Несущий огонь (ЛП) - Корнуэлл Бернард (читать хорошую книгу txt) 📗
— И того, третьего, — закончил я, хлопнув Вздохом Змея ему по плечу. — Приветствую тебя, Иеремия.
Он открыл голубые глаза, посмотрел на меня, мгновение помедлил, а потом невинно улыбнулся, как дитя.
— Приветствую, господин. Как мило, что ты меня навестил.
— Приехал перемолвиться с тобой словечком.
— Вот как! — радостно воскликнул он. — Я люблю слова, господин. Обожаю! А ты любишь слова, господин?
— Люблю, — ответил я и приставил меч к его худой щеке. — И мое любимое слово сегодня — банахогг.
Это означает «смертельный удар», и я подкрепил слово, ткнув ему в лицо Вздохом Змея.
— Это отличное норвежское слово, господин, — с готовностью ответил он, — отличное слово, но из всех норвежских слов я предпочитаю тилскипан. Как думаешь, мы можем заключить тилскипан?
— Потому я и здесь, — сказал я, — чтобы прийти с тобой к соглашению. А теперь вставай.
И мы перемолвились парой слов.
— Нет, господин, нет! Нет! Нет! — рыдал Иеремия. Слезы текли из его голубых глаз по глубоким морщинам щек и исчезали в короткой бороде. — Нет! Прошу тебя, нет!
Последнее «нет» прозвучало как вопль отчаяния. Иеремия упал на колени, сцепил в мольбе руки и, всхлипывая, смотрел на меня.
Той ночью в церкви ярко полыхал огонь. Языки пламени на мгновение взметнулись вверх, а потом поутихли.
— Как ты там это называл? — спросил я.
— Ложкой Иакова, — господин.
— Теперь она превратилась в прах, — радостно откликнулся я.
— Иаков помешивал этой ложкой похлебку Исава, господин, — произнес Иеремия, не переставая всхлипывать.
Грубо вырезанная из бука ложка превратилась в белый пепел на костре из принесенного морем топляка, что согревал и освещал собор Иеремии. У алтаря тоже горели свечи, но за окном стояла тьма глубокой ночи. Строение, которое он упорно называл собором, было каменной церковью, но много лет назад, еще до моего отца, было важным для христиан местом. Потом пришли датчане, монахов перебили, а церковь и монастырь разрушались, пока здесь не появился Иеремия. Тогда его звали Дагфинром, он был воином Рагнара младшего, но однажды утром явился голым в большой дом Дунхолма, провозгласил себя сыном христианского бога и принял имя Иеремия.
Он потребовал, чтобы язычник Рагнар ему поклонялся. Брида, женщина Рагнара, что ненавидела христиан, хотела казнить Дагфинра, но Рагнар пожалел его и в память о верной службе послал вместе с семьей к развалинам монастыря, опрометчиво посчитав, что безумец долго не протянет. Но Дагфинр выжил, а безземельные люди и изгнанники, не имеющие господина, присягнули ему в верности, как правителю Джируума и окрестных земель. Ходили слухи, что вскоре после прибытия к руинам монастыря он выкопал колодец, но нашел не воду, а кучу серебра, закопанного монахами Джируума.
Не знаю, правдива ли эта история, но он преуспел достаточно, чтобы купить Богоматерь и корабли поменьше, бороздящие море у реки в поисках селедки, трески, пикши, лосося, морской щуки и мерланга. Потом рыбу коптили или солили на берегу и продавали по всему побережью. Сделавшись правительницей Нортумбрии после смерти Рагнара, Брида оставила Иеремию в покое, возможно, узнав в нем отзвук собственного безумия, или, что более вероятно, радуясь тому, что христиане негодуют в ответ на нелепые заявления Иеремии.
Старая церковь, над которой теперь возвели простую соломенную крышу, была набита маленькими деревянными ящиками с сокровищами Иеремии. Я успел сжечь ложку Иакова, волоски из бороды Елисея, соломинку из колыбели Иисуса, фиговый листок с левой сиськи Евы и рогатину, которой святой Патрик пронзил последнюю змею в Ирландии.
— А это что? — спросил я, открывая очередной ящик.
— Нет, господин, только не это! Что угодно, только не это!
Я заглянул в сундук и увидел усохшее ухо поросенка.
— Что это?
— Ухо слуги священника, господин, — пробормотал Иеремия, всхлипнув. — святой Петр отрезал его в Гефсиманском саду.
— Это свиное ухо, глупец!
— Нет! Это ухо, что излечил Господь! Христос дотрагивался до этого уха! И приставил его обратно к голове слуги!
— И почему же оно оказалось здесь? В сундуке?
— Оно снова отвалилось, господин.
Я поднес высушенное ухо ближе к жаровне.
— Ты соврал мне, Иеремия.
— Нет! — взвыл он.
— Ты мне соврал, — повторил я. — Одна ложь за другой. Я видел тебя в Думноке.
Рыдания внезапно прекратились, и лицо Иеремии искривилось в хитрой ухмылке. Он подвержен внезапным переменам настроения из-за своего безумия?
— Так я и знал, что это был ты, господин, — лукаво сказал он.
— Но ты ничего не сказал, когда меня увидел.
— Я видел твое лицо, но тогда я не был уверен и потому помолился, господин, и Бог не сразу мне ответил, но все-таки ответил, и тогда я передал лорду Этельхельму божьи слова, а он решил, что я свихнулся.
— Он послал людей, пытаясь меня найти, — зло бросил я.
— Правда? — спросил Иеремия с искренним удивлением.
— Потому что ты сказал ему, что я там был, — продолжал злиться я. — Я твой господин, а ты меня предал!
— Я молился, чтобы Господь тебя защитил.
— Лживая свинья!
— Господь, отец мой, слушает меня! Я молился!
— Мне следует перерезать тебе глотку, — сказал я, и он просто завыл. — Ты рассказал Этельхельму о своих подозрениях, чтобы добиться его благоволения. Так ведь?
— Ты язычник, господин! Я решил, что исполняю волю Отца моего.
— Предав меня.
— Да, господин, — прошептал он и нахмурился. — Ты же язычник, господин! Я просто исполнял волю Отца моего.
— А на следующий день, — сказал я, — я видел Богоматерь вместе с кораблями Эйнара. — Так на чьей ты стороне?
— Я же сказал, господин, я делаю Божье дело, устанавливаю мир! Блаженны миротворцы, ибо они будут наречены сынами Божиими! Так мне сказал архиепископ, сам архиепископ, господин! Так мне сказал Хротверд! Нет! — последний отчаянный крик вырвался у него, когда я бросил сморщенное ухо в жаровню. Пламя вспыхнуло, запахло беконом, и Иеремия снова зарыдал.
— Архиепископ сказал, что я должен добиться мира!
— Просто убей эту гниду, — прорычал из тени Финан.
— Нет! — Иеремия дернулся к алтарю. — Нет, нет, нет!
— Лорд Этельхельм, — сказал я, — который привечал тебя в Думноке, в союзе с моим кузеном. Но ярл Эйнар, приютивший тебя и твой корабль, когда плыл из Думнока на север, теперь служит Константину. Оба думают, что ты на их стороне.
— Благословенны миротворцы, — пробормотал Иеремия.
— У меня мало времени, — сказал я, — всего одна ночь. Но этого достаточно, чтобы спалить здесь всё дотла.
— Нет, господин!
— Дай мне с ним поговорить, — рявкнул Финан.
Иеремия взглянул на Финана и поежился.
— Он мне не нравится, господин.
— Он христианин и должен тебе нравиться, — возразил я.
— Благословляю тебя, сын мой, — Иеремия осенил Финана крестным знамением. — Но он все равно мне не нравится, господин. Ужасный человек.
— Ужасный, — согласился я, — но, может, ему удастся выбить из тебя правду?
— Я же сказал тебе, господин! Благословенны миротворцы!
Я замолчал, наблюдая за ним. Он и правда безумен? Половину времени он проявлял превосходное здравомыслие, а другую половину его разум бродил в мире призраков, где существовал только он и его бог. Его отчаяние, когда я сжигал эти побрякушки, казалось подлинным, как и страх, но все-таки он упрямо лгал. Финан хотел выбить из него правду, но я подозревал, что Иеремия станет кем-то вроде мученика. А если выбивать правду из человека, ты никогда не узнаешь, не сказал ли он под пытками то, чего от него хотели услышать. Я хотел услышать правду, но чего, внезапно подумал я, хочет Иеремия? И почему он упомянул архиепископа? Я помню, мне говорили, что Иеремия ездил в Эофервик и разговаривал с Хротвердом, новым архиепископом, так что вдруг в его воплях о мире есть доля истины?
