Свет погас - Киплинг Редьярд Джозеф (книги онлайн .txt) 📗
В душе у него раздался вопль:
«Это будет мучительней всего пережитого! Это станет напоминать, и растравлять, и пробуждать, и терзать, и в конце концов сведёт тебя с ума!»
— Знаю, знаю! — вскричал Дик, в отчаянье ломая руки. — Но боже милосердный! Неужели горемычный обездоленный слепец навек обречён не ведать в жизни иных радостей, кроме как есть три раза в день и носить замусоленную жилетку? Я хочу, чтоб она пришла.
И она пришла задолго до вечера, потому что в ту пору никакой красавчик не кружил ей голову и она думала лишь о богатой поживе, дабы потом беспечно предаваться праздности до конца своих дней.
— Ну, вот, теперь вас и узнать нельзя, — сказала она одобрительно. — Вы стали совсем прежний — благородный человек, который знает себе цену.
— Выходит, я заслужил ещё один поцелуй? — спросил Дик, слегка краснея от смущения.
— Может статься — но покамест вы его не получите. Сядемте да подумаем, чем я могу вам помочь. Мистер Битон вас обирает, это яснее ясного, ведь теперь вы не можете проверять счета и хозяйственные книги. Правду я говорю?
— Конечно, Бесси, лучше б ты приходила ко мне и сама вела моё хозяйство.
— В этот дом мне ходить нету никакой возможности — сами знаете не хуже моего.
— Знаю, но я готов переехать куда-нибудь, только б ты согласилась.
— Я все одно буду об вас заботиться, как сумею, но работать за двоих мне не расчёт.
Намёк был вполне прозрачный.
Дик рассмеялся.
— Ты ещё не забыла, где лежит моя чековая книжка? — сказал он. — Торп перед отъездом распорядился подвести полный баланс. Можешь взглянуть своими глазами.
— Она завсегда лежала под жестянкой с табаком. Вот!
— Ну-с?
— Ого! Четыре тысячи двести десять фунтов, девять шиллингов и один пенс! Вот это да!
— Пенс можешь не считать. Как видишь, я недурно заработал за один год. Надеюсь, этой суммы, если прибавить к ней ежегодный доход в сто двадцать фунтов, будет достаточно?
Теперь Бесси уверилась, что беспечная жизнь и красивые наряды почти у неё в руках, но надо было ещё показать, что она хорошая хозяйка и заслуживает этого.
— Да, но вам придётся съехать отсюда, и ежели мы учиним проверку, думается мне, станет ясно, что мистер Битон изрядно уворовал по мелочам. Прежде у вас было куда больше всякого добра.
— Не беда, пускай себе пользуется. Только одно я непременно хочу взять с собой — ту картину, для которой ты мне позировала — и кляла меня последними словами. Мы покинем этот дом, Бесс, и уедем хоть на край света.
— Беспременно, — пробормотала она в замешательстве.
— Не знаю, куда мне деваться от самого себя, но сделаю все, что в моих силах, и ты сможешь покупать всякие тряпки, какие твоей душе угодно. Право, ты не пожалеешь. Поцелуй же меня, Бесс. О, всемогущие боги! Как чудесно вновь обнять женщину!
И тут сбылось пророчество, изречённое в мыслях. Если б он мог так обнять Мейзи, если б он поцеловал её и она ответила на поцелуй — вот тогда… Он крепче прижал девушку к груди, потому что боль обожгла его, словно удар хлыста. А она меж тем искала способа объяснить ему, какая жалкая судьба постигла Меланхолию. Но в крайнем случае, ежели этот человек и взаправду хочет, чтоб она осталась с ним и принесла ему утешение — ведь стоит ей уйти, и он наверняка снова погрязнет в тоске, — ежели так, он лишь слегка огорчится, не более того. Даже любопытно поглядеть, чем это кончится, а жизнь научила её считать за благо, когда мужчина побаивается своей подруги.
Она смущённо засмеялась и выскользнула из его рук.
— На вашем месте я и думать забыла бы об этой картине, — начала она, пытаясь отвлечь его внимание.
— Да ведь картина где-то здесь, только заставлена другими полотнами. Поищи-ка, Бесс: ты знаешь её не хуже, чем я.
— Знать-то знаю… но…
— Но что же? Ты ведь умница и сможешь продать её перекупщику. Женщины умеют торговаться, как никто из мужчин. За такую вещь можно выручить восемь, а то и девять сотен фунтов, это будет совсем не лишним для… для нас. Просто долгое время мне не хотелось про неё вспоминать. Она так тесно связана с моей жизнью. Но мы не оставим и следа от прошлого, освободимся до конца — да? Начнём все сначала?
Теперь она глубоко раскаивалась, потому что знала цену деньгам. Но вполне могло статься, что слепой переоценивает собственную работу. Мужчины, уж это известно, до нелепости похваляются делом своих рук. Она виновато хихикнула, как служанка, которая сломала хозяйскую трубку и теперь пробует оправдаться.
— Вы уж меня извините, но, помните, я… я осерчала на вас перед отъездом мистера Торпенхау?
— Даже очень, моя крошка. И, честное слово, я готов признать, что ты имела право на это.
— Тогда я… неужто мистер Торпенхау и впрямь вам не сказал?
— Чего не сказал? Господи, да брось ты волноваться попусту, лучше поцелуй меня ещё разок.
Он начал понимать, уже не в первый раз за свою жизнь, что поцелуи подобны медленно пьянящему зелью. Чем больше их вкушаешь, тем больше хочется. Бесси тотчас поцеловала его и шепнула:
— Я до того рассердилась, что стёрла эту картину скипидаром. Но вы на меня не сердитесь, правда?
— Что? Ну-ка повтори!
Он стиснул её запястье.
— Я её проскипидарила и соскоблила ножом, — поговорила Бесси, запинаясь. — Думала, вы нарисуете другую, такую же в точности. Ведь вы нарисовали другую? Ой, пустите руку, мне же больно.
— Осталось от неё хоть что-нибудь?
— Н-ничего, почитай, даже никакой видимости. Вы уж извините… я не думала, что это вас так разогорчит. Я хотела только пошутить. Вы не будете бить меня?
— Бить тебя! Нет! Но мне надо подумать.
Он все ещё стискивал её запястье и стоял, устремив невидящие глаза на коврик. Потом тряхнул головой, как норовистый бычок, который порывался бежать, но получил удар кнутом по носу и вынужден снова покорно плестись на бойню. Много недель он отгонял прочь самую мысль о Меланхолии, потому что она была частью его погибшей жизни. Когда же Бесси вернулась к нему и появились хоть какие-то виды на будущее, Меланхолия — ещё более прекрасная в его воображении, чем некогда на холсте, — воскресла вновь. Она могла бы приумножить его доходы, что позволило бы ему ублажать Бесс и окончательно выкинуть из головы Мейзи; а кроме того, он вкусил бы почти забытое наслаждение успехом. И вот теперь, из-за глупости зловредной девчонки, впереди не осталось ничего — даже надежды когда-нибудь привязаться к этой самой девчонке всерьёз. Но всего ужасней то, что он, введённый в заблуждение, выглядел тогда смешным в глазах Мейзи. Женщина способна простить мужчину, который погубил её работу, дело всей её жизни, если только он дарит ей свою любовь; мужчина может простить всякого, кто погубит его единственную любовь, но никогда не простит уничтожения своей работы.
— Пст… пст… пст, — процедил Дик сквозь зубы, потом тихонько рассмеялся. — Это дурной знак, Бесси, и — ежели принять в соображение многое множество разных обстоятельств — поделом мне такая кара за все, что я натворил. Разрази меня гром! Вот почему Мейзи от меня убежала. Подумала, наверное, что я совсем рехнулся, — и винить её не приходится! Картина погибла безвозвратно — ведь так? Что же побудило тебя это сделать?
— Больно уж я тогда осерчала. Но теперь другое дело… теперь я горько жалею об ней.
— Сомнительно… но все равно, это уже не имеет значения. Я сам виноват, потому что совершил ошибку.
— Какую ошибку?
— Этого тебе не понять, моя дорогая. Боже всемогущий! Подумать только, презренный комок грязи вроде тебя оказался на моем пути и выбил меня из седла!
Дик разговаривал сам с собой, а Бесси судорожно пыталась высвободить руку от его крепкой хватки.
— Я не комок грязи, вы не смеете так меня обзывать! Я сделала это, потому что ненавидела вас, но теперь я жалею, потому… потому что вы…
— То-то и оно — потому что я слепой. Нет ничего превыше деликатности в житейских мелочах.
Бесси разразилась рыданиями. Она не могла стерпеть, чтоб её удерживали против воли; ей было страшно видеть слепое лицо, его странное выражение, и к тому же она жалела, что её величайшая месть вызвала у Дика только смех.
