Свидание в Санкт-Петербурге - Соротокина Нина Матвеевна (читать книги онлайн полные версии TXT) 📗
— Кабы ты своей службой не дорожил, я и говорить бы с тобой не стал. Я-то понимаю, что если ты это письмо не только сочинил, но и набело переписал, не доверяя писцу, то дело это весьма секретное.
— Вот именно. И не мне вас учить, что праздное любопытство здесь неуместно,
— Эк ты излагаешь! — Лядащев со смехом хлопнул себя по коленке. — А кто тебе сказал, что оно праздное? Я ж эту писульку не на улице нашел. — Он неторопливо взял письмо со стола и, сопровождаемый внимательным взглядом собеседника, спрятал его в карман. — И не тверди ты мне попугаем — «не мне вас учить…» Всяк Еремей сове разумей. Понял?
— Я отказываюсь продолжать разговор в подобном тоне! — обиделся вдруг Дементий Палыч.
— Предложи другой тон. Я шел к тебе, как к старому другу, а ты мне нравоучения читаешь. Я знаю, что человек, к которому эта записка попала, арестован. Знаю также, что тот, кому она предназначалась, находится на свободе.
— Этого не может быть! — Голос у Дементия Палыча внезапно осип, а красивый рот собрался в узелок, что очень его портило.
— Условия мои такие: я говорю тебе, что мне известно по этому делу, и мы обмениваемся именами. Я называю того, кого вы арестовали на самом деле, а ты того, кто вам был нужен.
— Этого не может быть, — повторил Дементий Палыч, вскочил на ноги и, громыхая немецким ботинком, проковылял к стоящей в углу горке.
Сделал он это столь стремительно, что казалось, вытащит сейчас из шкапчика какие-то очень веские доказательства его слов в виде бумаг, но хозяин достал штоф настойки и две маленькие, темные рюмки толстого стекла. Твердой рукой он разлил желтоватое зелье, пододвинул одну из рюмок Лядащеву и с мрачным видом уставился в открытое окно. Дождь тихонько стучал по разлапистым кустам пионов.
— Анисовая… — проговорил Лядащев, пригубив настойку, — прелесть что такое. Сами готовили? Впрочем, не надо бы и спрашивать. Я знаю, что все ваши настойки приготовлены собственноручно сестрой вашей Ксенией Павловной. В добром ли она здравии?
— В добром, — буркнул Дементий Палыч. — Зачем вам знать это имя.
— А зачем вам знать, что мне надо его знать? — благодушно и витиевато спросил гость, ставя рюмку. — Не мне вас учить, — добавил он едко, — что лишние знания в нашем деле рождают большую печаль. А вы смутились, право… Мне и в голову не приходило, что вы не знаете, кого арестовали. Я даже хотел об ошибке вашей греметь по инстанции, а теперь не буду. Более того, я сам назову имя арестованного. Никита Оленев, да, да, князь Оленев-младший. Так кому вы сочинили эту записку? Я вам даже верну ее, если хотите. — Лядащев опять достал письмо и теперь держал его, как приманку, за уголок: клюнет не клюнет?
Дементий Палыч клюнул.
— Мальтийскому рыцарю Сакромозо, — через силу проговорил он, хищно схватил записку и тут же спрятал ее в недра домашнего шлафрока.
— Ну вот и славно, — рассмеялся Лядащев, делая вид, что его никак не удивило это сообщение. — Но ведь Сакромозо иностранный подданный. Он уже выслан за пределы? Я имею в виду мнимого Сакромозо.
— Это уже второй вопрос, — усмехнулся Дементий Палыч, он успел оправиться от первоначального шока и обрел прежнюю уверенность.
— Ага… значит не выслан. И в какой крепости он содержится?
— Да не знаю я, Василий Федорович! — Дементий Палыч убедительно прижал руки к груди. — Дело это весьма опасное. Около трона ходим. Мне поручено только арестовать — придумать и осуществить.
— Придумано хорошо, осуществлено безобразно. Теперь слушай, у меня к тебе личная просьба, личная! — Лядащев поднял палец значительно. — Узнай, где содержат арестованного Оленева.
— А это точно князь Оленев? — Лошадиный, с жесткими ресницами, глаз Дементия Палыча нервно мигнул.
— Отвык ты от меня, Дементий Палыч, коли такие вопросы задаешь? Ну как, узнаешь?
Хозяин поморщился, как от кислого.
— Когда к тебе зайти? — продолжал Лядащев.
— Ко мне заходить не надо. Если сведения добуду, то найду способ сообщить вам об этом.
Возвращаясь домой, Лядащев не думал о подмене, темнице и Сакромозо. Жалко было тратить на подобные размышления эту свеженькую пахучую красоту, очистившееся от туч небо. Ночью, если случится бессонница, или утром под журчащие разговоры супруги он будет пытаться понять, чем мешал мальтийский рыцарь великой империи и почему остановил на нем свой гневливый взгляд канцлер Бестужев, а сейчас… Можно ведь и ни о чем не думать, а только усмехаться случайно пришедшей в голову мысли: «А испугался Дементий-то» — или журить себя насмешливо: «Забыл ты, Василий Федорович, повадки Тайной канцелярии, но вспомнил…» А дальше опять слушать, как бьется вода в канале, как скрипят в тумане уключины невидимых весел, как лает собака за забором — не надрывно, а так, для удовольствия.
Дементий Палыч вел себя на иной лад. Проводив гостя до порога, он вернулся в кабинет, неторопливо смакуя, выпил еще рюмку настойки, потом сел к столу и пододвинул к себе железный ларчик. Прежде чем спрятать туда записку, он достал из ларчика бумаги и углубился в их изучение. Если бы Лядащев видел выражение его лица — злорадно-угрюмое, он бы немало удивился, но знай он мысли прилежного чиновника, то пришел бы в ужас. «Кстати вы появились, Василий Федорович, — думал чиновник. — Если с толком дело вести, то самозванцу Оленеву из крепости не выбраться!»
Если ты оставил стены Тайной канцелярии, так сказать, выпал из обоймы, то все нити обрубил. Прервалась связь времен… Коллекционируй часы, любезничай с женой, езди по Европам, а к святому делу сыска не лезь, оно не для дилетантов. Лядащев и предположить не мог, что, желая помочь Никите Оленеву, он сослужил ему плохую службу. Василий Федорович не мог знать, что уже легла на стол канцлера расшифрованная депеша прусского посла Финкенштейна, в которой сообщалось: «Из достоверных источников известно, что с убитым купцом Гольденбергом тесное общение имел князь Никита Оленев, служащий в Иностранной коллегии и завербованный как информатор».
Достоверным источником в данном случае был Лесток. Термин «послать дезу» — изобретение двадцатого века, но суть этого термина известна миру с незапамятных времен. Вначале Лесток решил подбросить Бестужеву письмо за подписью «патриот», в коем бы подробно объяснял злонамеренное поведение служащего в Иностранной коллегии Оленева. Однако анонимное письмо не всегда надежная вещь, проницательный Бестужев мог заподозрить клевету.
Решение пришло на обеде у Финкенштейна. За ростбифом и немецкой колбасой Лесток осмыслил главное, за десертом продумал детали, а за кофе нашептал послу под большим секретом «все, что ему известно об этом деле». Особо подчеркнуто было, что если господину Финкенштейну вздумается писать об этом в Берлин, то — «убедительно прошу не называть меня ни под каким видом!». Далее следовало проследить, чтоб ни одна из тайных депеш пруссака не миновала «черного кабинета» и расшифровки, потому что не только на старух бывает проруха, но и на бестужевских чиновников.
К слову сказать, Финкенштейн не послушал Лестока и все-таки приписал слова, где в похвальном смысле упомянул усердие «смелого», но о последствиях этого после.
Прочитав финкенштейнову депешу, Бестужев велел немедля сыскать оного Оленева, пока не для ареста, а для разговора и, может быть, для слежки. Но случилась неурядица. Оленев, оказывается, исчез, и никто толком не мог оказать о его местонахождении, высказывались даже предположения, что он утонул, но в это верила только полицейская служба. Уже три дня Дементий Палыч трудил мозги, измышляя, как об этом донести Бестужеву, и вдруг! Сообщение Василия Федоровича иначе как подарком и назвать было нельзя.
