Наместница Ра - Ванденберг Филипп (хорошие книги бесплатные полностью txt) 📗
— Вот, госпожа, я привел тебе Валаминью на ночь, — радостно сообщил он и подвел чернокожую девушку, ростом на две головы выше себя. Заметив недоумение в глазах фараона, он, прицокнув, добавил: — Она не отсюда, она из страны Куш. В стране Пунт такие прекрасные не растут.
Он поставил Валаминью перед Мааткарой подобно драгоценной статуе из черного дерева, кивнул и исчез, не дожидаясь ответа.
Еще не оправившись от кошмарного видения, Хатшепсут уставилась на девушку, которая, чуть помедлив, грациозно склонила голову набок и пропела бархатистым голосом:
— Валаминья.
Как же прекрасна была Валаминья! Ни одна тряпочка не прикрывала ее гармоничное тело. Единственное, что было надето на Валаминье, — матово сияющая жемчужная цепочка вокруг талии. Длинные точеные руки и ноги, упругие, как плоды граната, груди, пупок, будто выжженный палочкой для добывания огня, — весь ее облик был подобен богине Хатхор, шествующей по стенам храма в Карнаке.
Хотя Хатшепсут и облачалась как мужчина, хотя носила подвязанную бороду и не признавала собственную грудь, до сих пор она не проявляла склонности к женщинам. И вот теперь, после того жуткого видения, под звездным небом юга, на берегу Леопардовой реки она испытала непреодолимое влечение к этому волшебному созданию. Ей страстно захотелось целовать и осыпать ласками прекрасную деву подобно робкому любовнику, впервые восходящему на ложе возлюбленной.
Куда делась ее страсть, с которой она отдавалась мужчине, соблазняя его и даже навязывая себя в похотливом желании почувствовать в своем лоне его обелиск? Все унеслось подобно клину журавлей. Сененмут, в котором сейчас соединились все мужчины, обманул ее! Вложил в другую предназначенное ей семя! А может, дело не в этом? Может, сама она не настоящая женщина? Может, Гор, мужская сущность, в ней сильнее?
Жесткость и решительность, которые были присущи Мааткаре в обращении с людьми, внезапно улетучились, и она несмело протянула черной девушке руку, левую — ту, что от сердца. Валаминья коснулась ее ладони длинными тонкими пальцами, словно нежно пощекотала.
И вот черная ладонь лежит в белой подобно тому, как черная жемчужина лежит в розовой плоти моллюска в раковине, и обе женщины чувствуют пульсирующую теплоту другой. Хатшепсут испытала невероятное чувство: ни от одной мужской руки не исходило столько нежности, столько искренней симпатии и благосклонности. Бережно, будто пальцы Валаминьи были из хрупкого стекла, Хатшепсут притянула девушку к себе — не для того, чтобы обладать ею, а чтобы быть к ней ближе.
О, сладостный напиток богини Хатхор, каким должно быть это блестящее виссонное тело на ощупь? Мягким, как воск, гладким, как алебастр, теплым, как шерсть кошки? А Валаминья, чувствует ли она то же самое? Стало ли и у нее влажно между ног? Жаждет ли она руки Хатшепсут на том самом месте? О, Валаминья!
Хатшепсут, все еще восседающая на золотом троне, раздвинула ноги, и прекрасная чернокожая дева, как само собой разумеющееся, шагнула в запретную зону, опустилась на колени, положила руки на бедра царицы и прижалась головой к ее животу. В тот же миг ураганное дыхание бога Шу, казалось, подняло царицу в воздух — так взметнулась в Хатшепсут страсть любить и быть любимой. И она прошептала:
— Валаминья…
— Да, — тихонько отозвалась чернокожая девушка, не отнимая головы от живота царицы.
— Я люблю тебя, Валаминья. Люблю теплоту твоей гладкой виссонной кожи. Люблю твои маленькие упругие груди, которые чувствую меж своих колен. Люблю твои тонкие пальцы и длинные ноги. Я люблю в тебе все, Валаминья. Ты понимаешь меня?
Валаминья молчала. Хатшепсут ожидала худшего. А вдруг Валаминья скажет такое, что все волшебство исчезнет? Вдруг скажет: «Приказывай, фараон, что я должна делать!» Но после невыносимо долгой паузы Валаминья, глядя прямо в глаза царице, ответила:
— За всю мою жизнь я еще ни разу не любила мужчину, царица египетская, поэтому хорошо понимаю тебя. У нас в стране Куш любовь между женщинами дело обычное. Наши мужчины любят только войну и дальние дали.
Хатшепсут нежно погладила девушку по спине, так чтобы та почувствовала прикосновение каждого пальца, и по ее собственному телу разлилось редкостное блаженство. Она спросила:
— О Великая Эннеада богов, как ты попала сюда из далекой страны Куш?
Валаминья, наслаждаясь ласками, словно мурлыкающая кошечка, ответила:
— Царь Пареху купил меня у моего отца.
Хатшепсут изумленно посмотрела на девушку.
— О нет, это не то, что ты думаешь! — Валаминья улыбнулась. — Повелитель никогда не касался меня. Ему достаточно смотреть на меня жадным взглядом, остальное он получает у своей толстой жены. Мне нигде не было так хорошо, как здесь, в стране Пунт!
И пока обе ласкали друг друга взорами, пока миловались, не дотрагиваясь, Хатшепсут сказала, тихо, но решительно:
— Ты должна уехать со мной, Валаминья. Будешь жить в царстве, обласканном богами, где текут реки молока и меда, а люди ликуют при виде фараона.
Прекрасная черная дева смущенно опустила взор.
— Пареху, царь страны Пунт, заплатил за меня три корзины золота, которые обеспечили моим близким безбедную жизнь. Пареху никогда не отпустит меня!
Слова Валаминьи разгневали царицу, глаза ее сверкнули, как клинок в лучах солнца.
— Я — Мааткара, фараон! — воскликнула она столь яростно, что Валаминья сжалась в комочек. — Племена девяти луков трепещут под моими сандалиями, и Пареху будет целовать мне ноги, если я прикажу! Либо он подарит тебя мне, либо я начну войну, которая сотрет Пунт с лица земли!
— Да.
Чувства чернокожей красавицы колебались между страхом перед жесткостью царицы и гордостью за ту решимость, с которой Хатшепсут готова была сражаться за нее.
— Как ты прекрасна! — мягко произнесла Хатшепсут, словно извиняясь за вспышку ярости, и бережно, как писец разглаживает драгоценный папирус, провела ладонью по руке девушки. — Ты родилась в далекой стране, откуда тебе знать о могуществе фараона египетского царства. Фараон — это закон. Я — закон. Фараон — это власть. Я — власть. Фараон — это бог. Я — бог. Понимаешь меня, Валаминья?
Валаминья не понимала, да и не хотела понимать, но горячо закивала. Не фараон, не царица, не повелительница восхищали ее в Хатшепсут, а женщина, от которой исходило столько нежности. Но разве Пареху откажется от нее добровольно?
Губы Валаминьи задрожали. Трепетала ли она перед грозящим столкновением или от возбуждения — девушка и сама не знала. Она просто отдалась на волю случая подобно листу, несомому водами Великой реки, и в восторженном упоении обвила руками стан фараона.
Корабли шли вниз по Нилу, поисковые группы прочесывали берега Великой реки от Фив до дельты, но нигде не было и следа Тутмоса или его друга Амсета. Сененмут, Величайший из великих, назначил награду тому, кто найдет мальчиков: до конца дней еду и питье со стола фараона. Глашатаи разнесли эту весть по всем городам и деревням, по всему течению Великой реки, чтобы каждый принял участие в поисках.
А юный Тутмос между тем нашел приют у пастухов. Он не хотел возвращаться в Фивы, а собирался, чуть передохнув, продолжить путешествие в Бубастис, чтобы найти свою мать. Он жил в крытой тростником хижине пастухов, которые не отваживались перечить фиванскому царевичу.
Как-то вечером Тутмос, подойдя к хижине, чтобы укладываться на ночлег, услышал разговор, который пастухи вели о нем, и остановился как вкопанный.
— Они ищут его по всему Нилу, — говорил первый. — Не пропускают ни куста, ни камня. Если найдут его здесь, то визирь поставит нас перед судьей, потому что мы не исполнили его приказ.
— Но мальчик — фараон! — возразил второй. — А фараон — сам закон.
— Он только сын фараона. Каждый ребенок знает, что не он правит, а царица Мааткара Хатшепсут. Она фараон!
— О, великие боги Гелиополя, что же нам делать?
— Глашатаи обещают за него еду и питье с царского стола до конца дней…
