Златоустый шут - Sabatini Rafael (версия книг .txt) 📗
Палач бросился было исполнять распоряжение Рамиро, но мадонна Паола опередила его.
— Неужели здесь нет никого, кто обнажил бы свой меч в защиту интересов герцога Валентино? — звенящим от волнения голосом воскликнула она, обращая свой страстный призыв к офицерам Рамиро. — Я удивляюсь, в каком лагере вы находитесь: вместе с верноподданными Чезаре Борджа или с его врагами? Можете не сомневаться, герцог сурово спросит с виновных за жизнь человека, который пожертвовал собой ради его спасения. Чего же вы ждете тогда? Почему стоите сложа руки и позволяете этому изменнику делать все, что ему заблагорассудится? Или вы не боитесь разделить участь, которая скоро постигнет его?
Слова Паолы оказались тем самым стимулом к действию, которого им не хватало, и не успела она замолчать, как зазвенела сталь о сталь и один из офицеров выхватил меч из ножен.
— Да здравствует герцог Валентино! Все, кто верен ему, ко мне, — воскликнул он и указал мечом на Рамиро. — Арестуем предателя, и пусть герцог решает, что делать с ним.
Еще трое офицеров с обнаженными мечами поспешили присоединиться к нему, а оставшиеся двое — одним из которых был Луканьоло — безразлично скрестили руки на груди, давая понять, что намерены соблюдать нейтралитет, не принимая ничью сторону. Даже палач перестал раздевать меня и с интересом наблюдал за происходящим. А ситуация действительно складывалась весьма любопытно и как будто не в пользу Рамиро. Но тот тоже не терял времени даром. Одним громадным прыжком он оказался у двери, ведущей во двор замка, широко распахнул ее и позвал стражу. Снаружи послышался топот бегущих ног, и буквально в следующую секунду около десятка солдат ворвались в зал — что и говорить, губернатор Чезены умел заботиться о собственной безопасности. Вместе с охранявшими меня алебардщиками они быстро сломили сопротивление мятежных офицеров и прижали их, обезоруженных, к стене. Мадонна Паола в отчаянии закрыла лицо руками и обессиленно опустилась в кресло. Рамиро не спеша выпрямился и обвел торжествующим взором зал, словно выбирая, на ком первом выместить гнев. Его взгляд задержался на мне, полуобнаженном и замершем на полпути к дыбе.
— Ну, Федерико, — ухмыльнулся Рамиро, — я жду.
На сей раз палач с особым рвением взялся за работу и в два счета лишил меня остатков верхней одежды. Я покорно позволил подвести себя к дыбе — имело ли смысл сопротивляться теперь? — и лишь молился о том, чтобы Бог дал мне силы вытерпеть ожидающие меня мучения. Я уже попрощался с жизнью; я предполагал, что моя агония едва ли продлится более получаса, после чего обычно наступал обморок, — дай Бог, чтобы это произошло как можно скорее! — от которого я надеялся очнуться уже в ином, лучшем мире. Я не сомневался, что мое бесчувственное тело отнесут на самый верх башни и повесят за шею на той жуткой балке, которую Рамиро дель Орка цинично окрестил своим флагштоком.
Федерико принялся привязывать свисавшие с потолка веревки к моим запястьям. Я в последний раз взглянул на Паолу. Она стояла на коленях и молилась, прижав руки к груди, но никто не обращал на нее ни малейшего внимания. И в этот момент, когда последняя искра надежды угасла у меня в сердце, до моего слуха долетел звук трубы, раздавшийся, как мне показалось, у самых ворот замка и призывавший всех, кто его слышит, к безоговорочному повиновению.
Глава XXI
AVE CAESAR
[Ave caesar — начальные слова фразы «Ave, Caesar, morituri te salutant!», которой римские гладиаторы приветствовали появление в ложе императора Клавдия].
На мгновение я поверил, что чудо действительно свершилось и Чезаре Борджа каким-то образом сумел добраться из Фаэнцы до Чезены почти вдвое быстрее, чем я предполагал. Такая же мысль, несомненно, посетила и Рамиро дель Орка. Он изменился в лице и бросился к двери, чтобы отдать своим людям распоряжение держать мост поднятым. Но в этот раз он опоздал. Не успели прозвучать последние слова его команды, как заскрипели петли, лязгнули цепи и раздался глухой удар о землю — это опустился подъемный мост.
Прошло еще несколько секунд, и все мы услышали топот копыт многочисленного отряда всадников, въезжавших в крепость. Парализованный страхом, Рамиро словно прирос к месту, на котором стоял, и лишь дико вращал глазами из стороны в сторону. И все-таки это Чезаре, подумал я. Кто еще мог объявиться в Чезене с таким большим войском? Но если это Чезаре, значит, он приехал не из Фаэнцы, а раз так, то Мариани где-то разминулся с ним.
Впрочем, мои сомнения скоро разрешились. Ведущая со двора замка дверь широко распахнулась, и на пороге появилась по-военному подтянутая фигура герцога Валентино. Он шагнул в зал, и золотые шпоры его высоких черных сапог мелодично звякнули. На нем был отороченный рысьим мехом темно-малиновый бархатный камзол, на груди тускло поблескивала массивная золотая цепь, а из ножен, густо усеянных самоцветами, торчала бронзовая рукоятка меча. Вслед за герцогом в зал ворвалась целая толпа его наемников в стальных доспехах и с обнаженными мечами в руках, что яснее ясного говорило о причине их столь неожиданного появления здесь.
Сумев наконец справиться со своим испугом и решив, по крайней мере, сохранить хорошую мину, Рамиро с почтительным видом попытался подойти к своему синьору. Но не успел он сделать и двух шагов, как герцог остановил его.
— Ни с места, изменник. Тебе запрещается приближаться ко мне, — повелительным тоном произнес он и предупреждающе поднял левую руку в перчатке, словно подчеркивая этим жестом смысл сказанного. И только сейчас я заметил, что в руке он держал лист бумаги.
Не знаю, что сильнее подействовало на Рамиро: вид этой бумаги, в которой он, возможно, узнал письмо Вителли, или хлесткое слово — «изменник», которым Чезаре безжалостно заклеймил его, давая таким образом всем понять, что ему стало известно о тайных замыслах губернатора Чезены. Как бы то ни было, всю напыщенность с него как ветром сдуло. Лицо Рамиро позеленело от страха, и он задрожал всем телом, являя собой зрелище, достойное жалости в глазах любого, кто сохранил в своей душе хотя бы малейшую способность к состраданию.
Между тем внимательные глаза Чезаре обежали весь зал и остановились на мадонне Паоле, поднявшейся с колен и попытавшейся укрыться в тени возле стены. От удивления он непроизвольно отступил назад, решив, вероятно, что видит перед собой призрак, но, будучи человеком, несклонным к суевериям, он в следующую же секунду справился с охватившим его смущением и, сняв бархатную шапочку, прикрывавшую его каштановые волосы, низко поклонился ей.
— Ради всего святого, мадонна, объясните, каким образом вы вновь ожили и почему оказались здесь?
— Этот злодей, — указала Паола на Рамиро, от волнения забыв ответить на приветствие герцога, — перед своим отъездом из Пезаро подсыпал мне за ужином сильного снотворного в вино. Меня сочли умершей и перед похоронами оставили в церкви Святого Доминика, куда он вместе с несколькими негодяями прокрался ночью, чтобы похитить меня. Но Ладдзаро Бьянкомонте, которого вы своим появлением спасли от верной гибели, помешал осуществлению этого дьявольского замысла. К сожалению, сегодня утром солдаты Рамиро обнаружили меня в Каттолике и три часа назад привезли сюда. За это время меня пытались принудить к поступкам настолько бесчестным, что у меня язык не поворачивается говорить о них.
— Благодарю вас, мадонна, вы изложили все как нельзя более ясно, — отозвался герцог Валентино с присущим ему ледяным спокойствием.
Чезаре Борджа, по слухам, отличался горячим темпераментом, однако при всей своей вспыльчивости он всегда умел внешне оставаться холодно-невозмутимым, каким сейчас предстал перед нами, и это качество заставляло подданных герцога лишь сильнее трепетать перед ним.
— Чуть позже, мадонна, — добавил он, — вы расскажете мне, почему мессер Бьянкомонте не проводил вас в дом вашего брата. Но сначала мне придется разобраться с более важными делами, которые касаются самого губернатора Чезены.
