясен и ярок; более того, на осунувшемся лице проглядывало некое подобие улыбки. Лихорадка прошла. Бабур не сразу понял, что видит, а когда сообразил, бросился к постели и с огромным облегчением и радостью заключил Вазир-хана в объятия.
— Повелитель, прошу, мой больной еще слаб… — пытался протестовать хаким, но Бабур вряд ли его слышал, поглощенный ошеломляющей радостью. Вазир-хан спасен!
Оставив наконец его отдыхать и приходить в себя, Бабур вышел наружу. Лицо тут же обдало холодом, но его это не тревожило. Он слишком долго пробыл у одра больного, и теперь его молодость и сила напоминали о себе, требуя общества кого-то столь же молодого и беззаботного. И потому, хотя над восточным горизонтом еще лишь едва забрезжил рассвет, он послал за Бабури.
Через несколько минут тот явился с заспанными глазами, на ходу застегивая овчинную куртку. Он выдыхал белые струйки пара, поднимавшиеся вверх по спирали, и явно пытался сообразить, с чего это его подняли в такой ранний час.
— Едем на прогулку.
— Что?
— Плохо слышишь, что ли? Двигаем…
Спустя десять минут они уже вылетели галопом за Бирюзовые ворота, оставляя отпечатки копыт по свежевыпавшему снегу, который уже начинало потихоньку отогревать взошедшее солнце.
Хорошо все-таки, когда ты жив и молод — что бы ни ждало там впереди.
Первоначально уверенности не было: в такое время года бледный, почти лишенный оттенков свет зачастую обманывает человеческий взгляд. Бабур напряясенно всматривался в сторону холма Кволба и, чем дольше смотрел, тем больше убеждался в том, что да, не ошибся — там вдали виднелись крохотные темные фигурки всадников.
Вазир-хан так же пристально смотрел в сторону холма.
— Узбеки?
— Боюсь, что так, повелитель. Видимо, разведчики.
Бабур отвернулся. Слухи, поначалу туманные и невнятные, но со временем все более подробные, тревожили Самарканд уже третью неделю. Говорили разное, но все сходились на том, что Шейбани-хан находится в Бухаре, к западу от Самарканда, где собирает наемников и созывает узбекских воинов, проведших зиму в родных кочевьях, обещая богатую добычу.
По приказу Бабура оружейные мастера Самарканда, и так трудившиеся без устали всю зиму, удвоили усилия, и теперь лязг и звон кузнечных инструментов, которыми ковали, правили, точили клинки мечей и наконечники копий, оглашал Самарканд день и ночь. В результате оружия было заготовлено достаточно, да и по части укреплений он сделал, кажется, все, что было можно. Но вот как насчет людей?
Он нахмурился. По последним подсчетам, в его распоряжении имелось семь тысяч бойцов, включая арбалетчиков тестя, оставшихся в городе на зиму. Едва прослышав о возможном выступлении узбеков, он разослал гонцов различным вождям и правителям, даже Джехангиру и Тамбалу в Акши, чьи войска вернулись домой после освобождения Самарканда, прося оказать помощь против общего врага. Но до сих пор никто не ответил.
— Появление узбеков меня не удивляет, Вазир-хан, я знал, что это всего лишь вопрос времени. Пока ты болел, мы с Бабури разговаривали об этом.
