Вечера с историком - Sabatini Rafael (полные книги .txt) 📗
Убийцы сгрудились вокруг графа, занеся над ним свои алебарды, чтобы принудить его сдаться. Внезапно рядом с одним из налетчиков возникла фигура графини фон Платтен, выплывшая, казалось, прямо из тьмы. Тут же маячил нескладный коренастый курфюрст. Кенигсмарк едва дышал.
— Я убит, — прохрипел он. — Но прежде, чем предстать перед Создателем, я клянусь, что принцесса Софи ни в чем не повинна, Ваше Высочество.
— Не повинна?! — сиплым голосом вскричал курфюрст. — Что же вы делали в ее покоях?
— То была ловушка, расставленная нам мстительной ведьмой, которая…
Каблук мстительной ведьмы опустился на губы умирающего, прервав его речь. Затем графа прикончили, осыпали известью и зарыли под полом Рыцарского зала, под тем самым местом, где он был повержен и где еще долго потом виднелись следы его крови.
Так плачевно завершил свой жизненный путь блистательный Кенигсмарк, жертва собственного неукротимого романтизма.
Что касается Софи, то лучше бы ей той ночью разделить судьбу своего друга. Наутро ее заключили под стражу, спешно вызвав из Берлина принца Георга. На основании свидетельств он сделал вывод, что честь его не пострадала и, не желая лишней огласки, вполне удовлетворился бы тем, что стал поддерживать с принцессой прежние отношения. Однако Софи непреклонно требовала сурового и справедливого суда.
— Если я виновна, то недостойна вас, — заявляла она принцу. — А если нет — то вы недостойны меня.
Говорить больше было не о чем. Для развода был созван церковный суд. Поскольку, несмотря на все старания, не обнаружилось ни одного доказательства супружеской измены Софи, суд вынес решение о разводе по причине неисполнения его супружеских обязанностей.
Софи пыталась возражать против столь вопиющего беззакония, но тщетно. Ее увезли в мрачный замок Ален, где она еще тридцать два года влачила жалкое безотрадное существование.
Софи умерла в ноябре 1726 года. Говорят, что, лежа на смертном одре, она отправила с доверенным гонцом письмо своему бывшему супругу, ставшему ныне королем Англии Георгом I. Спустя семь месяцев, когда король пересекал границу Германии, следуя в милый его сердцу Ганновер, это письмо было подброшено ему в карету.
Письмо содержало предсмертное заявление Софи о своей невиновности, а также торжественный призыв: покойная повелевала королю Георгу еще до истечения года предстать рядом с ней перед судам Господа и ответить в ее присутствии за все те несправедливости, которым он подверг ее, за ее погубленную жизнь и жалкую смерть.
Король Георг откликнулся на этот призыв немедленно. Прочитав письмо, он тут же свалился от кровоизлияния в мозг и днем позже, 9 июня 1727 года, испустил дух в своей карете по пути в Оснабрюк.
11. ТИРАНОУБИЙСТВО. Шарлотта Корде и Жан-Поль Марат
Адам Люкс, влюбленный в Шарлотту Корде самой возвышенной и чистейшей любовью — ведь он не перемолвился с нею даже словом, а она и вовсе не подозревала о его существовании, — назвал ее тираноубийцей.
Платоническая страсть охватила Адама Люкса внезапно, когда Шарлотту везли на телеге к эшафоту; его порыв стал естественным следствием ее деяния. Оба они прошли по-своему величественный путь, но одинаково бессмысленными были спокойная жертва, принесенная ею на алтарь Республики, и его восторженное мученичество на алтаре Любви.
Роман этот — безусловно, самый странный из всех, попавших в анналы истории — наполнен своеобразным пафосом и не допускает обычных сетований на судьбу (как все могло бы сложиться, не вмешайся старуха с косой). Он полюбил ее потому, что она умерла, и умер из-за того, что полюбил. К этому, собственно, нечего добавить, разве что несколько мелких подробностей, каковые я и намерен представить вниманию читателей.
Монастырская воспитанница Мари Шарлотта Корде Д'Армон была дочерью безземельного нормандского помещика, захудалого дворянина, хотя и знатного по рождению, но, в силу несчастливой судьбы и стесненных условий, настроенного, по-видимому, против закона о майорате, или права первородства, — главной причины неравенства, вызвавшего во Франции столь бедственные потрясения. Подобно многим людям его круга со сходными жизненными обстоятельствами, он оказался в числе первых новообращенных республиканской веры — незамутненной идеи конституционного правительства из народа и для народа: пришла пора избавиться от дряхлой паразитической монархии и господства изнеженных аристократов.
Шарлотта прониклась от мсье де Корде высокими республиканскими идеалами, во имя которых вскоре пожертвует жизнью; она с ликованием встретила час пробуждения, когда дети Франции восстали ото сна и свергли наглую горстку «братьев-соотечественников», сковавшую их вековыми цепями рабства.
Изначальную жестокость Революции Шарлотта считала быстротечной. Ужасные, но неизбежные конвульсии, сопровождающие это пробуждение, скоро кончатся, и к власти придет мудрое, идеальное правительство, о котором она мечтала — обязано прийти, ведь среди избранных народом депутатов значительную часть составляют бескорыстные и преданные Свободе люди, выходцы из того же класса, что и ее отец. Они получили хорошее воспитание и разностороннее образование; двигали ими исключительно любовь к людям и к родине; постепенно они создали партию, известную как Жиронда.
Однако возникновение какой-либо партии предопределяет появление, по меньшей мере, еще одной. И та, другая, партия, представленная в Национальном собрании и называемая партией якобинцев, имела менее ясные устремления и действовала менее умеренно; из ее рядов выдвинулись такие бескомпромиссные и безжалостные личности, как Робеспьер, Дантон и Марат.
Если Жиронда стояла за Республику, то якобинцы выступали за анархию; между этими партиями началась война.
Жиронда ускорила свое падение, обвинив Марата в соучастии в сентябрьской резне. Триумфальное оправдание Марата и последовавшее сразу за этим изгнание двадцати девяти депутатов стали прелюдией к уничтожению Жиронды. Опальные депутаты бежали в провинцию в надежде поднять армию — одна армия могла бы еще спасти Францию; некоторые из беглецов направились в Как. Памфлетами и публичными выступлениями они стремились вызвать всплеск подлинно республиканского воодушевления. Талантливые люди, красноречивые ораторы и искусные литераторы, они сумели бы добиться успеха, но в покинутом ими Париже находился другой, не менее одаренный человек, с лучшим знанием психологии пролетариата, не ведавший усталости и в совершенстве владевший искусством разжигать страсти толпы своим саркастическим пером.
Этим человеком был Жан-Поль Марат, бывший практикующий врач, бывший профессор литературы, окончивший Шотландский университет святого Андрея, автор нескольких научных и множества социологических трудов, закоренелый памфлетист и революционный журналист, издатель и редактор «Друга Народа», кумир парижской черни, которая наградила его прозвищем, порожденным названием газеты. Оттого-то и был он известен всем под именем Друга Народа.
Таков был враг жирондистов и чистого — альтруистического и утопического — «республиканизма», за который они ратовали; и пока он еще жил и творил, втуне пропадали их собственные усилия увлечь народ за собой. Своим умным и опасным пером из логова на улице Медицинской Школы он плел тенета, парализующие возвышенные устремления, угрожая окончательно удушить их.
Разумеется, он не был одинок — Дантон и Робеспьер являлись его союзниками по грозному триумвирату, — однако Жиронде именно Марат казался наиболее страшным, безжалостным и непримиримым из этой троицы. Во всяком случае, Шарлотте Корде — другу и союзнице опальных ныне жирондистов, нашедших убежище в Кане, — он рисовался в воображении настолько огромным и ужасным, что совершенно затмевал сообщников. Для юного ума, распаленного религиозным экстазом проповедуемой жирондистами Свободы, Марат был опасным еретиком, извратившим новую великую веру ложной анархической доктриной и стремящимся заменить низвергнутую тиранию тиранией еще более отвратительной.
