Слуги Государевы - Шкваров Алексей Геннадьевич (книги онлайн полные версии бесплатно .TXT) 📗
— На колени, братья и сестры! Всем молиться во спасении души нашей, ибо пришел день суда Божьего! — прокричал зычно. — На колени! И молитесь все!
Люди закрестились и на пол стали опускаться. Мужики, бабы, детишки. Все. Озирались с ужасом. Пахло сильно чем-то в храме, аж дыханье спирало.
— Что это, матушка? — Наташа оглядывалась в страхе, — Батюшка? Что будет-то с нами, Господи?
Окон нет. Одни стены вокруг, да иконы с лампадами. Смотрят со стен лики строгие. Запели люди молитву голосами нестройными. Вдруг стук услышали. Обернулись разом. Досифей двери заколачивал. Гвозди вгонял и одного удара. Откель силы-то столько взялось в старце немощном. Поняли все. Заголосили разом бабы, детишек к себе прижимая. Те заплакали, матерям вторя. Мужики враз сил все лишились. Даже с пола не подняться. Так и стояли на коленях, головы опустив.
— Молитесь, говорю вам! — неистовствовал Досифей. Взгляд безумный. Выпрямился весь, и куда сгорбленность делась. Одну руку поднял, двупало ощерив, в другой свеча толстая зажата, с огоньком мечущимся. У ног старца топор валяется. — В огне очистительном уйдем мы на небо сразу. К Господу нашему, Исусу Христу. К Богоматери, к Святым Архангелам. Да пошлют они нам смерть легкую, да спустятся ангелы с крыльями и вознесут души наши праведные. Аминь! — и бросил на пол свечу зажженную. Побежало пламя синеватое, как ручеек весенний быстрый, струйками, струйками, по полам вдоль стен рубленых, по ним подниматься стало, и лизал их, лизал огонь ненасытный. Разом стихло все в храме, а потом взорвался люд голосами нечеловеческими, рыданьями звериными, погибель страшную осознав. А стены трещать уже начали, дым пошел едкий от них, масло сгорая, пузырилось, брызгало. Кто-то осмелев в предчувствии смерти неминуемой к дверям рванулся. Досифей топор уже в руках держал. Размахнулся — одного положил, другого. Кровь брызнула и зашипела в пламени.
— Назад, — кричал — изыди, сатана! — Отшвырнули старца, затоптали. Он по полу катался, извивался змеей, цеплялся за ноги, пока на глотку не наступили. Хруста никто и не услышал в таком шуме. Затих старец безвольно у стены. Огонь уже до его рясы добрался. Вспыхнул Досифей, как факел. А в дверь ломились изо всех сил. Доски отдирали голыми руками, ногти с мясом срывая. Кто-то снаружи стучал отчаянно. Кашляли уже все, задыхались. Кто-то валился на пол, не в силах за жизнь бороться. По ним другие шли, не замечая, затаптывая.
Никонов сгреб своих в объятья, поцеловал на прощанье и на пол опрокинул. Как раз посередь зала молельного. Собой накрыл. Наташа платок с головы сорвала, рот прикрывала. Дышать становилось все тяжелее и тяжелее. Дым раздирал грудь. Еще немного и поплыла она куда-то.
— Вот и все. — подумать успела, — а как же Андрейка? — и чувств лишилась.
Драгуны вылетели на полянку, где скит стоял. Вокруг забора высокого бревенчатого то там, то здесь избушки виднелись. А из людей никого. Ни души. Как вымерло все.
— А ну, ломай ворота! Живо! — крутясь на лошади распоряжался Суздальцев. Драгуны топоры выхватили и рубить. Но дерево сухое, поддается плохо.
— Я сейчас — один крикнул, на лошадь вскочил, к забору подъехал, в седле встал и кувырк, уже там. Еще немного и распахнулся скит. Внутрь ворвались. Петр, как был на лошади, так и въехал. А на дворе, Матерь Божья! … дом большой посередине стоит, избами окруженный, двери затворены, а из под крыши дым валит и языки огненные вырываются.
— Руби двери! Спасай! — что было сил, крикнул Суздальцев. Сам с коня спустился, побежал, хромая. Врубились топорами, полетели щепки. А дверь дышит мучениями человеческими, изнутри телами бьётся, криками исходит. Струйки дыма сочатся в щели редкие. С ними боль людская и жизнь выходит наружу.
— Быстрее! Быстрее! — кричит капитан, не в силах смотреть даже. А там, за дверью, и биться перестали. Страшно тихо стало вдруг внутри. Поддалась, наконец, проклятая. Срубили драгуны петли с одной стороны, рухнул одно полотнище, клубы черные выпуская. А там… Господи, люди вповалку! А пламя, воздух почуя, взъярилось и пошло гулять, жаром смертельным драгун отпугивая, волосы в миг в пепел превращая. Но бежал уже кто-то, ведра нес с водой. Облились смельчаки и внутрь бросились. Спасать! Остальные, кашляя надсадно, вытаскивали тех, кто у входа лежал.
Суздальцев сам у кого-то ведро выхватил, на себя опрокинул, и туда, в пламень и дым. Не видно ни черта. Влетел на середину, на карачки опустился. Смотрит мужик лежит бездыханный, на нем рубаха тлеет, под еще два тела женских. Мужика скинул, одну бабу схватил и на выход. А жар нестерпимый, а дышать нечем. Как до порога добрался, сам не мог понять потом. Только шагнул вперед, хватанул воздуха грудью полной, закашлялся надсадно, за спиной, как затрещит страшно. Крыша в зал провалилась. Дыхнуло так сильно, что Петра с крыльца смело. Так и упал с крыльца, вместе с бабой. Долго лежал, откашливался до мокроты. После посмотрел на спасенную. А это девушка оказалась. И лежала она на земле, простоволосая, вся в саже, сарафан белый чуть подгорел, а так, как живая. Только не дышит! Оглянулся, вокруг солдаты его. Изба молельная уж догорает. А запах вокруг страшный. Мясом подгоревшим так и несет. Еще несколько тел бездыханных лежат в рубахах белых, да в сарафанах домотканых. И детишки промеж них.
Сел и заплакал капитан, не в силах подняться.
— За что ты их так, Господи? — Стянули драгуны шляпы с голов, закрестились все.
Посидел Суздальцев на земле, погоревал, да на девушку из огня вынесенную посмотрел. Ох, и красавица! Впопыхах, и не заметил. Волосы русые растрепались, сажы след на щеке одной, да над бровью еще, а само лицо чистое, округлое, нос прямой, только глаз не видно, закрыты. Грудь высокая, стан тонкий. Пригляделся, ан дышит вроде. Наклонился к ней, ухо прижал боязливо к груди девичьей. Вдруг очнется — стыдобища! Замер капитан прислушиваясь. Тук. Тук. Тук. Бьется! Бьется, сердце-то!
— Жива! Жива, братцы вы мои. — Закричал обрадовано. Голову девичью осторожно приподнял, на колено себе положил — чтоб повыше. Волосы поправил. Господи, как красива! Может судьбу свою встретил — мысль мелькнула шальная. Драгуны обступили — нешто правда живая?
— Да живая, живая. — как в бреду повторял Суздальцев. — А ну не загораживайте, рукой свободной замахал солдатам, — воздуху ей надобно поболе.
— Давай, давай красавица наша, приходи в себя. — шептал. В руке ее бумагу приметил. Потянул осторожненько. Освободил, развернул и прочел:
— Столбовая дворянка Анна Сергия дочь Арсеньева… Так вот ты кто, красавица. Аннушка, значит. Анна Сергеевна. — Посмотрел в лицо влюблено.
А тут Наташа очнулась. Открыла глаза свои синие:
— Господи, где я? Что со мной? Люди какие-то вокруг. Нешто в раю, иль в аду я? — мысли роились. Огляделась по сторонам. Сама на земле лежит, а голова на коленях у военного какого-то. А он имя чье-то называет и смотрит так…странно как-то. — Господи, а где матушка с батюшкой? Что с нами было? Где все? Где Досифей? Люди? — вспомнила вдруг — теснота и полумрак храма, иконы, свечи, все на коленях, потом крик страшный общий, треск, огонь, отец на них с матушкой ложиться, к полу прижимает. И дым! — закашлялась сразу тяжко. На бок лечь потянулась. Выворачивало всю. Судорогами живот и грудь сводило. А тот, незнакомец, что рядом, все поддерживал, по головке гладил, приговаривал:
— Ничего, Аннушка, ничего, красавица, жива главное. А там и поправишься.
Откашлялась Наташа. Отдышалась. Встать попробовала, и не смогла сама. Слабость напала, чуть снова на земле не оказалась, хорошо незнакомец подхватил.
— Ты полежи. Полежи, девонька. Тебе нельзя так сразу. Потравилась ты малость дымом дурным, угарным. Пройдет. Телегу быстро, давайте! — драгунам приказал, — увозить ее надобно. Быстрее, быстрее отсюдова. От места страшного.
Подняли Наташу и положили на сено пахучее, дернулась телега, и поплыли облака над головой. Скосила она глаза в сторону и увидела дом их молельный, верней головешки от него. Поняла все. Ни единой слезинки не выкатилось. Окаменела. Ворота проехали и дальше. А на дереве ближайшем мужик повешенный болтается. Скользнула взглядом по нему Наташа:
